Съезд открылся поздно вечером 25 октября, после полуночи на нем было объявлено о взятии Зимнего и аресте Временного правительства. Власть - в руках Советов. На трибуне съезда - Ленин, уже в роли властителя. И производит на Леонида сильнейшее впечатление! - об этом вспоминал Марк Алданов. Поэт Михаил Кузмин записал в дневнике через два дня, 27 октября: "Кто-то был. Да, Ленечка. Хорошо рассказывал о Зимнем дворце. Почти большевик".
Впрочем, увлечения этого хватило ненадолго. Революционная горячка при трезвом взгляде на то, во что выливается "победоносное шествие" советской власти, сменялась разочарованием и апатией. Это хорошо передает письмо Леонида от 17 декабря, не отправленное и изъятое при обыске. Адресовано оно одному из завсегдатаев "Бродячей собаки", талантливому композитору и поэту (с репутацией безнадежного алкоголика и наркомана) Николаю Карловичу Цыбульскому, оказавшемуся в тот момент в Баку:
"Дорогой Николай Карлович! Раз сто собирался ответить Вам на Ваше милое письмо, но столько же раз откладывал, ожидая вдохновений. Не думайте, однако, что на этот раз я в особенном подъеме, - наоборот, я в состоянии крайней "депрессии", но пишу для того, чтобы узнать, как Вы существуете… У вас резня и у нас резня. Словом, если приедете, ничего не потеряете.
А что здесь было! Петровская мадера, наполеоновский коньяк, екатеринино шампанское - все это потоками текло по улицам, затопляло Фонтанку и Мойку, люди бросались на землю и, подставив губы, пили с мостовой драгоценную жидкость! А Вы прозевали! Чувствую, что Вы от досады грызете ногти.
Ваше письмо написано ко мне 24 окт., т. е. как раз накануне переворота. После этого у меня было много "острых ощущений". Наше Училище, как и все, пережило всякие пертурбации и теперь ликвидировано. Я вишу в воздухе, вроде Вашего друга, и не знаю, что я сейчас такое. Впрочем, я на это не обращаю внимания и вот уже больше месяца провожу время очень приятно: сижу дома, читаю книжки, пополняю свои знания и веду весьма примерный, регулярный образ жизни…
Очень по Вас скучаю, дорогой Николай Карлович! Ваше отсутствие страшно чувствуется, ей-богу! В Петербурге все поразительно бездарные люди. Они не умеют отвлечься от дороговизны и большевиков, говорят только об этом, да и об этом очень плоско и однообразно. Одно утешение - книги. Я бы с большим удовольствием уехал бы куда-нибудь, но не могу бросить родных.
Жалею, что не могу сообщить Вам ничего веселого. "Beati qui rident*", а я не могу. Конечно, мне не достает "голубого света" и пр., но я помирился сейчас хотя бы и на "зеленом змие"…
Целую Вас, дорогой Николай Карлович…
Ваш Л. Каннегисер"
И все же революционный пыл еще не иссяк. Еще не все потеряно, впереди - выборы в Учредительное собрание, оно и решит, какой быть России.
"Удостоверение
Предъявитель сего, член партии Леонид Иоакимович Каннегисер делегируется трудовой народно-социалистической партией, выставившей по гор. Петрограду список кандидатов за № 1 в 67 участковую комиссию по выборам в Учредительное собрание.
Председатель районного комитета (подпись неразборчива)".
Учредительное собрание! Впервые в истории России созванное демократическим путем для выбора государственного устройства, оно открылось 5 января 1918-го в 16 часов в Таврическом дворце. Большинство его членов, в том числе и энесы (они имели три мандата, то есть победили в трех округах), было враждебно настроено к октябрьскому перевороту. Поэтому уже в пятом часу утра следующего дня большевики, не церемонясь, разогнали это вече, а манифестацию в его защиту рассеяли выстрелами. М. Горький, тогда еще противник большевиков, писал в "Новой жизни" 9 января: "Лучшие русские люди почти сто лет жили идеей Учредительного собрания - политического органа, который дал бы всей демократии русской возможность свободно выразить свою волю. В борьбе за эту идею погибли в тюрьмах, в ссылке и каторге, на виселицах и под пулями солдат тысячи интеллигентов, десятки тысяч рабочих и крестьян. На жертвенник этой священной идеи пролиты реки крови - и вот "народные комиссары" приказали расстрелять демократию, которая манифестировала в честь этой идеи".
Разгон Учредилки, как насмешливо называли Учредительное собрание большевики, окончательно развеял иллюзии. Уже тогда стало ясно, что большой крови в русской революции не избежать. Раскол в освободительном движении между большевиками и другими социалистическими партиями стал неотвратим. "В России нет сейчас более несчастных людей, чем русские социалисты, - писал в то время философ и публицист Георгий Федотов, - мы говорим о тех, для кого родина не пустой звук. Они несут на себе двойной крест: видеть родину истекающей кровью и идеалы свои поруганными и оскверненными в их мнимом торжестве". Вот что определило жизненный выбор Каннегисера и все его дальнейшие поступки.
