- Э, верно, что-нибудь еще найдется… Раз советы едут во Влуки, - значит, что-нибудь есть.
Параска Рафанюк гневно нахмурила брови, бабы захихикали.
Красноармейцы, ничего не понимавшие в этих разговорах, улыбались женщинам приветливой, открытой улыбкой. Параска гневно обернулась к бабам, но паром уже причалил, и все стали поспешно сходить на берег.
На площади под липами было почти пусто, - ни лавчонок, ни лотков. Женщины неуверенно озирались.
- Видишь, ничего нет.
К Мультынючихе подошла жена почтового чиновника:
- Продаете яйца?
Та внимательно рассматривала покупательницу.
- Уж и не знаю…
- Кто же знает? - Покупательница пожала плечами. - Ведь яйца на продажу привезли, я думаю?
- Может, и на продажу…
- Почем?
Мультынючиха задумалась.
- Почем, - сказала она неуверенно, - уж и не знаю, право…
Покупателей собиралось все больше и больше.
- Ну, пани Мультынюк, - развязно обратилась к ней знакомая хозяйка палатки на базаре. - Почем яйца?
- А что это вы сегодня палатки не открыли?
Женщина тяжело вздохнула.
- Какая теперь торговля… Ну, так почем же яйца?
Мультынючиха рассердилась:
- Смотрите, какие! Так и лезут! Захочу продам, а не захочу и не продам!
- Домой понесете?
- А чего ж, можно и домой.
Она прикрыла корзинку платком и направилась к улице, где помещались все влукские лавки. Приоткрыла одну дверь. В лавчонке было пусто, хоть шаром покати. На прилавке стояла полоскательница для чайной посуды, несколько банок.
- Ну, пани Мультынюк, что хорошего?
- Да так, ничего… Соль есть у вас?
Худощавый лавочник Зайкин воздел руки к небу:
- Соль? Какая соль? Откуда ей взяться? Растет она у меня, что ли? Нет соли! Уже давно нет соли!
- А будет когда?
Зайкин пожал плечами:
- Я разве знаю? Может, будет, а может, и не будет. Откуда я могу знать! А вы что продаете?
- Яйца.
- Ну, так давайте!..
- Вот за соль я отдала бы!
- Что вы говорите! Откуда у меня соль? Заплачу деньгами, и дело с концом.
Она презрительно оттопырила губы:
- Э, я за деньгами не гонюсь… Может, керосин есть?
- Керосин! Если бы у меня был керосин, я бы не сидел в лавчонке, а был бы важным барином!
Она повернула к дверям.
- Куда, куда? Чего вы бежите? Мы же можем дельце сделать…
- Что даешь?
- Деньги дам. Рубли, злотые, что хотите, мне все равно…
- Заткни их себе, знаешь куда!
Она вышла, хлопнув дверью, с минуту постояла, нерешительно глядя вдаль, и повернула за угол, в соседнюю лавку.
- Материя есть какая-нибудь?
На нее посмотрели с удивлением.
- Материя? - вздохнула лавочница. - Ни лоскутка нет. Все раскупили. А что теперь в этих деньгах? Никто их не хочет брать.
- Да известно, - сурово сказала женщина и вышла. Медленно направилась она к площади. Там все еще вертелась жена почтового чиновника, тщетно уговаривая женщин продать что-нибудь.
- Вы нам голову не морочьте! - набросилась на нее Мультынючиха. - На что нам эти деньги? Дайте кусочек мыла - получите яйцо. Или платьишко детское… Башмаки можно.
- Правильно! - подхватили хором бабы. - Свое добро отдай, а за эти деньги ничего не купишь.
Горожанки безуспешно пытались уговорить их. Наконец, одна решилась и сбегала домой. Разгорелся страстный торг, в котором все приняли участие.
- Ишь ты, за дырявый джемпер…
- С ума вы сошли, хозяйка, какой же он дырявый?
- Я-то вижу, - говорила Мультынючиха, разглядывая на свет синий джемпер. - Ну ладно, пяток яиц дам.
Чиновница остолбенела.
- Да вы что? Пять яиц за шерстяной джемпер?!
- А не нравится, так и ешьте свой джемпер, а яйца я домой повезу.
- Ошалели бабы, - горько заметила одна из покупательниц.
Мультынючиха так и набросилась на нее:
- Ишь ты какая! Не нравится, так не надо, нам-то что. Подыхайте тут с голоду, и вся недолга! Нам-то от вас ничего не надо. А вот как вы тут без нас выдержите, это мы посмотрим… Глядите, люди добрые, сотню яиц ей за ее джемпер подавай!
- Да он раньше стоил…
- Мало ли сколько он стоил! А яички сколько стоили? Прошли те времена!
- Верно, верно, - поддакивали крестьянки.
Возле Хмелянчука все увивался низенький худенький лавочник.
- Что вы привезли?
- Да там на возу у меня немного меду…
- Мед я возьму.
- Только я за деньги не отдаю.
Лавочник оглянулся и оттащил мужика в сторону. Они пошептались, и вскоре оба исчезли в тесных, темных сенях лавки.
- Лукавец, уже успел что-то подцепить, - завистливо вздыхали бабы, глядя, как Хмелянчук втаскивает в сени кадушку с медом.
