- Андрей,- воскликнула Лариса,- останемся.- И, порывисто встав со стула, прочувствованно и певуче, как это умела делать только она, подняв бокал с вином, сказала: - Я хочу выпить за всех, кто сидит за этим столом. И за всех, кто завтра пойдет в бой. Пусть никто из вас не погибнет в сражениях! Пусть любят вас красивые женщины! За будущего маршала Тухачевского! За легендарного комдива Гая! За моего Андрея! - И, лукаво прищурясь, спросила: - А можно и за себя?
Все вскочили со своих мест. Командиры бросились к Ларисе, каждый норовил чокнуться с ней. Тухачевский выждал, пока смолкнет лавина эмоций, подошел к Ларисе и, глядя ей в глаза, поцеловал ей руку.
"Дворянские замашки", - мелькнуло в голове Андрея, и, когда все сели на свои места, уже не стесняясь, он обнял Ларису за гибкую талию и порывисто поцеловал во влажные горячие губы.
- Горько! Горько! - Казалось, салон-вагон вздрогнул от этих возгласов.
Покидая салон-вагон командарма уже далеко за полночь, Лариса сказала Андрею:
- Вот и отпраздновали мы нашу свадьбу. Спасибо командарму!
Поезд пришел с опозданием на четыре часа.
Андрей сразу узнал Ларису, едва она появилась в проеме двери вагона. Нет, не было и не могло быть этих проклятых и страшных десяти лет с тех пор, как они расстались и в разные концы России разметала их война! На самом деле они не разлучались ни на минуту, потому что точно так же, как и тогда, в восемнадцатом, счастливыми зеленоватыми огоньками светились ее глаза с длинными бархатными ресницами, все так же призывно горели никогда не знавшие губной помады ярко-алые, причудливой формы, но оттого еще более манящие к себе губы, все так же по-девичьи стройна была ее фигура…
Он подхватил Ларису на руки, как большого ребенка, и, отойдя с нею в сторону, чтобы им не мешали сновавшие мимо пассажиры, бережно опустил ее на заснеженную платформу. Они стояли на платформе долго, осыпаемые снегом и обвеваемые шальным ветром. Уже не осталось возле вагонов ни одного пассажира, потом и сам поезд угнали в тупик. Прижавшись друг к другу, они молчали, и это странное для посторонних молчание прерывалось лишь слезами, радостным смехом, прерывистым дыханием да возгласами Ларисы: "Боже мой, это правда? Это не сон?"
Когда они вышли на привокзальную площадь, короткий день уже был на исходе, метель приутихла, и сквозь узкий прогал меж снежными тучами по стеклам серых домов вдруг стрельнул неяркий, подслеповатый луч солнца. Он скользнул и по усталому лицу Ларисы.
- Даже московское солнце захотело взглянуть на тебя,- улыбнулся Андрей.
- Это оно из чистого любопытства. Посмотри, а это зачем?
Она махнула варежкой в сторону одного из высоких домов напротив вокзала. Андрей поднял голову. На фасаде дома, наглухо закрыв часть окон, красовался большой, выполненный гуашью портрет Сталина.
- А ты не в курсе? Как здорово, что твой приезд совпал с днем рождения Иосифа Виссарионовича! У него юбилей: пятьдесят лет!
Она промолчала, не поддержав его восторженных восклицаний.
- Тебя не радует такое историческое событие?
- Почему же? День рождения любого человека - радость.
- В России сейчас нет деятеля такой величины. Ты не представляешь, сколько трудов мы вложили в юбилейный номер нашей газеты!
- "Правды"?
- Да. Ты читаешь ее? Выписываешь?
- Андрюша, я так далека от политики. К тому же в нашем захолустье газеты и журналы - большая редкость. Мама выписывает районку.- Лариса помолчала.- Но как я благодарна твоей газете! Соседка принесла маме "Правду", чтобы она прочла какой-то понравившийся ей материал. И вдруг мама заметила очерк, под которым стояла твоя фамилия. Кстати, очерк был о нашем Гае. Если бы не соседка… мы так никогда бы и не встретились.
- Вот видишь! - воскликнул Андрей и неожиданно предложил: - Может, промчимся на санях, ну хотя бы по Бульварному? Хочешь?
- Еще бы! - обрадовалась Лариса.
Андрей нанял извозчика, усадил Ларису в расписные, ухарского фасона сани и велел промчать их по Москве.
- Рады стараться! - не замедлил отозваться извозчик, по виду бывший солдат, и, по-разбойничьи свистнув, хлестнул лошадей.
И хотя в сумраке дома и деревья, прохожие и трамваи проступали лишь смутными серыми пятнами, на душе Андрея и Ларисы было светло и празднично. Чудилось, сани несут их в сказочную даль, где они останутся только вдвоем на всем белом свете. Они сидели на плотной ковровой подстилке, прижавшись друг к другу, то подставляя лицо ветру, то жарко целуясь, то смеясь и плача. Возница то и дело подхлестывал горячих сытых коней, отзывавшихся коротким ржаньем.
Промелькнули Чистые пруды, Сретенский бульвар, Рождественский…
- А куда мы сейчас? - почему-то испуганно спросила Лариса.
- Это тайна,- прошептал Андрей.- Скоро узнаешь.