В марте 1918-го судьба заносит Леонида в Нижний Новгород со случайной и странной для него миссией - в предписании народного комиссара по военным делам Михаила Кедрова он командируется как "член эвакуационной комиссии с несением функции казначея". Но и там ищет друзей по партии - энесов. В приобщенном к следственному делу письме из Нижнего Новгорода 2 апреля он просит мать:
"…Если увидишь Марка Александровича, скажи, пожалуйста, что я не могу здесь найти никого из наших общих "товарищей". Я был бы очень благодарен, если бы он послал мне сам или через тебя указания, где их разыскать. То же можно сказать и Якову Максим., если Алданова нет. Они могут, конечно, очень легко узнать все, что мне нужно, в Центр. Комит."
В Нижнем Леонид пробыл недолго - к Пасхе уже вернулся домой. К этому времени он уже сознательный враг новой власти. Газета его партии "Народное слово" выходит под лозунгом: "Долой большевиков. Спасите Родину и революцию". Лидеры энесов - инициаторы создания подпольного "Союза возрождения России". Леонид становится заговорщиком. "Последний народоволец" - одно из прозвищ, которое получит пылкий ученик Германа Лопатина. В конце мая - начале июня он приобретает кольт, с которым не разлучается. До выстрела остается три месяца…
"Евреи… Разные бывают…"
Случайно ли жертвой этого выстрела стал еврей? А окажись на месте Урицкого - латыш, грузин, русский? Или в поступке убийцы была некая сверхзадача: смыть кровь, которой евреи-большевики запятнали свой народ и историю России, - кровью одного из них?
Если расчет на такую реакцию - частично он оправдался. Вот несколько откликов на теракт. Литератор Амфитеатров-Кадашев записал в дневнике: "В Петербурге молодой человек убил Урицкого. Огромная радость… Такие евреи, как Каннегисер, лучше всех воплей о правах человека доказывают неправоту антисемитизма и возможность дружественного соединения России с еврейством, - если даже при старом угнетении среди евреев могли появляться настоящие патриоты, значит дело небезнадежно". Алданов был уверен, что Каннегисера вдохновляла не только горячая любовь к родине, но и "чувство еврея, желавшего перед русским народом, перед историей противопоставить свое имя именам Урицких и Зиновьевых". Были, конечно, и другие мнения. "Два праведника не искупают Содома, - высказался популярный писатель Арцыбашев, имея в виду под "праведниками" Каннегисера и Фанни Каплан, а под Содомом - непропорционально большой процент евреев в рядах революционеров и большевиков. Разноголосица мнений протянулась до наших дней. Зинаида Шаховская напомнила об убийце Урицкого уже во времена горбачевской перестройки: "Противопоставим же имена евреев, любивших Россию, именам евреев, которые ее ненавидят".
Как сам Леонид относился к "проклятому вопросу"? Закомплексованности на своем еврействе у него не было. Ни в дневнике, ни в стихах, ни в памяти современников об этом - ничего. Вот Яков Рабинович, друг Леонида, вспоминает: "Говорили обо всем… до сладостной смерти - подвига - обо всем, только не об Израиле, не о сионизме" - хотя оба входили в Союз евреев-политехников. Не иудей - собирался креститься в православии, еврей в русском дворянстве. Возможно, Леониду была бы близка позиция другого поэта - Иосифа Бродского, который не любил разговоров на эту тему: "Хватит говорить о моем еврействе. Родина поэта - язык". Но, конечно, его человеческое достоинство не выносило никакого антисемитизма. И хотя дом Каннегисеров по духу и укладу был вполне европейским, Леонид, как мать говорит о нем, "учился уважать свою нацию". Это усугубило в его глазах вину Урицкого - еврея-палача.
И отец объясняет на допросе: сына сильнейшим образом потрясло то, что постановление о расстреле его ближайшего приятеля - Перельцвейга - подписано двумя евреями - Урицким и Иосилевичем…
Вспомним о жертве. Моисей Соломонович Урицкий происходил из тех местечковых евреев, которые, вырвавшись из-за черты оседлости, устремились в революцию. Полные долго сдерживаемой энергии, пассионарии, как выразился бы сын Николая Гумилева и Анны Ахматовой - Лев Гумилев, они жаждали реванша, кто горя общественным идеалом, а кто просто делая карьеру. Стоящая на распутье, ослабевшая Россия стала подходящим полигоном для их социальной активности… Это имела в виду Цветаева, выразившаяся в записной книжке так: "Не могу простить евреям, что они кишат". Цветаеву, жену еврея, говорившую, что все поэты - жиды, в антисемитизме уж никак не обвинишь.
Судьба Урицкого типична для революционера - еврея. Родился на Украине, сын торговца. Готовился стать раввином, но после ранней смерти родителей выбрал другую профессию - юриста, закончил университет. Однако истинным делом его жизни стала революция - место Талмуда занял Коммунистический манифест. Подполье, конспирация, многократные аресты, тюрьмы, ссылки, туберкулез. Писал в газеты, редактировал, стал журналистом, партийным литератором.