В публике усилился ропот, послышались возгласы возмущения. Многие подходили к молодому человеку и говорили.
- Мы не оставим вас, не обращайте на них внимания.
- На кого это "на них"? - спросил удивленный Ибарра.
- На тех, что ушли, чтобы не встречаться с вами.
- Ушли, чтобы не встречаться со мной?
- Да, они говорят, что вас отлучили от церкви.
Юноша онемел от изумления. Он оглянулся и увидел, что Мария-Клара прикрыла лицо веером.
- Но разве это возможно? - воскликнул он наконец. - Разве мы живем в средние века? Хорошо же…
Он подошел к молодым девушкам и уже другим тоном сказал:
- Извините, я совсем забыл, что у меня деловое свидание. Я скоро вернусь и провожу вас домой.
- Останьтесь, - сказала Синанг. - Еенг будет танцевать "ла каландрия". Она чудесно танцует.
- Не могу, дружок, но я вернусь.
Шум нарастал.
На сцене появилась Еенг в красочном наряде и сказала: "Вы позволите?" Карвахаль ответил ей: "Выходите, пожалуйста". В это время два жандарма подошли к дону Филипо и попросили его прекратить представление.
- Почему? - удивленно спросил лейтенант-майор.
- Потому что альферес и его супруга подрались, и теперь не могут уснуть.
- Скажи альфересу, что у нас есть разрешение старшего алькальда и никто в городе не имеет права его отменить, даже сам префект, а он мой единственный начальник.
- Надо прекратить представление! - повторили гражданские гвардейцы.
Дон Филипо повернулся к ним спиной, и они удалились.
Чтобы не нарушать спокойствия, дон Филипо не сказал никому ни слова об этом инциденте.
После отрывка из сарсуэлы, имевшего большой успех, появился принц Вильярдо, он вызывал на бой мавров, взявших в плен его отца. Герой грозил снести им головы одним ударом и забросить их на луну. К счастью для мавров, готовившихся к бою под звуки гимна Риего, вдруг возникла какая-то суматоха. Оркестранты перестали играть и, побросав инструменты, устремились на сцену.
Храбрый Вильярдо не ожидал нападения с этой стороны; приняв оркестрантов за союзников мавров, он бросил щит и шпагу и пустился наутек. Видя, что грозный христианин бежал, мавры без стеснения последовали его примеру. Послышались крики, возгласы, богохульные ругательства. Люди толкали и давили друг друга, огни погасли, в воздух полетели светильники и другие предметы. "Тулисаны! Тулисаны!" - кричали одни. "Пожар! Разбойники!" - кричали другие. Женщины и дети плакали, скамейки опрокидывались, зрители падали - кругом царила неразбериха, шум стоял невообразимый.
Что же произошло?
Два жандарма накинулись с палками на музыкантов и потребовали прекратить спектакль, однако лейтенант-майор и местные стражники, вооруженные старыми саблями, сумели утихомирить жандармов.
- Ведите их в суд! - крикнул дон Филипо. - Да смотрите, чтоб не удрали!
Ибарра оглядывался по сторонам, ища Марию-Клару. Насмерть перепуганные девушки, дрожащие и бледные уцепились за него; тетушка Исабель читала молитвы по-латыни.
Понемногу оправившись от страха и сообразив, что произошло, все страшно возмутились.
Град камней обрушился на двух жандармов, которых вели под конвоем стражники: кто-то предлагал поджечь казарму и спалить донью Консоласьон вместе с альфересом.
- Делать нечего им больше! - вопила какая-то женщина, потрясая кулаками. - Только мутят народ! Одних честных людей и преследуют! Сами они тулисаны и мошенники! Спалить жандармскую казарму!
Кто-то, ощупывая свое плечо, просил, чтобы его исповедали; из-под опрокинутых скамеек неслись жалобные стоны: там лежал один из несчастных музыкантов. На помосте толпились артисты и народ, все громко говорили разом, перебивая друг друга. Чананай в костюме Леоноры из "Трубадура" последними словами честила виновников переполоха, обращаясь к Ратиа, одетому школьным учителем; Еенг в шелковой шали стояла рядом с принцем Вильярдо; Бальбино и мавры утешали пострадавших музыкантов. Несколько испанцев ходили от одних к другим, успокаивая и увещевая.
Группа юношей открыто выражала свое недовольство. Дон Филипо, угадав их намерение, старался удержать их от решительных действий.
