Суворов, командовавший в 1778 году войсками в Крыму, первый укрепил берега Ахтиарской бухты, а Потемкин теперь приказал сосредоточить в ней новый Черноморский флот.
В субботу вечером Ушаков, уходя из адмиралтейства, взял с собою чертежи одного дека, чтобы наутро проверить кое-какие расчеты.
В воскресенье, позавтракав, он сел за работу, а денщик Федор ушел на базар.
Федор вернулся с базара и, по обыкновению, стал о чем-то рассказывать, не очень заботясь о том, слушают его или нет.
Федор был восторженный, словоохотливый человек. Он всегда чем-либо восхищался - небом, цветком, птицей, облаками. Ушаков уже привык к его излияниям.
Сначала Ушаков не обращал внимания на то, что говорил денщик. Потом как-то вслушался.
- И вот родится же такая - и приятная, и добрая, и обходительная, что все ее любят! - пел Федор.
- О ком это ты? - обернулся Ушаков.
- Есть одна. Барышня аль барыня - не знаю, а только замечательная. Я ее всегда встречаю на базаре.
- И что же?
- Со всеми она так хорошо говорит. С простым человеком не побрезгует. И не пропустит ни одного убогого, чтобы не подать ему милостыни. Сегодня мясник кинул в бродячую собаку камнем, а эта барышня так мясника корила, так корила, что он и сам-то не рад.
"Совсем как Любушка, - подумалось Федору Федоровичу. - Она, тоже со всеми была приветлива, и все ее любили. И сердце у неё жалостливое - бывало, в Воронеже не пропустит на улице ни одного кошачьего хвоста", - улыбнулся при воспоминании он. Спросил:
- Кто же она?
- Не знаю. Только не из военной семьи: ходит с корзинкой одна, без денщика…
- А какая с виду?
- Высокая, статная. А зубы у нее белые-белые… Я таких отродясь не видал. И сама вся улыбчивая…
"Любушка!" - окончательно уверился Федор Федорович и не стал больше говорить с денщиком, хотя так приятно было слышать похвалы ей.
Наутро Ушаков спросил в конторе: какие поставщики в адмиралтействе?
- Уголь поставляет Пудер, вино - Фомин, уксус - Метакса.
"Так и есть: она в Херсоне!"
Хотелось поскорее увидеться с Любушкой, но пришлось ждать до воскресенья.
Федор Федорович решил, что самое удобное встретиться с ней как бы невзначай, на базаре.
В воскресенье утром он пошел посмотреть херсонский базар.
Большая пыльная площадь была полна народу. В центре ее, на узких столах, располагались со своими товарами продавцы мяса и рыбы. Рядом с ними стояли бабы с кувшинами молока, с какими-то лепешками, сыром, жареной рыбой. Сушеные фрукты лежали прямо на земле, на куске рогожи или старого паруса. Тут же в пыли сидели торговцы глиняной посудой и разным старьем. За ними тянулись продавцы вина с бурдюками и бочонками. Это был самый шумный участок базара. И по всей площади сновали цыганки в криво одетых ярких юбках, торговцы вразнос и мальчишки с бутылями в руках:
- Квасу! Квасу! Кому холодного квасу?
Не успел Федор Федорович ступить на площадь, как к нему подскочил пьяненький человек. На плече пьяненький держал кучу поношенной одежды, среди которой ярко рдели красные турецкие шаровары. Он протянул Ушакову турецкий пистолет:
- Купите, вашество!
- Зачем он мне?
- Вам пригодится… Купи-ите!
- Да ведь пистолет-то без курка, - усмехнулся Ушаков.
- Это ничего. Отдадите адмиралтейскому слесарю - он вам за пять копеек приделает новый.
- Ступай-ка, братец, своей дорогой!
- Ваше высокоблагородие, возьмите даром, только пожалуйте хоть двугривенный на пропой души! - не отставал он.
Федор Федорович досадливо отмахнулся и стал проталкиваться дальше. Он шел, глядя по сторонам: где же Любушка?
В толпе на него набросились цыганки. Громко крича, точно ругаясь, они предлагали "барину пригожему", "высокому начальнику" погадать, заранее предсказывая разные блага.
Площадь уже кончалась. На самом краю сидели сапожники и цирюльники. За ними тянулись татарские арбы, запряженные осликами длинные мажары. А среди них затесалась русская кибитка, обтянутая рогожей. Она вся была наполнена деревянными ложками и чашками, окрашенными желтой лаковой краской. Седобородый дед щурил на яркое полуденное солнце выцветшие от старости карие глаза.
- Откуда, дедушка? - удивился Ушаков.
- Володимерский, родимый, володимерский!
"Эк куда его занесло!"
Федор Федорович повернул назад. "Неужели не пришла?" Стало досадно.
Он вновь смешался с толпой.
Наконец Ушаков увидал Любушку, - она оживленно разговаривала с какими-то бабами. Федор Федорович туго сходился с людьми, и его удивляла способность Любушки легко и просто разговаривать с незнакомыми.