Снова разгорелся спор из-за джемпера. Кто-то принес кусочек мыла, кто-то пачку махорки. Женщины торговались, раздумывали, а в конце концов возвратились домой, не распродав почти ничего.
Весть о влукском базаре сразу разнеслась по всей деревне.
- В лавках ничего не купишь! Ни соли, ни керосину, ни махорки, ни платка, - ну, ничего!
- Деньги что. И старые польские, и рубли, и все. Ничего на них не купишь…
- Ay людей еще есть кое-что. За пять яиц джемпер отдают.
- Слыханное ли дело!..
Бабы стояли на улице и судачили вовсю:
- Деньги, выходит, ни к чему, будь их у тебя хоть полон сундук. А за масло, за яйца, за творог - все получишь, чего только душа пожелает.
- Говорят, Хмелянчук золотом взял…
- Да ну?
- Да уж за что попало он бы мед да поросенка не стал отдавать…
- Что ж, за золото еще можно!..
- И подумать только. Кто бы этому поверил? Деньги есть, а ничего не стоят.
Они удивлялись, вздыхали и единогласно решили: в город рваться незачем. Пусть там посидят, поголодают немножко, еще уступчивее станут. Как придется зубы на полку класть, так и за одно яйцо джемпер отдадут.
Жители местечка действительно стали уступчивее. Не дождавшись, пока во Влуки соберется кто-нибудь из Ольшин, приходили сами. Останавливались на дороге, кричали под окнами:
- Хозяюшка, масла у вас нет?
Женщина небрежно, равнодушно выглядывала за дверь.
- Может, и нашлось бы, если поискать…
- Так посмотрите, пожалуйста.
- Да уж и не знаю как… Завтра воскресенье, оно и самим пригодится.
Городские барыни и господа кланялись, просили, заискивающе шутили с бабами. Цены взлетали вверх, как сумасшедшие. Никто уже не знал, чего и требовать за яйца, за творог, за масло - все казалось мало, все казалось, что отдано даром.
- Гляди, Кожаниха за кусок масла две наволочки взяла. Мое-то масло куда лучше, а я вон всего одно платьишко для девочки получила.
- Онуфрий сапоги выторговал за рыбу…
Даже Паручихины детишки ходили в башмаках. Она прилежно доила корову, но отказывала в молоке даже детям.
- Выпьешь - и нет ничего. А мы за молоко башмаки купим. И джемпер. И платье.
- И ленту, мама!
Сонька, восьмилетняя девочка Паручихи, ходила в шелковой дамской блузке, ее вшивую головенку мать повязывала широкой атласной лентой. Крестьяне приоделись, принарядились, не трогая бумажек, полученных во время войны за подводы, за проданное беженцам молоко, которые накопились в сундуках и за образами.
- Кто его знает, будут они когда-нибудь иметь цену или нет?
- Может, и будут…
Цены росли, местечко отдавало крестьянам все, что у него было. После джемперов и блузок дошла очередь до граммофонов, гипсовых статуэток, стульев с плетеными сиденьями.
- Пригодится. Не все же одним городским иметь!
Деревня забыла все на свете и стремилась лишь к одному - менять, менять, менять, как можно больше, как можно выгоднее. Бабы гнались главным образом за тряпьем, мужчины требовали золота.
- Золото не бумага. И спрятать легко, и цену свою никогда не потеряет.
Деревня отъедалась, одевалась. И первый раз в жизни все это давалось легко - без труда, без пота. Самых хитрых в конце концов начал даже тревожить этот поток благосостояния, льющийся из местечка в деревню.
- Тут что-то не так. Подорожать все должно…
- Может, и подорожает. Перехитрить нас хотят, наверно…
- Можно ведь и обождать… Над нами не каплет.
- И обождем.
И они ждали. Никто не шел ни во Влуки, ни в Паленчицы, ни в Синицы. Крестьянки перестали открывать двери на оклики с дороги. Лишь иногда мать посылала кого-нибудь из детей:
- Иди, скажи: нет, мол, ничего, чтобы она не орала.
- Так ведь и лезут, так и лезут! Видно, они что-то затевают…
- Перехитрить хотят мужика. Ну, это еще видно будет, кто хитрей.
Хмелянчук, по-видимому, продолжал торговать, только он делал все тайком, тишком, так что в деревне ничего не знали, а только подозревали, строили догадки, не скрывая зависти.
Деревня богатела, но в то же время утрачивала и память о прошлом. Раньше не было денег на соль, а в местечке стояли целые мешки соли - приходи и бери; теперь деньги были, а соли - ни щепотки. Раньше не было денег на керосин, а керосину были целые бочки; теперь деньги валялись, как сор, а керосин где-то прятали спекулянты.
- Порядки! - говорила Мультынючиха, оттопыривая губы. Теперь она набралась храбрости и уже вслух сплетничала об Овсеенко.
- Пьянчуга, да и все тут… На дивчат засматривается… Я, конечно, не знаю, а только говорят, будто рафанюкова Параска к нему бегает…
- Неужто? Замужняя ведь!
- А что ей? Сперва с Петром, теперь с этим.