Анатолий Марченко - автор повестей "Дозорной тропой", "Смеющиеся глаза", "Юность уходит в бой", "Как солнце дню" и романа о Ф. Э. Дзержинском "Третьего не дано".
Роман "Звездочеты" - многоплановое, остросюжетное произведение. Его хронологические рамки - предвоенные годы и суровое время Великой Отечественной войны.
Главные герои книги - военачальники и солдаты, пограничники и чекисты, представители творческой интеллигенции. Значительное место в романе отведено советской разведчице, действующей на территории гитлеровской Германии.
Содержание:
ГЛАВА ПЕРВАЯ 1
ГЛАВА ВТОРАЯ 6
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 9
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 14
ГЛАВА ПЯТАЯ 18
ГЛАВА ШЕСТАЯ 22
ГЛАВА СЕДЬМАЯ 25
ГЛАВА ВОСЬМАЯ 30
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 34
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 38
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ 43
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ 46
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ 48
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 52
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ 54
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ 58
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ 61
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ 63
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ 66
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ 69
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ 71
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ 75
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ 78
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 81
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ 83
Звездочеты
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Получив отпуска, Ярослава и Максим Соболевы приехали на Оку. Лето было дождливым. Леса стояли тихие, грустные. Запоздалые рассветы не прогоняли туч. Казалось, солнце померкло навсегда. Угрюмые ивы полоскали косы в мутной воде. Березы обреченно горбились на крутом берегу, все потеряло резкость очертаний, безвольно отдалось во власть дождей.
Палатка, в которой жили Ярослава, Максим и их трехлетняя дочка Жека, не просыхала. В ней стоял устойчивый запах мокрого сена, только что скошенной ромашки и пахнущего рыбой речного песка. Все было влажным: и шерстяное одеяло, и рюкзаки под головами, и соль в жестяной банке, и береста, припасенная для разжигания костра.
Ночные звуки не отличались от дневных - днем и ночью листья шептались с дождем. Мокрые нахохлившиеся птицы молчаливо отсиживались в густых зарослях. Изредка по Оке, как призрак, проплывал катер. В пионерском лагере за деревней, смутно черневшей избами у лесного оврага, по утрам хрипло, как простуженный человек, трубил горн. Чудилось, что не только здесь, над Окой, над покорными безропотными лесами, над деревушками, прильнувшими к крутым берегам, но и надо всей землей идет такой же нескончаемый дождь.
Никогда прежде Ярослава и Максим не дорожили так своим счастьем, как в эти дни на Оке. Даже беззвездные ночи, когда река растворялась во мгле и вокруг не слышалось никаких звуков, кроме тихого звона дождя, вызывали в их душах радость - сейчас они были вместе!
Они приехали сюда из Москвы - поездом до Серпухова, затем катером до Велегожа. Катер был старый, чудилось, что ему страсть как не хотелось взбираться вверх по Оке. Пассажиров было немного: пожилые колхозницы с пустыми бидонами из-под молока, старик в поношенной куртке речника, стайка хихикающих деревенских девчат, беспрерывно шептавшихся друг с дружкой.
Ярослава и Максим устроились на носу, сложив у ног туго набитые рюкзаки. Жека, не переставая, носилась по палубе. Старый речник, прищурив светившиеся бесовской хитростью глаза, поймал ее и посадил на колени. Потом полез в жестяное ведерко, набрал большую горсть крупного крыжовника. Жека подставила кармашек голубого плащика, и ягоды тихо посыпались в него. Раскусив ягоду, сморщилась:
- Кислая…
- Всякую ягоду в руки берут, да не всякую в рот кладут, - наставительно промолвил старик. - Однако не отвергай: ягода пользительная, в рост пойдешь.
Жека не мигая смотрела на старика, пытаясь понять смысл его слов.
- Внучке везу ягоду-то, - добавил старик. - Ну точь-в-точь, как ты. Только белая, с голубинкой, льняной масти. А ты - чернуха, не нашенских краев.
Солнце клонилось к закату, небо багровело. Чудилось, что на проплывающих мимо берегах вспыхивают и гаснут костры. Леса смотрелись в темную воду, стволы берез, неслышно взбиравшихся по откосам, сказочно светились и колебались в ней. Казалось, катер не справится с течением и не доплывет до пристани.
