…Так вот и случилось: поласкал теплый дождик вдовье сердце в студеную январскую ночь, разбудил дремавшее в нем, и поднялось оно будоражно над привычными буднями, и вот уже июль наступил, а праздник из сердца не уходит. Катерина так и не поняла, так и не объяснила себе, почему Павел предпочел ее, детную вдову, молодым и красивым, почему не бросил до этих пор? Видимо, и она чего‑то стоит? А может, причина в другом? Может… "Нет, не нужно думать, не нужно накликать беду! - приказывала она себе. - Не заглядывать далеко вперед, не строить воздушных замков: что будет, то и будет…"
Неопределенность положения мало смущала Катерину, она любила и хотела быть любимой. И на этом все. И на этом точка. Прежняя жизнь с мужем - скупым и грубоватым, которого она видела насквозь, вспоминается сейчас как скучное течение времени. С Павлом ей-ей не заскучаешь, нет. Характерец - не дай бог! Дурной! То ласковый, как ягненок, то бесшабашный, а все равно милее всех. Мудрой середины для него не существует, видать, досталась ему какая‑то жизненная частица от далеких пращуров–ушкуйников новгородских: уж работать так работать, а гулять так гулять!
Павел не очень‑то баловал Катерину свиданьями, на занятость ссылался, вечерами ходил учиться в техникум "не диплома ради, а интереса для…" Ох, эти вечерние занятия! Они - нож по горлу Катерине. Тысячами пиявок высасывала ее ревность всю неделю, и только субботние и воскресные встречи немного успокаивали и запоминались, как захватывающие страницы интересной книги, но полного счастья от такой жизни и быть не могло, Катерина это знала. Вроде бы Павел и муж, а на самом деле кто? Какие у него обязанности? Он не несет никакой ответственности, он вне контроля, что хочет, то и делает, куда хочет, туда идет, с кем хочет, с тем идет. А последнее время и вовсе того стал… Власть свою, что ли, над ней почувствовал, распоясался? Катерина терпеливо сносила его завихрения, уступала, боялась совсем разрушить и так непрочное счастье, потерять то, чего так жаждала и что неожиданно обрела. Никто ее не спрашивал, чего больше в ее любви: сладостной радости или сладостной горечи, да и Напрасно было бы спрашивать, она сама не знала.
Обольщение Чухачева
Главный инженер Круцкий пятый день заменял директора Хрулева, уехавшего на авиазавод по поводу скандальных рекламаций на ответственный подшипник для нового вертолета. В печенках у всех этот подшипник. Вертолетостроители освирепели, жмут изо всех сил на министерство, на главк, начальник главка Явствин - на заводоуправление, а руководство завода в свою очередь - на цехи и участки.
Справа возле стола Круцкого - пульт связи: нажал на клавиш и тут же, как в сказке: "Стань передо мной, как лист перед травой!" - отзываются нужные люди. Новая техника управления производством. Но сегодня Круцкий сам, собственной персоной объявился на сепараторном участке.
Первым заметил его мастер Кабачонок, насторожился:
"Что бы это означало? Плановый осмотр цехов? Так чего смотреть зря на то, что знаешь как пять своих пальцев! А может, главному понадобилось лично пропесочить Ветлицкого? Они не очень‑то ладят. Так это опять‑таки проще сделать, вызвав Ветлицкого в кабинет".
Нет, мастер Кабачонок не первый год на заводе и отлично соображает, что это неспроста, и раз так, то попадать лишний раз на глаза начальству не стоит, и он немедленно шмыгнул в помещение технического контроля. Ветлицкий, не заметив хитроумного маневра мастера, спокойно направился навстречу главному возникшему в воротах пролета. У Ветлицкого рукава халата закатаны, воротник сорочки расстегнут, галстук обился на сторону.
По недовольному лицу Крупного, по его озабоченному взгляду можно было догадаться, что привело его на участок вовсе не плановое любопытство, а что‑то другое, крайне неприятное. С Ветлицким он сегодня уже виделся и потому разговор начал без преамбул. Речь пошла о той же суперсрочной продукции, все о тех же подшипниках для вертолетов. Сепараторов наделали к ним черт–те сколько, металла, труда убили, а не один подшипник не признан годным. Авиастроители ведут себя вызывающе, твердят нахально: не сделаете подшипник строго по нашим особым техническим условиям, экспериментальный вертолет не полетит, будет на земле сидеть, зато вы, спецы, полетите со своих должностей с грохотом и треском!
А что еще может сделать завод? Пятый месяц бьются конструкторы, технологи, мастера, наладчики, а результат один: представитель фирмы заказчика бракует все на корню, дескать, изделие не отвечает техническим условиям. Межведомственные грызня и волокита тянутся давно и продолжали бы тянуться еще, но у начальника главка Яствина лопнуло терпение. Надоело составлять бесконечные объяснения вышестоящим инстанциям, и он потребовал от директора Хрулева лично утрясти вопрос с авиазаводом, разобраться на месте, в чем дело, кто прав, кто виноват, и доложить в главк.