- Но нарушайте порядка! - кричал он. - Завтра попросим выполнить наши требования и обратимся к правосудию! Я отвечаю за то, что суд будет справедливым.
- Нет! - отвечали некоторые. - Так было и в Каламбе, обещали то же самое, но алькальд ничего не сделал! Мы сами свершим суд! К казарме!
Напрасно убеждал их лейтенант-майор: мятежные призывы звучали все громче. Дон Филипо огляделся вокруг в поисках помощи и увидел Ибарру.
- Сеньор Ибарра, пожалуйста, задержите их, пока я схожу за стражниками!
- Но что я могу сделать? - в изумлении спросил юноша, однако лейтенант-майор был уже далеко.
Ибарра, в свою очередь, оглядел находившихся поблизости людей - на кого он может положиться? По счастью, он заметил Элиаса, который невозмутимо наблюдал за происходящим. Ибарра подбежал к нему, схватил за руки и проговорил по-испански:
- Ради бога! Сделайте что-нибудь, если можете; я тут бессилен!
Рулевой, видимо, понял, - он тотчас же скрылся в толпе.
Послышались горячие споры, восклицания; затем мало-помалу толпа начала расходиться, люди несколько успокоились. Это случилось вовремя, ибо показались солдаты с ружьями наперевес.
А что тем временем делал священник?
Отец Сальви не ложился спать. Прижавшись лбом к жалюзи, он неподвижно стоял и смотрел на площадь; иногда из его груди вырывался приглушенный стон. Если бы лампа светила не так тускло, пожалуй, можно было бы увидеть, что глаза его заволакиваются слезами. Так прошел почти час.
Из оцепенения его вывели крики, несшиеся с площади. Он с любопытством наблюдал, как беспорядочно сновали взад и вперед люди. Прибежавший с улицы слуга, с трудом переводя дыхание, сообщил ему, что произошло.
Внезапная мысль мелькнула в уме священника: в сутолоке и неразберихе насильники обычно пользуются пугливостью и слабостью женщин. Все бегут, ища спасения, никто не думает о своих ближних. Крики тонут в шуме, женщины пытаются бежать, падают, страх и ужас заглушают голос целомудрия, и в темноте… и если они попадают в объятия любимого!.. Ему представился Крисостомо, юноша несет на руках лишившуюся чувств Марию-Клару и исчезает в темноте.
Отец Сальви бегом спустился по лестнице и как безумный, без шляпы, без палки, поспешил на площадь.
Он увидел испанцев, бранивших солдат, взглянул на те места, где сидела Мария-Клара с подругами, но там уже никого не было.
- Отец священник! Отец священник! - кричали ему вслед испанцы, но отец Сальви, не отвечая, бежал к дому капитана Тьяго. Там он наконец облегченно вздохнул: в открытом окне, за прозрачной занавеской, виднелись нежный, изящный силуэт Марии-Клары и тень тетушки, несшей чашки и рюмки.
- Прекрасно! - пробормотал он. - Кажется, она всего-навсего больна!
Тут тетушка Исабель закрыла окно, и дивный силуэт исчез.
Священник пошел прочь, не замечая людей. Ему грезилась прекрасная девичья грудь, тихо вздымающаяся во сне; веки, затененные длинными, красиво изогнутыми ресницами, как у мадонн Рафаэля; маленький улыбающийся рот, лицо, дышащее целомудрием, чистотой, невинностью, - сладостное видение на фоне белых покрывал постели, словно головка херувима среди облаков.
В его воображении рисовались и другие картины… Но кто в состоянии описать все причудливые грезы разгоряченного ума? Может быть, только корреспондент, который закончил описание празднества и событий этого дня следующим образом: "Тысячу раз возблагодарим его, принесем бесконечную нашу благодарность преподобному отцу Бернардо Сальви за своевременное и деятельное вмешательство. Презирая опасность, он появился среди разъяренного народа, без шляпы, без палки, и утихомирил его гнев одними своими проникновенными словами, своим величием и авторитетом, присущим священнослужителю истинной религии. Добродетельный служитель бога, он с беспримерной самоотверженностью отказался от радостей сна, каковыми наслаждаются подобные ему люди с чистой совестью, дабы оградить свою паству от малейшего несчастья. Жители Сан-Диего не забудут, конечно, этого великолепного поступка своего героического пастыря и будут благодарны ему на веки вечные".