* * *
Ослябя рыскал по окрестностям разорённого лагеря, нарядившись в окровавленный, иссечённый ударами меча халат и войлочную шапку степняка. Одежу снял с тела убитого ордынца, но на саблю его не позарился. Меч мог бы выдать Ослябю, но расставаться с привычным оружием тоже казалось опасным.
Вот разорённый, искромсанный шатер нижегородского княжича. Вот следы на истоптанной, пропитанной кровью траве. Долго рассматривал их Ослябя – всё тщетно. Он слышал отдалённый лязг металла. Нижегородское войско всё же нашло в себе мужество принять бой. Сражались за леском, на берегу речки. А лагерь казался пустым-пуст, голым-гол. Всюду валялись обезображенные, искалеченные трупы. Степняков совсем мало полегло, зато своих было побито несчётное множество.
– Бесовское исступление, – бормотал Ослябя, обыскивая шатёр княжича. – Сатанинская притча! Нет доспехов, нет оружия. Неужто Ванька бестолковый успел вооружиться? Неужто у пьяных бояр хватило разума надоумить княжича, вывести его из боя? Ведь войско уже не спасти! Ах, бесовское исступление!
Преданный Север, просунув голову в шатёр, наблюдал за поисками.
– Да, да, Северушка! И сбруи тоже нет, и седла! Знать, ускакал княжич Ванька. Неси-ка меня, родимец, к речке. Посмотрим-поглядим, кто и с кем там сражается!
* * *
Ослябя прислушивался к звукам недалёкой битвы. Он не торопился, надеясь издали угадать местоположение княжича и его свиты, если та ещё не перебита. Ослябя был уверен: Арапша не станет убивать сына нижегородского князя. Куда как выгодней взять княжича в полон! Ослябя ждал, сквозь низко свисающие ветви подлеска рассматривал мечущиеся по берегу фигуры, и тут внезапно из зарослей папоротника, прямо из-под морды Севера выскользнула серая тень, метнулась по направлению к берегу.
– Опять ты, дьявольская лисица! – в сердцах прошептал Ослябя, вскочив на коня и бросаясь вдогонку. Выпустил первую стрелу, но Север отпрянул в сторону и стрела пронеслась мимо цели.
Странное существо обернулось один раз, другой. На Ослябю глянули вполне разумные зелёные глазёнки. Ослябя, воткнув лук в налуч, направил Севера следом за странным провожатым, присматривался к мелькающей между листьев папоротника фигурке. Порой казалось, будто лисица одета в кафтан, будто перепоясана она кушаком, будто на боку у странного, бегающего на четвереньках существа болтаются ножны длинного кинжала. Ослябя обнажил меч.
В густом подлеске коню было не разогнаться, но и со следа Ослябя не сбился. Так выехал на открытое пространство, на прибрежный лужок, придержал коня. Там, по-над рекой, метались заполошно всадники, стрелы летали, злобно свистя, а железо звонко сталкивалось с железом. Бой затухал, распался на несколько отчаянных схваток. Ослябя с негодованием увидел Лаврентия и Дубыню. Оба легко раненные, в окровавленных рубахах, без кольчуг сражались на мечах с небольшим отрядом степняков. К ним присоединились протрезвевшие муромкие ратники. Ордынцы наседали, жаля противников остриями сабель, нанося легкие раны. Увечили, не убивая, имея в виду то же намерение: пленить. Углядел Ослябя и нижегородского княжича. Иван Дмитриевич, средний сын князя Суздальско-Нижегородского, родной брат Евдокии, супруги Дмитрия Ивановича великого князя Владимирского и Московского, отчаянно сражался, проживая, наверное, уже последние минуты своей короткой жизни.
Нижегородский княжич Иван и непутёвый боярский отрок Егорий Таранец стояли спиной к спине. Неподалёку от них лежало мёртвое, изъеденное стрелами тело княжеского скакуна. Других тел ни мёртвых, ни раненных Ослябя не приметил. Зато увидел, как закованный в золочёные латы, уже знакомый всадник на гнедом коне носился по-над берегом. Высокий, чуть с хрипотцой голос, которым всадник отдавал приказания, заглушал не только звяканье металла, но и истошные вопли раненных. Ослябе наконец-то удалось рассмотреть лицо ордынского рыцаря. Юное, гладкое, почти женское – оно казалось удивительно красивым.
"Женщина? Воительница? – подумал Ослябя в смятении. – Эх, укрепи мой дух Пресвятая Богородица, когда придётся бабу убивать!"
И он бросился в бой. Север, повинуясь повелению своего седока, вынес Ослябю в центр схватки и в два прыжка настиг тонконогого скакуна, на котором сидел предводитель степняков. Замах, свист клинка – и на красивом шлеме появилась некрасивая вмятина. Всадник в вызолоченных доспехах пал грудью на шею коня, а тот уворачиваясь от зубов Севера, скакнул в сторону, вынес своего хозяина из-под нового удара, наверняка ставшего бы смертельным. Ослябя чуял: степные лучники прицелились, да боятся попасть не в того.
