– Если не будет возражений, господа, такого содержания: "Совещание общественных деятелей приветствует вас, верховного вождя русской армии. Совещание заявляет, что всякие покушения на подрыв вашего авторитета в армии и России оно считает преступлением и присоединяет свой голос к голосу офицеров, георгиевских кавалеров и казачества. В грозный час тяжелого испытания вся мыслящая Россия смотрит на вас с надеждой и верой. Да поможет вам бог в вашем величайшем подвиге по воссозданию могучей армии и спасения России".
Стены зала дрогнули от рукоплесканий. Антон уловил даже звон хрустальных подвесок в люстрах.
"Пестрые мазки?.. Похоже, что "художник" завершает свою картину..." Путко отказался от обеда, накрытого в соседних залах, и поспешил в город. По пути он зашел в свой номер. Вошел щеголеватый, бравый офицер, а вышел в коридор, улучив минуту, "шпак" в пушкинской шляпе и макинтоше. Позаботиться о маскировке Антону посоветовал еще в Питере перед отъездом Василий.
Штаб-квартира большевиков, как сказал Феликс Эдмундович, находится в гостинице "Дрезден". Совсем не исключено, что гостиница под особой опекой военной и прочей контрразведки, а до поры до времени Антон ни в коем случае не должен "засветиться". Как же быть?..
"Дрезден" он нашел без труда, но медлил входить. Может быть, отправиться в Московский Совдеп? Это совсем рядом, на Знаменской...
И тут его внимание привлек мужчина, резко распахнувший дверь гостиницы и быстро зашагавший по тротуару. Щуплый, рыжеватые поредевшие волосы, усы торчком. Усов тогда не было. Но это он!.. Путко, нагоняя, устремился следом. Мужчина словно бы почувствовал. "Говорили, у него глаза и на затылке". Мужчина задержался у витрины. Известный прием: следит за отражением в стекле. "Точно, он!"
Путко подошел и за спиной сказал:
– Здравствуйте, товарищ Пятницкий! Мужчина оглянулся:
– Что вам угодно? – Пригляделся: – Да никак Владимиров? – Усы его задорно ощетинились. – А я уж решил: что за болван шпик? – Оглядел его фатовской наряд. – Откуда и куда?
– Разрешите представиться: бывший каторжник второго разряда, ныне командующий отдельной штурмовой батареей! В данный момент снова прибыл лично в ваше распоряжение от товарища Юзефа!
Выпалил, вытянувшись в струнку, одним духом, вложив в тон и слова радость встречи, тепло воспоминаний о давней их дружной работе: осенью одиннадцатого года уполномоченный Российской организационной комиссии Серго Орджоникидзе, после того как в империи вся работа по подготовке общепартийной конференции была завершена, приехал вместе со своим помощником Антоном Путко в Лейпциг, к главному "транспортеру" партии Пятнице – и с того дня Антон на несколько месяцев стал помощником "транспортера" в переправке делегатов конференции через границу. Вместе с ним приезжал он и в Прагу, – в тот самый Народный дом чешских социал-демократов, где потом, в январе двенадцатого, и состоялась конференция. Именно в то время Пятница познакомил Антона и с товарищем Юзефом – Феликсом Эдмундовичем Дзержинским... Удивительно переплетены судьбы революционеров!.. Сейчас Антон внимательно вблизи разглядывал товарища. Изменился. Выше поднялись залысины. Выбелило виски, глубже утонули светлые глаза, больше морщин. И новинка – бульбовские усы – тоже в проседи. Лицо смуглое, но с оттенком той сероватой бледности, какую налагает тюрьма. А вот – узнал!..
– Ты, я слышал, крепко тогда сел?
– Да и вас не обошло?
– Я на два года позже, в самый канун войны.
– Не по соседству ли были от моего Горного Зерентуя?
– Действительно, рядом – в Приангарье. Слышал такие благодатные места: Покукуй, Потоскуй, Погорюй?.. Так еще чуток подальше.
Он сухо рассмеялся. Оборвал:
– Воспоминаниями займемся в другой раз. Сейчас у нас тут дел невпроворот. Так по какому делу послал тебя ко мне Юзеф?
Антон рассказал. И о задании, и коротко о двух днях, проведенных в особняке Рябушинского.
– Ага, значит, это о тебе предупредили из Питера? А мы уж решили: что-то стряслось с агентом ЦК. Идем. Как раз сейчас у нас будет заседание городского комитета – заканчиваем последние приготовления к Государственному совещанию, – в голосе Пятницкого Антон уловил обычную его язвительность. Эта резкость, злость были характерны для него и тогда, в одиннадцатом. – Значит, Милюков считает Москву Версалем? Мол, белокаменная, первопрестольная, "порфироносная вдова"? – словно бы передразнил он кого-то. – Шалишь! Москва – это красная пролетарская крепость! И мы дадим всем этим господам понять, что в Москве их номер не пройдет!..
2
Начальник контрразведки доложил Савинкову, что на ординарца верховного главнокомандующего, рядового Завойко материалы собраны. Однако в Ставке объявилось еще одно лицо, представляющее, видимо, интерес, – некий Аладьин.