Солнце еще не зашло, когда катер наконец причалил к деревянному сонному дебаркадеру. Нижние бревна его обросли зелеными водорослями. От толчка катера дебаркадер вздрогнул и заколыхался на воде. Стриженный наголо долговязый парень лениво, будто нехотя, перехватил брошенный ему канат и, кряхтя, обмотал его вокруг скользкой сваи. Максим взвалил на спину рюкзак. Лямка перекрутилась, и Ярослава ловко поправила ее. Взяв Жеку за руку, она сошла вслед за Максимом по гнущимся доскам на берег, успев увидеть свое отражение в застоявшейся воде. Ветер взметнул цветастую юбку, заголив ее стройные смуглые ноги. Колхозницы загремели бидонами. Одна из них, худая, с сердитым, обиженным лицом, не удержалась:
- И куды их несет с малым дитем?
- Туристы, - пояснила другая.
- Чего? Да им, видать, хоть в пень колотить, лишь бы день проводить…
- А ты их, Маша, не трогай. Тропиночки-то у каждого свои…
Максим и Ярослава поднялись по крутобокому берегу, сбросили рюкзаки. Отсюда, со взгорка, Ока казалась не такой широкой, как с катера. Видно было, как она резко сворачивает влево и будто исчезает в начинавших синеть лесах. Катер уже пыхтел на середине реки - совсем игрушечный, не верилось, что они приплыли на нем.
Откуда-то из ближних лесов полыхнуло влажным ветром. Он вздыбил волну, ударил в берег. Тонкие струйки песка потекли по откосам. Дробью сыпанули капли дождя.
Максим и Ярослава принялись поспешно ставить палатку, натянув ее между двумя старыми березами. Ветер вырывал из рук брезент, мешал крепить колышки. Палатка трепыхалась, как живая. Ворчливо скрипели деревья.
- Дворец готов! - воскликнул Максим, закончив работу. - Теперь сам дьявол не страшен!
Они быстро натаскали в палатку сена из стоявшего поодаль стожка. Ярослава по-хозяйски сложила вещи, оборудовала походную постель. Максим повесил на сук карманный фонарик. В зарослях набрали сушняка для костра.
Поужинав, они долго стояли на откосе и смотрели на исчезавшую в сумерках Оку. Ветер утих, но тучи уже успели нависнуть над берегами. Река казалась сейчас безжизненной, остановившейся, лишь где-то у самого поворота мигал красноватый огонек бакена да натужно шлепал колесами буксир, тащивший баржу.
- Утром нас разбудит солнце, - пообещал Максим.
- Великий волшебник и чародей! - улыбнулась Ярослава.
- Я - звездочет, - в тон ей сказал Максим.
Пришла пора укладываться на ночлег. Жека вдруг заявила:
- Не хочу в палатку, хочу в этажный дом!
- О, дитя небоскребов! - засмеялся Максим.
С трудом уговорили ее забраться в палатку, утихомирили сказкой. Когда Жека уснула, Ярослава попросила:
- А теперь расскажи сказку мне…
Он вздрогнул, как вздрагивают люди от страшного предчувствия. Они были вместе и в то же время словно уже расстались. В палатке светил фонарик, но Максим и с закрытыми глазами видел лицо Ярославы - крутые дуги черных бровей, горячий блеск цыганских глаз, пышно взбитая ветром шапка густых волос…
- А что, если ты не поедешь? - вдруг спросил Максим.
- Чудак, - мягко возразила Ярослава. - Ты же сам знаешь, что поеду. И что все уже решено. И ничего невозможно изменить. И разве ты будешь любить меня, если я не поеду?
- Очень боюсь потерять тебя, - сказал Максим. - Лучше бы я был на твоем месте.
- Придет и твой черед.
- А там… - спросил Максим после долгого молчания, - там растут березы?
"Он так и не сказал, где это "там", так и не решился произнести это слово - "Германия", - отметила про себя Ярослава.
- Растут, - она оживилась. - Конечно, растут. Немцы очень любят березу, но оставляют ее только на опушках и возле дорог. Там нет такого царства берез, как у нас. И названия лесов у них мрачные - Шварцвальд, Бухенвальд - черный лес, буковый лес…
Она рассказывала ему обо всем этом, а сама думала: "Разве мне легче? Мне предстоит разлука не только с тобой, но и с Жекой, настолько любимой, насколько может быть любим ребенок, рожденный от самого родного человека. Разве мне легче?"
Они долго не могли уснуть, думая, в сущности, об одном и том же: нельзя быть свободными от неумолимых обстоятельств, нельзя забыть о том, что происходит на земле и какими тревогами живут люди.
"Прости, но я не могу иначе, - мысленно говорила ему Ярослава. - И если откажусь, то возненавижу себя".