– Так ты, оказывается, знаком с товарищем Дзержинским? – сказал Василий. – Тогда сам и выкладывай, куда направлен и зачем...
Теперь все сидевшие за столом обернулись и смотрели на Путко.
– Я – член комитета Двенадцатой армии Северного фронта, – сказал ой. Делегирован на Московское совещание...
Глава третья.
5 августа
1
Антон вернулся на Полюстровский, в дом под вишнями, где сбросил вчера свой ранец, когда было уже полное утро нового дня.
– Так и не поспали, Антон... Владимирович? – глянула на него Наденька. – Я вам постелю. В маминой комнате.
Голос ее дрожал. В нем были и слезы, и обида, и в то же время какое-то благодарное облегчение.
– Ну что ж, часок у меня есть... – только сейчас он почувствовал, что устал. – Но в двенадцать хоть за ноги стащи, хорошо?
– Вода уже согрета, можете помыться с дороги. Девушка внесла в горницу таз, два ведра и вышла. Он с удовольствием стянул с себя пропахшую махрой и потом одежду, смотал со лба черный от пыли и засохших пятен крови бинт.
А когда проснулся, увидел в дверь комнатенки, что Наденька доглаживает его брюки, гимнастерка же, как накрахмаленная, висит на плечиках, сверкая крестами и белоснежным подворотничком.
– Который час, Наденька?
– А я и не глядела, – отозвалась она. Он посмотрел на ходики:
– Ах ты!.. Была б моим вестовым, на гауптвахту бы посадил!
Девушка принесла его одежду, сложила на стуле перед кроватью:
– Нательное потом выстираю, вот Санькино, в пору будет... Сейчас завтракать будем.
Антон с благодарной улыбкой кивнул. Она отозвалась открыто, смешное личико ее с короткой стрижкой засияло.
Через полчаса, отутюженный, бодрый и сытый, с венцом бинта на голове под фуражкой, он уже вышагивал в сторону Александровского моста выполнять первое задание, полученное от товарища Юзефа – члена ЦК Феликса Дзержинского.
Двое суток назад, в Вендене, в штабе армии, вместе с предписанием о делегировании его на Московское совещание, Путко получил еще и рекомендательные письма в питерские отделения "Союза офицеров армии и флота" и "Союза георгиевских кавалеров". Находясь все время на передовой, Антон не имел возможности узнать, чем они дышат, хотя при штабе их Двенадцатой армии тоже были недавно открыты такие отделения.
– И та и другая организации – опорные базы контрреволюции, – с интересом изучив рекомендательные письма, сказал Дзержинский. – Нельзя упустить столь великолепную возможность прощупать их изнутри. Фронтовик. Офицер. Кавалер. Делегат. И ни намека на вашу партийную принадлежность. Понятно? Вечером доложите о результатах.
Александровский мост на противоположной стороне Невы вливался в Литейный проспект. Адрес Антон знал. Выборгская сторона, что осталась позади, была будто одета в рабочую блузу – серая, дымная. Здесь, за мостом, стены дворцовых зданий расцвечены щитами реклам. Оказывается, все так же пел Шаляпин, Сегодня вечером – в "Фаусте". Тут же рядом на листе буквами в вершок: "Заем Свободы. Облигации сего займа выпускаются на 54 года и погашаются по нарицательной цене в течение 49 лет, тиражами, производимыми один раз в год, в декабре, начиная с 1922 года..." Тут же давалось изображение облигации: по центру, в венке – портал Таврического дворца. "Сильный враг глубоко вторгся в наши пределы, грозит сломить нас и вернуть страну к старому, ныне мертвому строю... Одолжим деньги Государству, поместив их в новый заем, и спасем этим от гибели нашу свободу и достояние. Миллионы сотен дают сотни миллионов. Пусть каждый из нас помнит, что купивший облигацию "Займа Свободы" в 100 рублей, дает армии 4 ружья, 15 снарядов или 1000 патронов..."
Какой-никакой, а отзвук войны. Да только если от каждого ружейного ложа перепадет в карман Родзянке по рублику, Ипполитову – по копейке с патрона, а уж Лессперу – не меньше чем по трояку со снаряда, сколько же это останется для "защиты свободы"?.. И какими купюрами выкладывать? Недавно вошли в оборот новые денежные знаки, выпущенные Временным правительством. На плохой бумаге, жалкие на вид. Их сразу окрестили керенками. Ходили они наравне с Романовнами, царскими красненькими и синенькими, но принимали их в уплату с меньшей охотой.
На тротуарах – полным-полно народа. Какой нынче день? Вроде бы суббота, рабочий. Правда, в толпе больше серо-зеленого цвета. На рукавах гимнастерок и френчей все те же черепа и кости или черно-красные нашивки "штурмовых батальонов", "батальонов тыла" и прочих формирований Временного правительства.