Управляющий военным министерством осведомился:
– Что дала разработка Аладьина? Помнится, под такой фамилией был депутат в Думе, позже эмигрировавший в Англию. Не он ли?
– Так точно, ваше превосходительство: Аладьин Алексей Федоров, 1873 года, православный, сын крестьянина... – монотонно начал, заглядывая в листы досье, Медведев. – Привлекался по делу... девять месяцев тюрьмы... эмигрировал в Бельгию и Париж... по возвращении в Россию состоял в боевой дружине... депутат первой Думы от Симбирской губернии, после роспуска Думы эмигрировал в Англию... С тех пор жил в Лондоне. В английских кругах ценят как серьезного политического деятеля... Связан с правительственными кругами... Выехал из Лондона в конце сего июля, при пересечении границы в Торнео был задержан по подозрению... Освобожден по личному указанию Родзянки... По прибытии в столицу тотчас установил контакты с послом Великобритании сэром Бьюкененом, а также с бывшим министром-председателем князем Львовым и нынешним министром иностранных дел Терещенко.
Вот оно что!.. Английский резидент. Причем наделенный большими полномочиями. "Средь бурь и грешной суеты..." Нет, пока трогать его нельзя, покуда интересы англичан и французов, союзников по Антанте, совпадают. Ибо Борис Викторович сам "обручен" с Парижем. А если учесть, что Аладьин до Англии побывал во Франции... Не коллега ли он, в конечном счете, самого Савинкова – если даже и слуга двух господ?.. Подождем...
– А что наскребли, полковник, о Завойко?
– Завойко Василий Степанов, 1888 года, православный, потомственный дворянин... Гайсинский уездный предводитель дворянства... Крупный землевладелец. Коммерсант. Главные интересы связаны с нефтью... Банкир... Издает еженедельный журнал "Свобода в борьбе"... Установлены его постоянные контакты с Терещенко, а также деятелями промышленности Путиловым, Коноваловым, Рябушинским, Третьяковым...
Стоп!.. Рядовой? Ординарец? Нижний чин?.. Молодой, да ранний!
– Связан с представителями союзных держав?
– Пока не установлено.
Этой возможности исключать нельзя. С Терещенко-то якшается. А сей молодец образовывался в Оксфорде, и совсем не исключено, что и он сотрудничает с "Интеллидженс сервис". Но скорей всего, Завойко и Терещенко заботятся о собственных портмоне. "Нет, господа денежные мешки, вас опекать я не намерен!.. "Мы, ограбленные с детства, жизни пасынки слепой..."..." Борис Викторович считал себя бессребреником. Если и брал деньги – у той же "Сюрте женераль", – то лишь на дело, на материальное обеспечение своей идеи, а отнюдь не на собственный банковский счет или жуирование. Он – боец. Скромный, щепетильный и исполненный презрения к золотому тельцу. С Завойко, Путиловым и иже с ними он, Савинков, считаться не будет!..
– Что есть еще об ординарце Корнилова?
– Находится в близких взаимоотношениях с неким Кюрцем, немцем. Есть подозрения, что Кюрц связан с германской разведкой. Завойко делал попытки подыскать ему должность в самом военном министерстве.
Ишь ты!.. Кюрца – в военное министерство, а сам – в кабинете главковерха... Преуспели господа с Вильгельм-штрассе. Как разобраться во всей этой мешанине? Пестрый клубок. Но намотанный на один стержень: сухой саксауловый торс Лавра Георгиевича. И надо ли Савинкову до поры до времени разбираться, распутывать?.. Корнилов нужен ему самому. Кто становится между ним и главковерхом, тех необходимо устранить. Остальные пусть вяжут свои узелки. Может статься, они пригодятся самому Борису Викторовичу.
– Еще что нового? – спросил он, принимая из рук Медведева папки досье и откладывая их в стопку бумаг на столе.
– В Петроград прибыл известный английский писатель Вильям Моэм.
– Вы стали увлекаться беллетристикой? – повел плечом Савинков. Впрочем, его "Луна и шестипенсовик" – очарование. Читали?
– Никак нет!
– Настоятельно рекомендую. Полинезийские острова... Гоген... Моэм любитель экзотики. Возможно, англичанин задумал написать о русских медведях. – Управляющий военмина поймал взгляд полковника. – Но почему он привлек ваше внимание?
– По картотеке отделения Моэм проходит как сотрудник "Интеллидженс сервис", с первых дней войны работавший в Швейцарии. Затем он был направлен в САСШ. В Россию прибыл через Владивосток. Сразу же по приезде в Петроград установил контакты с американским послом и с английским послом. Имел беседу с Аладьиным. Отправил письмо. Мы перехватили, но расшифровать пока не можем.
– С кем Моэм еще установил связи? – оживился Савинков.
– С Александрой Петровной Коротковой, дочерью известного анархиста. Но это давняя интимная связь.
"Сашенька?!. – удивился Борис Викторович. – Прелестная Сашенька... Негодная ветреница..." Он и сам, будучи в Лондоне и Париже, не устоял в свое время перед чарами княжны-изгнанницы.