Прежде Лидия Ивановна с тремя своими дочурками жила на Малой Успенской улице и сюда перебралась недавно. От товарищей Варя слышала, что об этом позаботился вернувшийся из ссылки друг ее осужденного на каторгу мужа князь Кугушев. Сейчас он тут снова в чести: член Государственного Совета, лицо неприкосновенное и по-прежнему загадочное для уфимской полиции. Он-то, говорят, и снял для Лидии Ивановны эту квартиру, оставив за собой лишь одну комнату и превратив ее в приемную для своих посетителей. Такой человек мог себе это позволить, хотя ему хорошо известно, что большевичка Бойкова порвала со своим мужем-эсером давно и навсегда.
Что и говорить, такое положение квартиры одного из бессменных членов подпольного комитета было весьма выгодно. Прежде всего сюда была заказана дорога полиции. Пользуясь этим, здесь хранили литературу, кассу, здесь проводили заседания комитета, переживали трудные времена затравленные полицией товарищи. Сейчас у Бойковой жила пропагандист организации Александра Петровна Орехова. Уедет она - появится кто-нибудь другой. И так всегда…
Миновав Приютскую и Телеграфную, Варя вышла на Достоевскую улицу и вскоре оказалась перед нужным ей домом. Топавшая рядом с нею Ниночка опять оживленно о чем-то лопотала, а тут и вовсе вся засветилась.
- Вот мы и пришли к Настеньке, мамочка?
- Пришли, доченька, пришли.
- И мы опять будем читать с Настенькой книжки?
- Почитайте, что ж вам еще делать!
- А ты не будешь торопиться домой?
- Сегодня не буду.
- Даже когда Галочка и Наденька из школы придут?
- Не буду, не буду, если ты не станешь мешать им заниматься!
- Я буду очень стараться, мамочка…
Оставив санки в сенях, они поднялись на второй этаж, миновали кабинет члена Государственного Совета и через неширокий коридор вошли в квартиру Бойковой. Самой Лидии Ивановны дома не оказалось - пропадала где-то на уроках, старшие девочки еще не вернулись с занятий, так что полновластными хозяйками дома были Саша и шестилетняя Настенька.
Завидев гостей, поспешили навстречу. Настенька как старшая помогла Ниночке раздеться и тут же увела в детскую - пеленать кукол и читать книжки. Взрослые тем временем уединились в комнате Александры Петровны. Вместе прочитали первый номер "Уфимского рабочего" (здесь он имелся!), вместе пожалели о Брюхановых и Ямашевых.
- А вот теперь и ты собираешься, - вздохнула Варя. - И почему так: едва люди хорошо узнают друг друга и подружатся, как уже приходится расставаться?
- Не по доброй воле, Варюша, сама знаешь.
Их троих - Лидию Бойкову, Сашу Орехову и ее, Варю Симонову, - сближали не только партийные дела, но и общие интересы. Все они были учительницами, любили детей, помогали друг другу приобретать нужные книги, находить уроки. При встречах им было о чем поговорить, о чем посоветоваться, поэтому встречались они часто и охотно, подолгу засиживаясь за вечерним чаем или праздничными пирогами, готовить их Лидия Ивановна была великая мастерица.
- В Златоусте товарищ Потап висит буквально на волоске, вот комитет и решил перебросить его в Уфу, - стала объяснять причину своего неожиданного отъезда Саша. - Ну а Златоуст это такой орешек… ой-ёй-ёй! Придется покрутиться с этим "наследством".
- Тебе не впервой, Елка.
- Там я буду Лизой. И паспорт уже готов.
- Молодец, подружка. Как приедешь, дай знать, как устроилась, адрес для присылки литературы подбери. Ну и златоустовскую "тетку" работать научи, а то ведь что получается: шрифт наши ребята для них раздобыли, деньгами поделились, пора бы и за дело!
- Работает их "тетка", Варя! Только, слышно, гоняют ее господа жандармы с одного места на другое, тут уж много не наработаешь.
- И все же можно делать больше.
- Постараемся. Вот приеду, разыщу Потапа, разузнаю, что и как, и начну.
Потап - партийная кличка Александра Борисовича Скворцова. Вскоре он действительно прибудет в Уфу, станет членом комитета, а затем уедет делегатом на пятый съезд партии.
- А товарищу Леониду передай, чтобы был поосторожнее, - продолжала Варя. - Есть сведения, что полиция ищет его по всему Уралу. Не хватало, чтобы и его еще пришлось провожать.
Саша порывисто обняла свою подругу и коротко вздохнула.
