- Наверное, рады домой попасть, мадам. Такой с озера ветер.
- Ах да, вы же замерзли. - И она трогает с места.
- Спокойной ночи, мадам.
- Спокойной ночи.
Он пятится к крыльцу сторожки, потом быстро поворачивается, распахивает дверь. В прихожей хватается за внутренний телефон и несколько секунд, трясясь, ждет, когда он оживет. "Баронесса, - говорит он, - прибыла. Ожидается кто-то еще?"
Из кухни большого дома ему что-то кратко отвечают, сразу вешают трубку. "Что?" - спрашивает Тео у смолкшего телефона. Потом вешает трубку, выскакивает, бежит запирать ворота. И поскорей возвращается в теплую комнату, где Клара томно раскинулась на диване, одной рукой обняв спинку, другую свесив.
- Фотографа ждешь? - говорит Тео.
- О чем так долго? - спрашивает Клара.
- Весь издрог. Ей-то что, в машине. То да се. Про тебя спросила. Спрашивает, мы довольны тут?
Пабло нырнул в машину и отвел ее от фасада, как только Листер помог баронессе вылезти, принял свертки, захлопнул дверцу и провел баронессу по ступеням в холл.
- Ну вот, - говорит она, стягивая перед зеркалом большую меховую шляпу.
Листер принимает шляпу, баронесса взбивает седые букли. Роняет с плеч твидовое пальто, зажимает локтем сумочку, спрашивает:
- Где все?
- Барон в библиотеке, мэм, с ним мистер Пассера.
- Ну что ж. - Она снова охорашивает свои букли. Потом оправляет платье, тесное в талии и в боках, приказывает: - Скажите Айрин, что я через полчаса поднимусь переодеться.
- Айрин сегодня выходная, мэм.
- А Элоиз тут?
- Да, мэм.
- Все еще работает? И как она?
- О, в полном здравии, мэм. Я скажу, чтобы она вам приготовила переодеться.
- Если только ей не будет трудно, - говорит баронесса. - Я так высоко ценю Элоиз, - говорит она, тяжко подходит к библиотеке, сама берется за дверь, опережая Листера, медлит на пороге и поворачивается к Листеру, тогда как в комнате вдруг смолкают голоса. - Листер, - говорит, стоя на пороге, баронесса. - Тео с Кларой, они должны уйти. Очень, очень жаль, но домик мне понадобится для одного кузена. И нам, собственно, швейцар не нужен. Тут я на вас полагаюсь, Листер.
- Хорошо, мэм, хотя материя довольно деликатная. Они ничего такого не подозревают.
- Знаю, знаю. Вы уж там придумайте что-нибудь, Листер. Мы с бароном будем вам исключительно благодарны.
Чуть театрально она распахивает дверь, входит, и мужчины разом вскакивают с серых кожаных кресел. Листер ждет в комнате у двери.
- Ничего не нужно, спасибо, Листер, - говорит барон. - Все у нас тут покуда есть. - Он поводит рукой в сторону бара, явно занятый своими мыслями.
Баронесса грузно опускается на диван, Листер хочет выйти, но замирает на пороге, задержанный запоздалым соображением барона:
- Листер, кто бы ни объявился, нас ни в коем случае не надо беспокоить. - Барон поднимает взгляд на часы, золоченые, в синей эмали, затем сверяется со своим запястьем. - Кто бы нас ни спрашивал, мы просим ни под каким видом нас не беспокоить.
Листер послушно склоняет голову, согласно шевелит губами и уходит.
- Так привидения осаждают дом, - говорит Листер, - они как духи бестелесные, хотя пока и живы. Думаю, нам предстоит долгое ожидание. - Он занимает свое место во главе стола. - Велел ни под каким видом их не беспокоить. "Не беспокоить, Листер". И видели бы вы, какое у нее было выражение лица. Мысли мои расплываются, цепляясь за фантомы, я неотступно думаю про это ее лицо. Я должен избавиться от этого лица, иначе мне кусок в горло не полезет.
- Неплохая женщина, - говорит Пабло.
- Любит милости и блага раздавать, - говорит Листер, - а неприятное чтобы делали другие. "Пара в сторожке должна уйти, Листер, - я полагаюсь на вас, вы уж с ними переговорите. Сторожка мне нужна для моих кузенов"... или это был "мой кузен"? Один, два, три? Не знаю. Короче, ей для них нужна сторожка.
- И сколько же у нее может быть этих кузенов? - Элинор зачем-то изучает чистые зубья вилки, прежде чем всадить их в кусок телятины. - Плюс все эти секретари.
- Кузенов без счета, секретарей, возможно, и поменьше, - говорит Листер. - Если бы только она успела ими насладиться. Но сторожку, по-видимому, придется отменить. И никакой нет нужды беседовать с бедной глупой парой.
- Ну мало ли, - замечает Элоиз.
- Слушайте! Какой-то шум! - говорит Пабло.
- Ставни наверху хлопают, - это Адриан.
- Нет, просто он, на чердаке, посуду швыряет, - это Элоиз.
- Да не посуду, а стучат, - говорит Пабло. - Вот, опять. Слышите?
