А еще раньше Цветаевой - звонкоголосая перекличка поэтов во времени! - Федор Тютчев, в письме Жуковскому, вспоминает об их беседе: "Мне очень понятны Ваши слова, что счастье - это не главное в жизни".
И, конечно же, пушкинское: "На свете счастья нет, но есть покой и воля". Поэты перекликаются, как в соловьином саду.
И в самом деле, счастье - что это? Оно мало зависит от самого человека, это дар судьбы: привалит или минует. А вот сияние - это дар не человеку, а дар - человека.
"Человеческому сердцу не нужно счастье, ему нужно сияние, - торопливо записывал перед казнью Леонид Каннегисер. - Если бы знали мои близкие, какое сияние наполняет сейчас душу мою, они бы блаженствовали, а не проливали слезы. В этой жизни, где так трудно к чему-нибудь привязаться по-настоящему, на всю глубину, - есть одно, к чему стоит стремиться, - слияние с божеством. Оно не дается даром никому, - но в каких страданиях мечется душа, возжаждавшая Бога, и на какие только муки не способна она, чтобы утолить эту жажду.
И теперь всё - за мною, всё - позади, тоска, гнет, скитанья, неустроенность. Господь, как нежданный подарок, послал мне силы на подвиг; подвиг свершен - и в душе моей сияет неугасимая божественная лампада.
Большего я от жизни не хотел, к большему я не стремился.
Все мои прежние земные привязанности и мимолетные радости кажутся мне ребячеством, - и даже настоящее горе моих близких, их отчаянье, их безутешное страдание - тонет для меня в сиянии божественного света, разлитого во мне и вокруг меня".
Последний народоволец
Стремясь сбить терновый венец с головы Каннегисера, Григорий Зиновьев заявлял, и Леонид мог прочитать это в "Северной коммуне" 1 сентября ("читаю газеты и радуюсь"):
"Убийца сравнивает себя с Балмашевым. Несчастный! Он не заметил разницы между Сипягиным и Володарским или между Плеве и Урицким. Пламенного друга народа смешал он с опорой царского трона… Да, англо-французские банкиры могут с радостью потирать руки от удовольствия: они нашли себе убийц в такой среде, из которой до сих пор вербовались мстители, направлявшие дула своих револьверов в головы царских министров".
Что правда, то правда - Леня с раннего детства вдохновлялся образами героев-революционеров. И за идеалами далеко ходить не надо: его духовным учителем был близкий семье Каннегисеров человек - легендарный народоволец, патриарх русского освободительного движения Герман Александрович Лопатин. Друг Маркса и Энгельса, первый переводчик "Капитала" на русский язык. Тоже приговоренный в свое время к смертной казни и тоже поэт, автор революционных стихов. Анна Андреевна Ахматова уже незадолго до своей смерти с ужасом вспоминала одну фразу Леонида, сказанную в дни выхода ее "Четок", в марте 1914 года. На приеме, устроенном в доме Софьи Исааковны Чацкиной, Леонид, сидевший рядом с Ахматовой, произнес:
- Если бы мне дали "Четки", я бы согласился провести столько времени в тюрьме, как наш визави…
Напротив них сидел как раз Герман Александрович Лопатин, который провел в Шлиссельбургской крепости восемнадцать лет.
В революции Леонид - с 1915-го, убежденный "энес", член партии народных социалистов. А в феврале 1917-го революционный смерч уже неудержимо кружил его, готового ко всему, даже к гибельному подвигу:
…И если, шатаясь от боли,
К тебе припаду я, о мать! -
И буду в покинутом поле
С простреленной грудью лежать, -Тогда у блаженного входа,
В предсмертном и радостном сне
Я вспомню - Россия. Свобода.
Керенский на белом коне.
Две стихии неразрывно владеют им, питая друг друга, - революция и поэзия. Пронзительный, распахнутый лирик - и партийный активист, горячий сторонник народоправия. В деле сохранились страницы его дневника того времени, когда он отправился в Ригу пропагандистом, растолковывать солдатам избирательное право.
"18-го мая, в день моего отъезда из Петрограда, вечер был теплый, воздух мягкий. Я поехал на трамвае к Варшавскому вокзалу и соскочил на мосту, что через Обводной канал. За Балтийским вокзалом догорала поздняя заря, уже тускло поблескивая в стеклах Варшавской гостиницы. Я знаю - 12 лет назад в этих стеклах на миг отразилась другая заря, вспыхнувшая нежданно, погасшая мгновенно. Отблеска не выдержали стекла кирпичной гостиницы. Очевидец рассказывает, что они рассыпались жалобно, почти плаксиво. Если они жалеют кого-нибудь, то кого из двух, лежавших на мостовой? Мертвого министра или раненого студента? Да, здесь Сазонов убил Плеве. Такие мысли, как молния, пробегают через сознание, а потому я даже не остановился. Сделав несколько шагов, я вспомнил другое: на этом же мосту всего два с половиной месяца назад солдаты расстреляли гофмейстера Валуева. Его арестовали на вокзале и повели, но на мосту ему крикнули: "Стой, шапку долой! Молись! Расстреляем". А он был смирный человек с седой бородкой, был глух и добр и верно служил царю".
