Взгляд ее задержался на его лице. Он стоял к ней в профиль. Какой у него необыкновенный лоб! И она невольно вспомнила, что когда-то написала в школьном дневнике: "А лоб у него так красив, что хочется его поцеловать". - "И это писала я в тринадцать лет! И почему тогда зачеркнула словечко "поцеловать", а сверху написала "погладить"? Какие глупости вспоминаются. Ах, все это ребячество! А он, оказывается, говорит по-французски!"
- А вы, дорогая, почему взгрустнули? - спросил, посмотрев на нее с удивлением, Леге, после того как закончил свой разговор с леди Стренгфорд.
Неда через силу улыбнулась. Леге вел ее к группе, собравшейся вокруг Андреа, и она, нервничая и негодуя, спрашивала себя, как могло случиться, что именно Андреа завоевал расположение мадам Леге и что не кто другой, а именно он, сам того не подозревая, помогает ей и тем самым заставляет ее невольно чувствовать себя расчетливой.
- Зачем нам туда идти? - спросила она, пытаясь удержать Леге.
- На минутку! Послушаем, о чем они говорят...
Они подошли и встали за спиной графа Тибо, как раз когда вся компания разразилась смехом.
- А грек? - послышался чей-то вопрос. - А грек?
- Не прерывайте его, дорогая Эдна, прошу вас, - строго заметила мадам Леге.
Неда кинула быстрый взгляд на англичанку. Мисс Гордон тоже разбирал смех, но она, плотно сжав пухленькие губы, в уголках которых образовались соблазнительные ямочки, пыталась состроить недовольную гримаску.
- Этот господин просто скромничает, мадам, - сказала она. - Правда? - И мисс Гордон устремила на Андреа кокетливый взгляд.
- Сдаюсь! - рассмеялся он. - Просто я хотел кое о чем умолчать.
- Нет! Нет! - запротестовали дамы. - Это нечестно. Вы не рассказываете самое интересное!
- В таком случае пеняйте на себя! Продолжаю историю с театром. Так вот, тот грек, Хризопуло, как я уже говорил, был жадина и пройдоха. Попросту говоря, негодяй! Вы, верно, встречали таких - отца родного продаст.
"Боже, как он говорит! Какие выражения! Какое безобразное произношение! И они его слушают", - возмущалась Неда.
- И этот подлец приводит мне двадцать девчонок, чтобы я их обучал!
- Вот это да! - вырвалось у Позитано.
- А девчонки совсем молоденькие - самой старшей лет пятнадцать. Дети.
- Прелестные дети! - опять не удержался Позитано, но синьора Джузеппина бросила на него выразительный взгляд, и он стушевался.
- А были среди них красивые? - тоном ценителя красоты осведомился граф Тибо.
- Пожалуй. Почти все тоненькие, длинноногие, с маленькой грудью...
Все оживились, зашумели.
- Я призываю вас к серьезности, господа! - обратилась к компании мадам Леге. - Мы же сами просили... Продолжайте, мой молодой друг!
- Так относительно того, красивы ли они. Я, например, не люблю смуглых. Белизна больше ласкает глаз. Верно, господа?
- Я не согласен, - сказал вдруг обычно молчаливый Морис де Марикюр.
Его слова снова вызвали смех.
- Ну что ж, не будем спорить. Дело вкуса! - сказал Андреа и дерзко уставился на молочно-белую мисс Гордон. Но вдруг он заметил рядом с нею нежное лицо Неды и сказал: - А я все же предпочитаю беленьких!
Неда почувствовала, что эти слова относятся к ней, и густо покраснела. "Наглец! Как он смеет!" - возмутилась она. Но Андреа уже не смотрел на нее, а снова глядя на мисс Эдну, продолжал:
- И вот я стал с ними заниматься. Репетиции мы проводили там же, где должны были выступать, по-нашему - в корчме, а по-ихнему - в театре-варьете. Теперь, разумеется, я назвал бы его вертепом. Целую неделю готовились. В сорокаградусную жару. Девочки валились с ног. Но все, что нужно было, я сделал. Они у меня плясали, как настоящие древнеегипетские вакханки!..
- Вакханка - греческое слово, - поправил его граф Тибо.
- Да, возможно... Только Хризопуло было на это наплевать! Мы их так и назвали: древнеегипетские вакханки.
- А кто же был фараоном? - спросила мадам Леге. - Вы?
Андреа кивнул.
- Другого выхода не было, сударыня. Приходилось быть и наставником, и постановщиком, и фараоном. Одно время и быка Аписа изображал.
- А оформление, дорогой Будинов? Костюмы?
- Вы меня провоцируете, господа! - сказал он.
- Нет, нет... Расскажите про костюмы.
- Костюмы? У моих девочек вовсе не было костюмов!
- Так я и думал! - в бурном восторге вскричал Позитано.
- А в каком костюме были вы? - осведомился Тибо.
- У меня была борода, граф. Мои вакханки завивали мне ее на папильотках!
Дружный смех опять огласил гостиную.
- Мне бы такую труппу! - вопил Позитано, весь трясясь от смеха. - Ах, мой милый... Если вам еще представится такой случай, не забудьте про меня!..
- Увы, господин маркиз! Кончилось это довольно печально...