Увидев Ушакова, Любушка направилась ему навстречу.
Она была черна от загара. На ее лице белели только зубы.
- Здравствуйте! - широко улыбаясь, приветствовала она.
- Здравия желаю! - обрадовался Ушаков. - Ты стала как молдаванка! - залюбовался он. - Ты все такая же…
- Какая?
- Красивая… Выйдем отсюда, поговорим.
Они вышли из толпы на край площади.
- Давно приехал, Феденька?
- Уже две недели. А ты?
- Я здесь больше месяца.
- И Егорушка?
- Нет, Егорушка остался с мамой. Тащить ребенка сюда, где столько болезней!.. Я приехала в это пекло лишь потому, что Павел говорил, будто из Петербурга много шлют в Херсон моряков. Надеялась встретить тебя. Павел уехал позавчера в Таганрог. Феденька, скажи лучше, как ты живешь? Я так рада, что вижу тебя! Хочется о многом поговорить с тобой, посидеть вдвоем! Знаешь, приходи ко мне сегодня обедать!..
- Лучше ты приходи ко мне. Я живу на отшибе, в отдельном домике, у самой степи. А у тебя кругом соседи. Пойдут сплетни, - поморщился Федор Федорович.
- Ну, ладно, приду я, - согласилась Любушка, и они расстались.
Ушаков с нетерпением ждал вечера.
Вечером Любушка пришла.
Денщик Федор, увидав ее, расцвел. Он не знал, как и принять дорогую гостью. Ушаков немного смутился.
- Мы с Федором Федоровичем старые знакомые, - просто объяснила удивленному денщику свой неожиданный визит Любушка, - Федор Федорович знавал меня еще в Петербурге совсем маленькой девочкой!
- Так-так. Вот и хорошо! Вот и хорошо! - умилялся Федор.
XX
Невидимой, весьма тонкой и сыростью противно пахнущий моровой яд никогда не показывается беспосредственно в наших странах в оных воздухе, но проходит к нам с восточных и полуденных земель чрез товары или зараженных оною людей.
Описание морового поветрия.
Однажды, в конце июля, ранним утром к Ушакову прибежал адмиралтейский вестовой. Вице-адмирал Клокачев звал всех старших командиров на срочное совещание.
"Что там стряслось?" - раздумывал Ушаков, направляясь в адмиралтейство.
Первый, кого Федор Федорович увидал, входя в кабинет адмирала, был Войнович. Выпучив свои черные глаза, он важно восседал в кресле у самого адмиральского стола.
Федор Федорович сел к Голенкину, который выбрал место в сторонке, у окна.
- Что же это ты, Федор Федорович, и глаз не кажешь?
- Заработался, брат! - виновато улыбнулся Ушаков.
Работы у него в самом деле было достаточно. Но ему казалось, что все в Херсоне знают о том, что он встречается с Любушкой, знают, что она бывает у него. Правда, Любушка никогда не шла к Ушакову мимо казарм, а обходила их со стороны степи.
В кабинет вошел Клокачев. Он был чем-то, видимо, расстроен.
Все разговоры смолкли.
- Нашей верфи и нашему строящемуся флоту угрожает страшная опасность. Вчера в Херсоне появилась чума, - выпалил Клокачев и остановился.
- Всё же не ушли!
- Докатилась-таки и до нас! - послышались замечания.
- Это горше самого лютого и грозного врага. Во сто крат хуже всяких турок и их европейских покровителей. Морской флот строится на двух верфях: в Херсоне и Таганроге. В Таганроге убереглись, хотя он и ближе к Тамани, где прошлым летом объявилось это моровое поветрие. Надо и нам приложить все усилия, чтобы не дать распространиться заразе. Надо спасти Черноморский флот!
Клокачев говорил и все время подносил к носу головку чесноку - нюхал.
- Что делали в Таганроге, ваше превосходительство?
- Как убереглись они? - посыпались вопросы.
- А вот как. Капитан над Таганрогским портом генерал-майор Косливцев осматривал всех подозрительных "купцов", устроил карантин. Нам также немедля учредить во всех кораблях и командах карантины, выставить караул. Перед работой и после работы самим лично осматривать команду.
- А как узнаешь, что человек заболел чумой? - спросил, кто-то.
- Черные чирьи пойдут по телу. Как уголь.
- И синие пятна, морушки, - откликнулись те, кто слыхал о недавней московской чуме.
- Горячка! Человек лежит без памяти.
- И вовсе не так. У меня в Москве зять помер. При полной памяти. Перед смертью все соленых грибков просил…
Клокачев постучал рукой по столу:
- Тише, господа! Слушайте дальше. Во всех кораблях и командах немедля зажечь костер из кизяка. Жечь круглые сутки. Помните: при чуме, как у нас на море, главное - ветер. Ведь не зря и называется "моровое поветрие". Если команда идет на работу и встретит незнакомого человека, то смотреть, чтобы он не выиграл у тебя ветер. Ежели надо переговорить с ним, то становись так, чтобы вы оказались на ветре.