По мостовой под медь оркестра маршировала воинская часть. Антон не обратил бы на нее внимания, если бы праздношатающиеся не поспешили к кромке тротуара. Впереди колонны плыло необычное, из золотой парчи, с черным крестом посредине, знамя. Путко протиснулся. Ба, женщины! В гимнастерках с погонами, в шароварах. Икристые ноги оплетены обмотками, лямками и ремнями стиснуты груди. За спинами вразнобой колыхаются трехлинейки с примкнутыми штыками. На парче вышито: "1-я женская военная команда смерти Марии Бочкаревой".
Молодые щеголи в полувоенных френчах, стоявшие на тротуаре рядом с Антоном, оглядывали "смертниц", как ощупывали.
Нелепо: женщины – и "команда смерти". Кощунственно...
Табличка справа от двери подъезда: "Союз офицеров армии и флота. Петроградское отделение". Под табличкой приколота картонка: "Кв. 19, 3-й этаж".
Он одернул гимнастерку. Подтянул ремень. Помедлил, собираясь с мыслями. "Фронтовик и кавалер... прикинусь олухом господним..."
Взбежал по лестнице. Дверь в квартиру не затворена. Гул голосов. Коридор – хоть на велосипеде раскатывай. В комнатах стоят, сидят, покуривают офицеры разных чинов и родов войск.
– Разрешите обратиться!
– С фронта? Свеженький? Пожалуйста, сюда, господин поручик, к подполковнику князю Гаджиеву!
Подполковник – молодой, тонколицый, с густыми, сросшимися на переносице бровями, в белой черкеске с серебряными гравированными гозырями – был в кабинете один.
Он вышел из-за стола, заваленного бумагами, взял пакет, прочел вложенный в него лист. "Знал бы ты, кто держал это письмо в руках нынешней ночью..."
– Очень харашо, баевой офицер! Ну, чего скажешь?
– Прибыл. Сказать ничего не могу – прямо с передовой.
Вытянулся:
– Извините! Командующий Шестой отдельной штурмовой полевой!..
– Зачэм? – оборвал его рапорт подполковник. – Я уже все прочел. С какого фронта? – он заглянул в листок. – А-о, от Владислава Наполеоновича Клембовского?
– Не имею чести знать главнокомандующего Северным фронтом лично!
– А я знаю. Вмэсте вино пили. Хароший человек, но куда глядит? Вот! князь протянул поручику бланк. – Сегодня получили. Для сведения. Читай.
Антон взял бланк:
"Ставки – Петроград. Военмин, Министру юстиции,
Петроградское отделение Союза, Петроградское агентство.
Главкомитет Союза офицеров протестует против нарушения постановления Временного правительства и бездействия власти, двоеточие. Издаваемая районе XII армии газета "Окопная правда" переменила свое название на "Окопный набат" и продолжает выходить в том же большевистском духе и по прежней программе. Точка. Ставка. Главкомитет".
– Не могу знать! – отдал он бланк.
– Аткуда тебе знать? Контрразведка должна знать. Подполковник разглядывал его, а он – подполковника.
Красив. Оливковое, со смуглым румянцем, тщательно выбритое лицо. Под полоской щегольски подстриженных усов – крепкие зубы. Украшение парадов и балов. Монархист – как пить дать.
– Какое дэло хочзш?
– Не могу знать! – он изобразил на физиономии недоумение. – Не знаю целей офицерского союза – ведь я с передовой!
– Введу в курс дэла, – ласково хлопнул его по плечу князь.
И начал "вводить": союз – чисто военная организация, главный ее совет находится в Могилеве, при Ставке. В крупнейших городах открыты отделения. Почетным председателем избран генерал Алексеев, почетные покровители Деникин, Родзянко, Шульгин и Пуришкевич. Союз поддерживает тесные контакты с другими военными организациями – с "Союзом георгиевских кавалеров", советом "Союза казачьих войск", "Союзом увечных воинов", "Военной лигой", со всеми, кто добивается укрепления обороноспособности армии.
– Прошу прощения, ваше высокобла... извините, господин подполковник... – вставил, совершенно освоившись с ролью, Антон.
– Можешь титуловать, как прежде, – покрутил ус Гаджиев, – у нас можно. И уху приятней.
– Не возьму в толк, как союз добивается укрепления армии.
– А-о! Очень ясно, дарагой. В Ставке был наш первый съезд. Там всё определили. Родзянко выступал: "Прекратить сентиментальничанье, чистоплюйство, разговоры о доверии, кивки и экивоки с солдатами". Золотые слова! Отменить паганый приказ номэр адин. А самое главное – бороться с большевиками и Совдепами, этими Советами собачьих и рачьих депутатов, ха-ха-ха!
Горский князь был очень общительным и веселым.
– Но ведь и среди офицеров, ваше высокоблагородие, есть большевики и сторонники большевиков, – не удержался Путко.
– Вот они-то, а-о, и есть самые апасные наши враги! – глаза Гаджиева вспыхнули. – Троянские кони! Каждого иметь на примете и на прицеле! – Он поворошил в папках на столе. – Вот еще адна бумага из Главкомитета. Тоже для сведения и принятия к руководству.