Миновали Петровский, Страстной, потом Тверской бульвары, и сани вымахнули на Никитскую.
- К Дому печати,- велел Андрей вознице.
Они подкатили к невысокому особняку за чугунной оградой. Андрей расплатился с возницей и велел ему подъехать к закрытию ресторана. Потом помог Ларисе выбраться из саней, забрал ее вещи, чтобы сдать их в гардероб.
В ресторане Дома печати Андрей был завсегдатаем: все его здесь знали и он знал всех - от братьев журналистов до швейцаров, буфетчиц, официантов и даже поваров.
Пользуясь своим знакомством с директором ресторана, Андрей попросил его накрыть столик на двоих в отдельном кабинете, чтобы меньше привлекать к себе внимания и вволю поговорить с Ларисой.
В ресторане было немноголюдно. Кивнув официантам, Андрей провел Ларису в приготовленный для них кабинет. Взглянув на богато и со вкусом сервированный столик, Лариса изумленно ахнула:
- Господи, и это все для нас? И это после голодной Котляревки?
И впрямь, после Котляревской, где ощущалось приближение голода, изысканные деликатесы вызывали у нее радость, смешанную с чувством стыда. В хрустале горкой возвышалась красная и черная икра, янтарно отсвечивали тонкие ломтики балыка. Были здесь и сациви, и маринованные грибки, и ветчина, и много других дразнящих аппетит закусок.
- Для моей цыганки… испанки… а может, итальянки - все яства скатерти-самобранки,- в рифму возвестил Андрей.
Он начал открывать шампанское. Пробка вырвалась из его рук и угодила в потолок, едва не задев хрустальную люстру.
- За встречу! - Андрей поднял бокал.- За то, чтобы никогда не расставаться!
От шампанского, от сверкания хрусталя, от тихой музыки у Ларисы закружилась голова. А может, это сказалась бессонная ночь в поезде… Лариса побледнела, примолкла, в зеленых ее глазах засветилась легкая печаль.
- Расскажи о себе,- тихо попросил Андрей.- Как ты жила? Что было с тобой в эти десять лет?
Лариса грустно смотрела на него и молчала.
- Если хочешь, я расскажу о себе,- предложил он.
- Не надо,- спокойно ответила она.
- Но мы же, надеюсь, узнаем друг о друге все?
- Нет, наверное. Человек всегда полон тайн и загадок. И в каждой душе есть что-то такое, чего не хочется открывать даже родной матери. Даже самой себе. Да и зачем нам узнавать о нашем прошлом вот таким образом? Как на вечере вопросов и ответов. Или на перекрестном допросе. Будем жить. И все узнаем. Вот сейчас я вспомнила, как поезд медленно подходит к платформе, я прилипла носом к окну и сразу же увидела тебя. Ты был весь занесен снегом. Это было совсем недавно - и уже стало прошлым. Вот я сказала слово, и жизнь укоротилась на несколько секунд. И слово мое, только что сказанное, в тот же миг уходит в прошлое. Тебе не кажется это трагедией человеческой жизни?
- Да, это, к сожалению, так. Но что можно изменить? Человек и могуч и бессилен. А ты не пожалела меня, когда увидела там, на платформе,- бедного влюбленного, занесенного снегом?
- Еще бы! Мне тебя до сих пор жалко. Я даже всплакнула.
- Что слезы женщины? Вода! - попробовал пошутить Андрей.
- Ты думаешь, Пушкин говорил это всерьез? Кровь людская - не водица.
- Любимая,- прошептал Андрей, пересел к ней поближе и поцеловал ее глаза.
- Я ослепну от твоих поцелуев!
- Хочешь, потанцуем?
Они танцевали до тех пор, пока оркестр не сделал перерыв. Музыканты пошли подкрепиться в буфет и перекурить. И тут кто-то по-свойски тронул Андрея за плечо. Он быстро обернулся и увидел прямо перед собой веселое смуглое лицо Миши Кольцова. Очки без оправы на прямом, с приметной горбинкой носу, шикарный заграничный пиджак, умопомрачительно яркий галстук и шикарные модные брюки.
- Привет, старик! - Кольцов стремительным цепким взглядом, словно вспышкой магния, охватил Ларису с головы до ног.- Рад с вами познакомиться. Вы когда-нибудь слышали такое великолепное и крайне редкое имя - Михаил?
- Первый раз в жизни,- приняла она его шутку, а про себя подумала: "Ну вот, еще один Михаил",- А я - Лариса. Первая в мире женщина, которую нарекли этим странным именем.
- Неплохой диалог. Таким можно начинать повесть. Или даже роман.
- Сатирический,- усмехнулась Лариса.- Вот только Бог таланта не дал.
- Скромничаете? - Кольцов не прочь был поговорить ни о чем,- Это весьма похвально. Сейчас у нас скромность ценится выше, чем золото. Но каков этот фрукт! - кивнул он на Андрея.- В глазах всего общества выглядел этаким стойким женоненавистником, и надо же! Ну приспособленец, ну перевертыш, ну хамелеон! Вот уж не думал, не гадал увидеть тебя с прекрасной незнакомкой!
- Прошу любить и жаловать,- опережая вопросы Кольцова, поспешил сказать Андрей.- Моя жена Лариса.