Валентин Михайлович проснулся с бьющимся сердцем. Долго глядел в потолок, наблюдал за сумеречными тенями, двигающимися хаотично и непредсказуемо по всему пространству темной комнаты.
Наконец, вздохнул и, стараясь избавиться от ясности увиденного сна, сел, глядя перед собой.
– А, что если ученые изобретут прибор, способный вернуть память о прожитых жизнях? – потрясенно промолвил он. – Ведь этак можно будет не составлять завещания, не маяться с предприимчивыми детками, зачем, все равно мне же и отойдет!
И он оглядел свою комнату придирчивым взглядом.
– Впрочем, экономика, религия, всякие моральные ценности полетят тогда к чертовой матери! Человек умер и, родившись на соседней улице, возвратился к себе домой. Но тут возникает вопрос, – вскочил Налимов, подходя к окну, – если Щербаков был богатеем в прошлой жизни, к тому же, женатым на Валентине, а я всего лишь бедным писцом, слугой его, то должен ли я, снова становится его слугой и должна ли Валентина опять выйти за него замуж?
Не в силах разрешить данного вопроса, Налимов прошел на кухню.
Накромсав колбасы в шипящую сковородку, добавив с десяток яиц и заварив чаю, он решительно намазал сливочным маслом кусок хлеба:
– А все-таки есть бог на свете! – вспомнил он о бедственном положении Валентины.
Припомнил ее не богатую теперь квартиру и засмеялся, с чувством глубокого удовлетворения оглядывая свою кухню, отделанную, как впрочем, и все в квартире Налимова, под евроремонт, то есть с применением модных белесых обоев, пластиковой, ненадежной, но зато такой "модной" мебели и прочей бездарщины нынешнего века. Но Налимов, не чувствуя никакой ущербности своего бытия, смеялся тихим, насмешливым хохотом, перечисляя в уме и дорогую иномарку, стоявшую под окнами его дома, и хорошую зарплату, и всякое отсутствие детей, то есть дочери, поправил сам себя, Налимов, наморщив лоб, принялся вспоминать и дернулся, едва не пролив чай, получалось его собственная, родная дочь была ничуть не старше Валентины.
И тут раздался телефонный звонок. Сотовый телефон заходясь в мяукающей мелодии, которая нормального человека свела бы с ума, надрывался в кармане пиджака Налимова, в прихожей.
– Я слушаю!
– Извини, что так поздно беспокою, – раздался в трубке голос Щербакова, – но ты не мог бы поподробнее рассказать мне о своей бывшей подружке, помнишь, мы столкнулись с ней у твоего дома?
Сделал паузу Щербаков.
– Паша, ты семейный человек! – напомнил Налимов.
– Да, знаю я, – с досадой ответил Павел Иванович, – но понимаешь, не идет она у меня из головы.
– Это потому что вы были женаты в прошлой жизни! – сказал Налимов.
– Что?
– Да так, прости, ничего, – вздохнул Налимов, – а я предложение ей делал.
– И как? – напрягся на том конце виртуального провода, Щербаков.
– Никак, отшила она меня!
Щербаков долго молчал. Налимов слышал его тяжелое дыхание.
– Ты там заснул, что ли, Павел Иванович?
– Любишь ты ее, Валя?
– Не-а, просто меня священник с толку сбил, убедил, дескать, прояви порядочность, будь человеком и все такое! – с жаром, воскликнул Налимов.
– Стало быть, не любишь? – наседал Щербаков.
– Любишь, не любишь, – рассердился Налимов, – устроил тут!.. Не знаю, зачем я к ней попёрся, переел, наверное!
– Прости! – выдохнул Щербаков, – я и забыл, что имею дело с тобой!
– Да уж, – с достоинством, вспоминая про тяжелые корзинки из сна и свою услужливость, произнес Налимов и добавил, – я ей ничем не обязан!
– Кто она по профессии, где работает, где живет? – продолжал допытываться Щербаков. – Расскажи, дальше я сам!
Налимов выложил информацию, распрощался с мэром, и в два счета прикончив яичницу, повалился спать. Больше ему ничего не снилось.
9
В кабинете, за своим столом Налимов раздраженно листал небольшую коллекцию старых классных журналов.
– Валентин Михайлович! – сунула нос в щель двери очкастая педагогиня, в бардовом костюме с длинной юбкой и приталенным в талии, пиджаком. – Ребята закончили прополку!
– Пойдем, посмотрим!
Позади обширного здания школы располагался огород. Налимов, в течение многих лет заставлял школьников трудиться над грядками картошки, морковки, свеклы, капусты.
За этот огород Налимов получил множество почетных грамот, потому как мало кто из директоров городских школ занимался чем-то подобным.
Огород производил впечатление. Просто, огромный, огороженный высоким забором с колючей проволокой, к тому же уставленный стеклянными теплицами, в которых росли томаты, огурцы и сладкие перцы, он поражал воображение городских зевак еще и системой полива.