Север вновь понёсся по лугу и вновь нагнал тонконогого гнедого красавца со всадником, еле державшимся в седле. Но на этот раз Ослябя не стал рубить противника мечом. На скаку он успел извлечь из седельных петель короткую пику. Ему удалось замахнуться, удалось метнуть пику, удалось попасть ею в защищённую бармицей шею противника. Ослябя поначалу не почувствовал боли, хотя вражеская стрела глубоко вонзилась ему в левое плечо. Он видел, как враг валится наземь, видел его красивое, искажённое яростью лицо, видел оскаленные жемчужно-белые зубы, слышал вопль степняков:
– Царевич Араб-шах ранен!
А верный Север уже нёс Андрея дальше, как вдруг на пути оказался новый противник – огромный, ужасный ликом. За плечами его, подобно плащу, виднелась медвежья шкура.
Конь ордынца, похожий на лесного лося, скалился и тряс головой. Немалый и неслабый Север, казался рядом с ним тонконогим, узкогрудым жеребёнком-недоростком. Ослябя слышал вой татар:
– Властелин Пятиглавой горы! Убей врага! Убей! Убей!
Андрей не стал тратить силы на этого исполина, ведь у него была другая цель – помочь княжичу Ваньке и товарищам своим. Ослябя круто развернул коня, понёсся в другую сторону по залитой кровью поляне. Вражеские стрелы сновали вокруг, а враги вопили истошно:
– Трус! Убей труса! Убей! Убей!
Андрей услышал, как свистнула над головой петля аркана, уклонился, но оказалось, что предназначалась эта петля Северу. Обвила стройную конскую шею, нещадно сдавила, заставила остановиться на полном скаку. А верёвка-то до чего толстая! Другую Север бы порвал, а эту не смог – упал-завалился набок, захрипел сдавленным горлом. Это кто ж такой силищей может обладать, чтоб одним рывком свалить нехилого коня?
Падая вместе с Севером, Ослябя неудачно приложился к земле левым, раненым, плечом. Торчавшая из плеча стрела обломилась, и боль, будто яд, разлилась по телу. Левая рука теперь повисла плетью, но осталась подвижной правая, чтобы держать меч, поэтому Андрей превозмог себя, покатился по траве под ноги красивого царевича Арапши, уже стоявшего, как ни в чём не бывало. Вскочив, изготовился к новой схватке, и быть бы Ослябе снова победителем, если б не тяжёлый щит, обрушенный ему на голову кем-то высоким и могучим. Андрей рухнул в траву.
– И на что ты надеялся, витязь? – послышался тявкающий голосок. Русский выговор был довольно-таки чистым, но всё ж с огрехами. – Неужто можно малым числом сразиться с тремя десятками отважных степных воинов и победить? Не лучше ли сразу сдаться, оберегая тело от напрасных увечий?
* * *
Княжич Иван стоял на краю невысокого обрыва. Левой рукой зажимал кровоточащую рану на боку, а из правой так и не выпустил меча. Егорий Таранец стоял рядом, цел и невредим. Царевич Арапша сидел в седле, смотрел на княжича, словно прикидывая, какой смерти его предать. "Лучше Ваньке кинуться на меч", – подумал Ослябя, силясь разогнать туман в голове.
Тут же топтались и пятеро мордовских князей. Что за народ! Хоть и зовутся князьями, а по виду да по сущности как есть рвань! В лаптях и в онучах, из доспеха одна кольчуга, а то и вовсе панцырь кожаный со ржавыми железными бляхами, ножны мечей небогатые. Но рожи свирепые, обиженные.
Мордовцы стояли перед царевичем в ряд, все пятеро: Лопай, Маляка, Андямка, Сырка, Варака.
– Эй, князь! – крикнул Ваньке старший, Лопай. В исцарапанном шлеме и таком же древнем нагруднике, надетом поверх простого кафтана, он грозно топорщил на Ивана растрепанную бороду:
– Не напрасно мы по степи пять дней и пять ночей таскались, войско Араб-шаха искали.
– Ведь нашли-таки! – подтвердил худосочный, низенький, похожий на озлобленного голодом лесного лешего Варака.
– Обожрали вы нас и нивы вытоптали! А Араб-шах нам щедро заплатил! По три коня дал! Каждому! – верещал Лопай.
– Дозволь, царевич, мне отродье Фомы Нижегородского прирезать, – длинный мосластый Маляка хоть и кланялся низко в ноги царевичу Арапше, а улыбку осклизлую с лица не убирал.
– Настанет день, и я вас перережу, всех пятерых, сразу! – прорычал Ослябя.
– Эй, жестокий человек! – крикнул Иван Ослябе. – Расскажи людям, как я умер!
Иван, по-прежнему не выпуская из руки окровавленный меч, начал заваливаться назад. Арапша вскинулся, нукеры его бросились к Ивану, но тот уже скрылся за краем обрыва. Он был ещё жив, когда мутные воды Пьяны сомкнулись над ним.
Егорий бестрепетно последовал за товарищем детских игр, но юркая стрела степняка не дала ему утонуть. Её каленый наконечник ужалил Егория в правый глаз. Больно ужалил, насмерть.