Здесь же, рядом с дневниковыми записями, лежит конспект лекции Леонида об избирательном праве. Жар и воображение, с которыми он отдается этому делу, выдают поэта:
"Что такое избирательное право. Средство организовать воли… Котлы дают пар. Сравнить с локомотивом. Хорошо слаженный нагоняет дурно слаженный… Мы должны построить власть. В этом мы должны принять участие - все. Мы будем властвовать по праву. Нас ничто не испугает. Один гражданин - один голос".
Или:
"Как избирать? Прямо - почему? Чтобы непосредственно выразилась народная воля. Тайное голосование. Чтобы не было давления - чиновники, фабриканты, все начальствующие лица. Весь расчет - по боку. Наедине со своей совестью должны избиратели подойти к избирательной урне…".
И вывод:
"Учредительное собрание, избранное таким способом, будет истинным выразителем воли народной - вся полнота власти, моральной и физической. Что же постановит Учредительное собрание? Какой быть России. Что такое конституция. Виды конституций - монархия, республика. Мы думаем, что будет республика. Монархия оставила себя ненавистной в памяти народа. Восстановлять эту ветошь - глупо. Голос Учредительного собрания должен звучать, как архангельская труба. Вперед смолкаем перед приговором демократии".
В дни октябрьского переворота Леонид - на гребне событий. Он - среди юнкеров, охраняющих Зимний дворец, резиденцию Временного правительства. В решающую ночь революции его одинокая фигурка вдруг возникает, как при свете прожектора, на краю пропасти, разделяющей Временное правительство и большевиков. Это тот момент, когда Ленин пишет членам ЦК из конспиративной квартиры: "Надо, во что бы то ни стало, сегодня вечером, сегодня ночью арестовать правительство, обезоружив (победив, если будут сопротивляться) юнкеров, и т. д… Промедление в выступлении смерти подобно". А Каннегисер пытается вмешаться в историю, предотвратить кровавую развязку.
24 октября, ночь октябрьского переворота. Записка карандашом:
"Тов. Вейцман! В Смольном представители разнообразнейших соцпартий признают, что Временное правительство провоцирует большевиков, которые совсем не собирались выступать, закрывают газеты, разводят мосты. Вы бы хорошо сделали, если собрали бы гарнизон Зимнего дворца и предложили вызвать членов Временного правительства, чтобы сказать ему, что, если вследствие репрессий большевики выступят, вы стрелять не будете. Это смогло бы сыграть большую роль, и на заседании Центрального Исполнительного Комитета в 23 часа сегодня представители Временного правительства были бы уступчивей. А это - дай Бог!
Мое мнение я сейчас сообщал видному члену Центрального Комитета и он одобрил.
Жму руку.
Л. Каннегисер"
Мы не знаем, кто такой Вейцман и почему записка оказалась в следственном деле. Экстренное совместное заседание Центрального исполнительного комитета советов рабочих и солдатских депутатов и Исполкома советов крестьянских депутатов состоялось в ночь с 24-го на 25 октября. Примирение с большевиками, на которое надеялся Леонид, не удалось: они покинули заседание к моменту принятия резолюции, которая, наряду с осуждением большевиков, была направлена против подавления их восстания силой.
В эту же ночь Леонид был задержан красногвардейцами, попал, вместе с другими юнкерами Михайловского артучилища, в Петропавловскую крепость, но вскоре выпущен оттуда с особым заданием. Правда, комиссар переименовал его в "Ганегиссера".
"24 октября 1917 г. Военно-революционный комитет Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов предлагает передать в распоряжение уполномоченных комитетом юнкеров И. Г. Раскина и Л. А. Ганегиссера - юнкеров, задержанных по выходе из Зимнего дворца… для препровождения в училище и передаче списка таковых Революционному Комитету (подписи неразборчивы)".
И еще записка:
"Пропустить из Крепости тт. юнкеров Ганегиссера и Раскина. 25 октября.
Комиссар Тер-А…"
Ураган революции достиг пика. Леонид еще успевает попасть в Смольный на исторический Второй Всероссийский съезд Советов. Вот документ, выданный Исполкомом Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов 24 октября:
"Удостоверение
Дано настоящее представителю Союза юнкеров-социалистов Петроградского военного округа Л. Каннегисеру на право входа на заседания Съезда Советов рабочих и солдатских депутатов".