Наследники рабочих и крестьян, нынешние школьники с родителями, устраивались в учебное учреждение Налимова еще и из-за этого огорода. Если директор может справиться с такой махиной земли и вырастить достойный урожай, то ему можно доверять, рассуждали они. Безусловно, это настоящий хозяин!
Но Налимов просто любил поесть и для школьной столовой свежие овощи безо всяких там пестицидов, считал вырастить самым необходимейшим и нужным делом.
К тому же ему помогал школьный комитет, организованный преимущественно из бабушек учащихся.
Эти бабушки ревниво ухаживали за огородом. Выращивали цветники перед школой и увлекали своей трудовой деятельностью представителей младшего поколения.
Валентин Михайлович нисколько не удивился, встретив возле пышных гряд кабачков одну из активных пенсионерок школьного комитета.
Приложив руку козырьком к голове, она весело отрапортовала:
– Товарищ директор, прополка картошки завершена. Сбор и засолка помидоров в школьной столовой идет полным ходом!
– А огурцов? – придирчиво оглядывая гряды овощей, спросил Налимов.
– Огурцы засолены и замаринованы в больших количествах еще на той неделе, пока вы отдыхали в отпуске!
– В каких количествах? – дотошно допрашивал бабушку, Налимов.
– Не могу знать, а она знает! – показала пальцем на педагогиню, стоявшую позади Валентина Михайловича, пенсионерка.
– Ну-с, Наталья Михайловна! – обернулся к ней Налимов.
– Триста трехлитровых банок малосольных огурцов и двести маринованных, – без запинки выпалила Наталья Михайловна.
– Молодцы! – гаркнул Налимов, обращаясь, в том числе и к группке молодежи, теснившейся у калитки огорода. – Так держать!
– Служим Советскому Союзу! – ответила бабушка за всех.
Молодежь прыснула, Наталья Михайловна смутилась, а Валентин Михайлович пристально посмотрев на старушку, снисходительно улыбнулся.
– Бабушка, у нас другая страна, – напомнила, смеясь, рыжеволосая девчушка лет тринадцати.
– Страна эта же, – посерьезнела активистка огорода, – а вот правительство, точно, другое!
И добавила, обращаясь к недоумевающим школьникам:
– Чужое!
Налимов осторожно прокашлялся, но ничего не сказал.
Вернувшись в здание школы, он в сопровождении Натальи Михайловны, прошел по коридорам:
– Уютно стало, по-домашнему! – похвалил он.
С любопытством рассматривая свежее окрашенные стены и выставку фотографий достижений учащихся, в числе которых были, и водные походы с детским туристическим клубом, и победы на танцевальном конкурсе с клубом старинных русских танцев, и спортивные награды с девичьей командой по гандболу.
Испытывая гордость, Налимов постоял, заложив руки за спину перед стеклянной витриной победных кубков школы, где его учащиеся в разные годы взяли первые места на школьных спартакиадах по легкой атлетике и по футболу.
Конечно, чтобы привлечь в школу сильных физруков, Валентин Михайлович выдержал ни один и даже не два боя с директорами спортивных школ, путем хитрых махинаций, он все же заманил выдающихся мастеров спорта пенсионного возраста, прекрасно осознавая, что старые спортсмены дадут его школярам гораздо больше нежели молодые выскочки, недавние выпускники педагогических училищ и университетов.
Налимов вообще всегда охотился за кадрами. Убеждал талантливых аспирантов научного института перейти к нему в школу, завлекал более высокой зарплатой, чем младшие научные сотрудники не нужного нынешней российской власти учебного учреждения.
И потому, школьники обучающиеся с первого класса в школе у Налимова опережали сверстников других школ. Двоечников не было вовсе, молодые ученые никому не давали расслабиться, а взявшись за неуча, уже не отставали, экспериментировали, ставили опыты на неустойчивом, туманном сознании ребенка. Налимову казалось, набери он слабоумных детей и тут, через месяц, эти дети начнут щелкать сложные математические примеры, словно семечки, начнут ставить химические опыты еще в первых классах.
– Валентин Михайлович! – послышался робкий голос.
Налимов обернулся. Девочка, хрупкая, бледная, напоминавшая тоненький блеклый стебелечек в поле, протягивала директору цветную бумажку, заключенную в красивую рамку.
– Валентин Михайлович я в конкурсе победила!
Налимов немедленно перешел к движению, жадно схватил, пробежал глазами. Диплом о победе в областном конкурсе пианистов, был о присуждении первого места…
– Как тебя зовут, мое солнышко? – заворковал Налимов, обнимая девочку за плечи.
– Тоня Стебелькова!
– Какая подходящая для тебя фамилия! – заулыбался Налимов. – Стебелькова!
И поглядел на Наталью Михайловну со значением:
– Вот и завуч наш тебя выслушает! Как ты победила, долго ли тренировалась, в какую музыкальную школу ты ходишь?
Тоня обстоятельно рассказала. Налимов глядел то на девочку, то на диплом. В голове его теснились, подпрыгивали и подскакивали идеи, одна лучше другой.