- Тише, тише! Маркиз, мисс Гордон! Продолжайте, мой молодой друг!
- Когда в наше варьете хлынул портовый сброд - а это были европейцы, ваши соотечественники, господа, - арабам варьете не по карману, - тогда мои девочки стали и в самом деле вакханками... Простите за неточное слово, граф!
- А фараон?
- Фараон отправился дальше...
- Но вы о самом представлении ничего не рассказали, - запротестовали дамы.
- Простите, где все это происходило? - вежливо вмешался Леге.
- В Александрии, Леандр, - поспешила пояснить мадам Леге. - Жаль, что вас здесь не было и вы не слышали все с самого начала, - сказала она, впервые обращаясь к сыну и Неде вместе как к чему-то единому. Они оба это почувствовали.
- Вы слышали? - радостно прошептал Леге, наклонившись к Неде.
- Слышала.
- Если бы вы знали, как я рад, - сказал он. - Я и раньше вам говорил: это от нее не зависит, и в любом случае мы поженились бы, но поверьте... Всегда хочется, чтобы счастье было полным! Скажите, вы рады?
- Рада, Леандр.
- Нет, вы сказали не так, как нужно. Скажите: "Я счастлива!"
- Я счастлива, Леандр! - повторила она, сознавая, что впервые солгала ему.
Почему же она не так счастлива, как ожидала?
***
В темноте не было видно их лиц. Но голоса звучали ясно, и в каждом чувствовался характер его обладателя.
Бас сказал:
- Мне кажется, это безнадежное предприятие, Пьер.
- На карте обозначена дорога, - возразил высокий пришепетывающий голос. По выговору чувствовалось, что он принадлежит французу.
- На какой карте?
- На австрийской.
- Да, на нашей, - быстро подтвердил кто-то из темноты, оттуда, где время от времени разгорался огонек папиросы и в его красноватом свете поблескивали стекла очков.
- Возможно. Но мы пользуемся изданием "Samson Low and Co". Там указана тропа.
- Может быть, вы говорите о разных дорогах, Мейтлен, - вмешался другой голос, очень спокойный, очень размеренный, чисто британский, хотя и говоривший на безупречном французском языке.
Собеседники сидели на большой крытой веранде, соединявшейся с зимним садом, и курили. Климент, выйдя на веранду, застал их уже здесь, но в темноте не мог разобрать, кто они, и, не обнаруживая своего присутствия, остался с ними. Он не мог бы танцевать, как его брат. Наверное, и у Андреа пропала бы всякая охота веселиться, если бы он знал про Дяко. Но Климент ему не сказал не потому, что щадил его, а потому, что боялся, как бы Андреа себя не выдал.
Было холодно. Со двора тянуло сыростью и запахом конюшни. Неясно белела каменная ограда. Вдали вырисовывался минарет, вздымались купола церкви св. Крала. Луны не было. Одни редкие звезды.
Пришепетывающий голос Пьера сказал:
- Важно то, что Гурко может совершить бросок на Златицу еще раньше, чем Мехмед Али и генералы доберутся до своей армии и вообще, пожалуй, это единственное, что ясно Константинополю, господа.
Кто-то засмеялся.
- Здесь холодновато, - сказал другой и шумно высморкался.
Остальные молчали.
Климент, притаившись, ждал, что будет дальше. Предсказания иностранцев не обрадовали его. Они напомнили ему о том, что Дяко нет в живых. "А ведь он убил себя только затем, чтобы не выдать меня! - терзался Климент. - А я-то сначала счел его бесчувственным... Как можно ошибиться в человеке! И как завтра я смогу смотреть на отвратительную физиономию Грина? Как сдержусь…"
- Жалко, - сказал Пьер. - Если и правда так быстро падет Плевен, нам ничего не остается, кроме как собрать чемоданы и разъехаться по домам.
- А я хотел бы уже быть дома!
- Не кривите душой, Тийл! Вам здесь неплохо...
- Не нашел ли ты себе какую-нибудь турчаночку? - с любопытством спросил кто-то.
Тийл что-то буркнул по-немецки, но Пьер, видимо, был в веселом настроении.
- А шантаны на что, господа! Восточное разнообразие: еврейки, гречанки, цыганки... А, Тийл?
- Вижу, ты их знаешь лучше меня, - недовольно откликнулся немец.
- А я и не скрываю! И не тороплюсь уезжать!
- Ну, признавайтесь, кто еще? - послышался насмешливый голос в дальнем конце веранды.
- Мы здесь новички, не знаем злачных мест, - пророкотал бас Мейтлена.
Все рассмеялись, и это был плотоядный смех мужчин, давно покинувших свой дом. Он напомнил Клименту об Андреа. Бросил ли он свою потаскушку? Последние два дня он, правда, провел дома. Встреча с Дяко его будто перевернула. В темноте Климент представил себе, как его брат и Дяко стояли друг против друга. Вот человек - ни меня, ни Андреа не выдал.
- Я полагаю, ваши опасения напрасны, господа, - произнес сухой, знакомый Клименту голос, как только все умолкли. - Плевен падет. Это ясно. Но вы, кажется, забываете, Мейтлен, зачем мы здесь? - добавил он по-английски.