Пять суток разбирался Хрулев, а сегодня позвонил по телефону, потребовал немедленно сотню–полторы подшипников. С большим трудом добился он, чтобы их испытали непосредственно в рабочем узле вертолета и на стенде. Он сам будет присутствовать при испытании.
- Мы же просим об этом давно! - воскликнул Ветлицкий. - Сто раз уже могли испытать и выяснить, где собака зарыта…
- У авиастроителей какие‑то свои соображения. Не зря морочат всем головы, - сказал Круцкий.
- Тактика известная: с больной - на здоровую… - подхватил Ветлицкий. Для такого заявления у него были веские причины. Подоплеку канители он постиг случайно и пришел к твердому выводу: у вертолетчиков что‑то не ладится, оттого и закрутили карусель, занимаются "спихатехникой" или осторожничают. Однажды Ветлицкий заговорил о своих затруднениях со знакомым авиационным инженером. Тот с некоторым удивлением заметил, что представлять столь жесткие требования к подшипникам такого назначения просто дико. Так недолго затребовать прецизионные подшипники для колес телеги…
Разговора с авиационным инженером было достаточно, чтобы Ветлицкий кое‑что уразумел. У вертолетостроителей что‑то не клеится, возможно неполадки кроются в других узлах, но признать собственные промахи и недоработки- значит взять открыто вину на себя. А кому это нравится? Вот и валят на поставщиков, на смежников, дескать, из‑за них не выполняем, срываем, страдаем. В общем, держи вора! Пока разберутся, пока то да се, - время прошло, свои беды будут устранены, время выиграно. И вот такая склочная возня - на парадных заседаниях именуется громко "производственной дружбой"!
- Так что же будем делать, Станислав Егорыч? - спросил озабоченно Круцкий.
- Работать надо, - ответил тот общими словами.
- В целом - да, а конкретно? Когда сумеете выдать новую партию сепараторов?
- А каковы сроки?
- Ха! Сегодня! Сейчас!
- Это шутка, конечно… Вы же знаете технологический цикл, он длится более суток.
- Не думаю, что такой ответ устроит Хрулева.
- И я не думаю. Будем стараться ускорить. Точнее доложу после того, как посоветуюсь с технологом и наладчиками.
Главный ушел, а спустя час Ветлицкий, явившись к нему в кабинет, сообщил, что нашел возможность изготовить к концу второй смены комплектов двести аварийных изделий и уже начал переналадку прессов.
- Вот это другой разговор. В чем нуждаетесь?
- Нужен к концу смены приемщик от фирмы заказчика, но приемщик заявил, что ему положено выполнять свои обязанности только в дневное время. За сверхурочные ему, видите ли, не платят.
- Как его фамилия? - приготовился записывать Круцкий.
- Чухачев.
- Чухачеву гарантирую. Еще что?
- Надо бы подбросить деньжонок тем, кто изготовит и доведет продукцию, а также на технический контроль.
- Правильно, не посеешь - не пожнешь. Хорошо, подкинем. Бессребреники только в сказках водятся, а остальные говорят: идеями сыт не будешь, хе–хе!.. Сейчас издам приказ, деньги выделим. Но и вы смотрите, чтобы была полная отдача! Чтобы утром подшипники ушли к заказчику. Ясно?
- Я не оставлю завод, пока не соберут подшипники и не отвезут в отдел сбыта.
- Правильно. Сборщики обещали выполнить задание, у меня с ним был уже разговор. Главное - не подведите вы.
Ветлицкий вернулся на участок. Там все оставалось по–прежнему, большинство прессов работало, никакие переналадки не делались и вообще не было заметно приготовлений, которые свидетельствовали бы о намерении начальника участка выполнить слово, данное главному инженеру завода.
А между тем подготовка шла, шла скрытно по другим направлениям.
После совещания с мастером Кабачонком и наладчиками стало ясно, что изготовить и сдать сепараторы на сборку до утра не удастся, хоть умри. Настроение у Ветлицкого резко упало. И тут Кабачонок предложил один хитрый ход, пожалуй, единственный, с помощью которого еще можно спасти положение. Ветлицкий вначале поморщился, но уточнив некоторые детали предстоящей операции, уверовал в успех и заявил об этом Крупному. А сам принялся за психологическую обработку начальницы участкового ОТК Таисии Ключаревской. В общем‑то она была милой женщиной, но по характеру своему и по внешнему виду казалась прямой и несгибаемой, как труба заводской теплоцентрали. Мужчин в ее подчинении не было, работали одни женщины. Справься с ними, разноликими, разномастными, своенравными, ни возрастом, ни семейным положением между собой не схожими! Ключаревская справлялась, находила к каждой подход, возилась с ними, точно клушка с цыплятами: когда и поклохчет, а когда и клюнет, но все между собой, без участия посторонних помощников.