- Вы кушайте-кушайте, - говорит Кловис. - Это, видно, те дамочки опять, которые в машине. Разнервничались.
- Но почему не позвонить? - Листер вслушивается в грохот у черного хода.
- А я звонок черного хода отключил, - говорит Кловис. - Поскольку на меня взвалили почти всю стряпню, мое слово решающее. Никто не выйдет из-за стола, пока не кончен ужин.
- А если из библиотеки позвонят? - спрашивает Элинор.
Листер берет бокал, потягивает вино. Стук продолжается. Кловис говорит:
- Едва ли они нам позвонят. И, собственно, мы не должны им отвечать. Ни в коем случае. Короче говоря, как я пишу в моих мемуарах, любовный треугольник свершил свой полный круг.
- Они как бы уже отправились в лучший мир, - говорит Листер. - Тем не менее, это мне решать, отвечать ли на вызовы, гипотетические либо иные.
- Листеру решать, - поддерживает его тетушка Элинор.
II
Половина одиннадцатого вечера. Листер переоделся, как и его молодая тетушка Элинор. Рука об руку они поднимаются по огромной витой лестнице с узорно кованными ампирными перилами, в свое время сюда завезенными, как и многое другое. Листер щелкает выключателем, отворяет раздвижные двери длинной гостиной Клопштоков, пропускает Элинор вперед, в простор, отграниченный пышной сборчатостью шелка над рядом высоких окон. За окнами - балюстрада, дальше - ночь. Паркет лоснится, не топтаный с утра. Розовость и синева ковра, розовость и бежевость пухлых кресел, столики, витиеватые конторки, фарфоровые вазы вытягиваются, застигнутые Листером и Элинор, как лакеи при входе первых гостей на торжественный прием. Снежно-белый фарфоровый агнец, убедительно пушистый, мирно дремлет на каминной полке, где одиннадцать лет тому назад поместил его барон, когда был построен дом и заполнялся всякой драгоценной всячиной. Неоклассический камин вместе со многим прочим преодолел швейцарскую таможню, как и его близнец в прихожей. Элинор, в сером шерстяном платье, с черной сумочкой, изящно опускается в широкое, мягкое кресло и, облокотясь о столик рядом, охорашивает свежие бледные гвоздики, которые сама же утром и поставила.
На вид ей года тридцать четыре. Листеру, племяннику, хорошо за сорок. На нем темный деловой костюм, белая рубашка, матово-красный галстук. Их можно принять за кого угодно, всего естественнее за хозяина с хозяйкой, только что вернувшихся в столь поздний час после поездки в город - в Париж, в Женеву - или собравшихся в аэропорт, к ночному рейсу. У Элинор волосы стриженые, в тусклых кудерьках. У Листера блестящие, литые пряди. Лица - длинные, между собой похожие. Листер сидит напротив Элинор, уставясь в часть стены, увешанную миниатюрными портретами. Здесь, в большой гостиной, многое миниатюрно. Нет крупных картин, какие скорей были бы ей под стать. Моне из небольших, и Гойя. Таковы же и несколько портретов, по всей видимости, фамильных, и напрашивается вывод, что то ли склонность к миниатюрности - черта, наследованная нынешним владельцем через поколения, то ли портретики эти ловко и не так давно скопированы с оригиналов покрупней. Декоративные ключи, эмалевые табакерки, яркие монеты дружно пасутся на столиках.
Листер отводит взгляд от стены и устремляет на Элинор.
- Милая. - Он говорит.
Она говорит:
- Я слышу их голоса.
- Они покуда живы, - говорит Листер. - Очевидно. Это еще не произошло.
- Но произойдет, - говорит она.
- О, моя радость, это неизбежно. - Он берет сигарету из серебряной продолговатой сигаретницы, закуривает с помощью настольной зажигалки. Потом поднимает палец, как бы требуя тишины, хоть Элинор и не думает шуметь. - Слушай! - Он говорит. - Спорят в повышенных тонах. Элинор, ты права!
Элинор вынимает из сумочки длинную стальную пилку для ногтей, встает, идет к краю ковра, его приподнимает, опускается на колени и пилкой поддевает расшатанную паркетину.
- Движением нежным и проворным, любовь моя.
Она поднимает взгляд:
- К чему эти остроты. Сейчас не время веселиться. - Она нагибается, чтобы поддеть другую планку, слегка пятится, переступая коленками и помогая себе локтями, ухом прижимается к обнаружившимся под паркетом простым деревяшкам.
- Оставь, Элинор, тебя это недостойно, - говорит Листер. - Ты сейчас похожа на горняшку. А минуту назад отнюдь не была.
Она усиленно вслушивается, как в забытьи глядя сквозь пространство на высокий потолок. То и дело смутная волна голосов плещет в пол гостиной - взвизг, снова взвизг, потом страстно-перебивчивый дуэт. Сверху слышен грохот, потом опять, и шарканье, и голоса. Элинор поднимает голову, в отчаянии шепчет:
- Этот, на чердаке, лает, стучит, да ты еще, просто же невозможно толком разобрать, о чем у них там речь внизу. И почему эта сестра Бартон не сделает ему укол?