- Провожать к товарищам, в другую организацию - это не беда. Беда, когда приходится провожать дальше… Откуда возвращаются не скоро и не все…
Профессиональные революционерки, они хорошо знали это. Обе в революционном движении с начала девятисотых годов. Варя - одна из организаторов первого комитета РСДРП в Казани. Там же работала пропагандистом среди рабочих, вышла замуж за товарища по подполью и вскоре потеряла его, замученного в тюрьме жандармами. Потом - работа в Перми, Саратове, Самаре. И вот второй год - в Уфе…
У Саши Ореховой дорога в революцию началась в Вятке, где она родилась и где прошла ее короткая юность. Сначала - занятия в кружках, потом - партийная библиотека, пропагандистская работа среди мастеровых и крестьян пригородных деревень. Там она - Петровна. В 1905 году высокая рыжеволосая девушка появилась в Екатеринбурге. Работала в подпольной типографии, развозила по заводам литературу, вела агитационную работу. Случайный недосмотр - и она в тюрьме. В ноябре того же года, освобожденная по амнистии, она уже в Нижнем Тагиле. Затем в Перми. Здесь она - Лиза. И еще - Ольга. В апреле 1906 года - опять арест. Тюрьма, голодовка и бегство в Уфу. В Уфе она - Елена, Ёлка, Ёлочка, а вот в Златоусте опять будет Лизой…
- Товарищ Андрей, товарищ Потап, товарищ Леонид… - вздохнула Варя. - Столько прекрасных людей, а мы порой даже имени их не знаем.
- Вот так же и у меня. Скоро на собственное имя отзываться перестану, - грустно улыбнулась Саша. - Кем за эти годы я только ни была!..
Помолчали, погрустили, но долго печалиться было не в их характере. Высокая, стройная, со свободно распущенными отчаянно рыжими волосами Саша порой походила на сполох живого пламени. Вот и сейчас, упрямо тряхнув огненной головой, она словно сбросила с себя все печали и задорно усмехнулась.
- А хочешь, Варя, смешное? Про нашу железную Лидию?
И, не дождавшись ответа, стала рассказывать:
- Это было на днях. Поздно вечером к нам постучали. Я открыла, удостоверилась, что свои (их было двое) и повела к Лидии Ивановне. Там разговорились. Оказалось, что товарищи вместе бежали из Сибири. Оба простуженные, усталые, голодные, словом, как все, находящиеся в бегах. Один - твердый эсдек, большевик, другой - тоже эсдек, но только "мягкий", из "меньшинства". Так вот, слушай, что дальше происходит. Наша железная Лидия моментально срывается с места, ставит перед нашим, большевиком то есть, тарелку со щами, а другого будто и нет за столом. Я вытаскиваю ее сюда и принимаюсь стыдить: мол, разве так можно, дорогая хозяюшка, разве это по-человечески и так далее. И знаешь, что она ответила мне? "Но ведь это же меньшевик!" Слышишь! Раз меньшевик, то, выходит, ему и куска хлеба подать нельзя! И еще обижается, когда говорим, что железная…
Ситуация, живо нарисованная Сашей, действительно была смешной.
- Ну и чем же все это кончилось? - поинтересовалась Варя.
- Когда мы вернулись, этот сложный политический вопрос уже был решен в пользу человечности.
- Каким образом?
- А вот таким. Большевик взял из буфета еще одну ложку, и когда мы вошли, они бодро хлебали щи из одной тарелки!..
Вернулись с занятий старшие дочери Лидии Ивановны Галя и Надя. Саша собрала детей на кухне, накрыла на стол и вскоре вернулась к подруге.
- Страсть как люблю детей, даже завидки берут. Хорошо тебе, Варвара, у тебя Ниночка есть, а у меня - никого.
- Будут еще, придет время.
- Когда это время придет, рожать поздно будет. А пока не до себя, пока не до любви, подруга.
- Не до любви, это верно… - грустно отозвалась Варя. - Обзаводиться в наше время семьей по крайней мере неосмотрительно. И мужчине, и женщине.
- Но ведь ты-то ни с чем не посчиталась, и замуж вышла, и дочку родила.
- Эх, милая, когда это было! Да и молодой была, глупой…
- Не глупой, а влюбленной, - поправила Саша.
- Наверно… Да и он меня любил… Вот и поженились всему на зло. Несколько месяцев чувствовала себя счастливой. Несколько месяцев - на всю жизнь! Дорого платим мы за свое счастье, Сашенька, ох как дорого!..
- И все-таки у тебя есть Ниночка, Варя.
- И Ниночка, и друзья, и… дело, - уточнила Варя, отрешенно глядя в окно.
Разговор с подругой вызвал в памяти события трех-четырехлетней давности, образ покойного мужа. Он был студентом Казанского университета и, как все студенты, - увлекающимся и горячим. А еще - мягким, покладистым, незащищенным. Наверное, поэтому рядом с ним она всегда чувствовала себя взрослее и сильнее его. И в любви к нему - она ощущала это - было, пожалуй, больше материнского, чем обычного женского. Так она теперь любит свою Нину.
- Недавно видела Петра Литвинцева, - прервала ее мысли Орехова. - Помнишь такого?
Литвинцева? Петра? Нет, такого она не помнила.
- Ну, того, которого я забрала у тебя ночью… Помнишь?
- А, это тот, с кем мы в тот вечер поругались? Ну и что же? Жив, здоров, сошелся с нашими боевиками?
- Жив. Нашим он очень понравился. Знаешь, что они говорят о нем? Только это строго между нами, Варенька…
- Ох и напустила же ты туману, Елка! Какое мне дело, кто и что о нем говорит? К тому же дружина для меня - тайна за семью печатями. У меня - свое.