Гаврила с неудовольствием смотрел, как гости чистят рыбу. На него они не обращали ни малейшего внимания, разговаривая между собой.
- Место в самом деле прямо-таки фантастическое… Как ты его выкопал?
- Я как-то плыл мимо на байдарке, теперь вспомнилось. Совершенная пустыня, дорог - никаких.
Высокий оглянулся на Гаврилу:
- Ну, хозяин, хватит сложа руки сидеть. Чисть рыбу! Нам тут надо кое-чем заняться.
К собственному удивлению, Гаврила послушался. Он взял нож и принялся соскребать острую, глубоко сидящую в рыбьей коже чешую. Гости тем временем достали карту и разложили ее на столе.
- Вот здесь. За этой излучиной Стыри. Здесь Припять.
- В самом деле, ни одного поселка кругом.
- Постой, это какой город?
- Пинск, разумеется. А там Луцк. А мы точнехонько здесь, - показывал высокий, постукивая пальцем по карте.
- Заблудиться невозможно, - заметил коренастый.
- Да я вовсе и не беспокоюсь, что их еще нет. Явятся! Опять-таки дорога не из лучших…
- Да, только мы все здесь передохнем с голоду.
- Вздор. Рыба есть, а чего тебе еще надо? Да и ненадолго.
- А черт его знает.
- Ну, не беспокойся. Вся эта история кончится еще до зимы.
- Если бы хоть радио…
- Сообразим и насчет радио.
Гаврила ожесточенно чистил окуней и жадно ловил каждое слово. Кто они такие, чего им здесь нужно? Хотя в конце концов ему-то какое дело! Мало ли народу ночевало в хате и прежде? Поживут и уйдут. Вот только этот высокий считает его вроде как своей собственностью.
- Послушай, братец, как там с рыбой? Растопи печку, есть хочется.
Гаврила огрызнулся:
- Топи и топи. Откуда я столько дров возьму?
- Не беспокойся, найдутся и дрова. Все будет. Надо только энергично браться за дело, понимаешь?
Гаврила вышел в сени набрать щепок. В хате тем временем разразилась ссора.
- С этим мальчишкой тоже глупейшая выдумка!
- Ты что, спятил? Что мне с ним было делать? Я думал, хата нежилая, ведь она еле держится.
- Он, того и гляди, какую-нибудь штуку выкинет!
- Да ну, не выдумывай!
- И что с ним делать? Голову разве свернуть?
- Может, было бы и лучше.
- Не вижу надобности. Мальчишка занятный, животики с ним надорвешь.
- Занятный, занятный, а вот как убежит…
- Глупости! Ну, куда он побежит? Ведь он тут же сидит, вместе с нами. На всякий случай можно и присмотреть.
- Присмотришь за ним, как раз! Он ведь здешний. Шмыгнул в кусты - и ищи ветра в поле!
- Удирать-то он как будто не собирается. Подожди, увидишь, как я его цивилизую. Мы из него сделаем повара. Негры, например, замечательные повара, говорят. А он очень сообразительный.
- Возможно, и сообразительный, но уж что завшивлен - это наверняка.
- Вообрази, что нет! Даже обиделся, когда я полюбопытствовал. У нас, говорит, не водятся… Животики с ним надорвешь!
Вошел Гаврила и присел на корточки перед печкой.
- Сколько отсюда километров до деревни?
- До какой деревни?
- Ну, до деревни, все равно до какой!
Мальчик подумал с минуту:
- Как сказать? Километров пятнадцать, наверное, будет. А то и больше.
- Ну, вот видите. Клад!
- Это мы еще посмотрим, что за клад…
- Эх, тебе бы только каркать. Увидишь, как все замечательно устроится, - сказал высокий и толкнул створку окна. Свежий воздух ворвался в хату.
Гаврила сначала не бунтовал - его заинтересовала вся эта история, такая необычная и непонятная. А потом уже было поздно. Он и оглянуться не успел, как из хозяина своей развалившейся хаты стал рабом и слугой. Приходилось с утра убирать в хате, носить воду, топить печку и целый день прислуживать то одному, то другому из гостей, которых становилось все больше. К ним приходили еще какие-то люди, что-то такое приносили, оставались на день-другой и исчезали. В кустах возле дома протянулась проволока антенны, а в соломе на чердаке он нащупал однажды ствол пулемета - и лишь тогда понял, что означал шум по ночам и плеск весел на реке. Винтовок была целая груда, в углу под самой крышей стоял тяжелый ящик, который, несмотря на все усилия, ему не удалось открыть; в другом ящике он легко обнаружил ручные гранаты. По вечерам его выгоняли из хаты, и там шли шумные разговоры; громче всех раздавался голос высокого, Стасека. Однажды Гаврила заметил среди гостей знакомое лицо: это был осадник из Ольшин.
Он долго и ожесточенно ссорился с остальными, раза два, хлопнув дверью, выбегал из хаты. Но в конце концов остался надолго.
Люди приходили и уходили, хозяйничали в хате, как у себя дома. Гавриле, словно из милости, предоставили для спанья охапку соломы в уголке.
И вот однажды он решил сбежать. Утречком, когда все еще спали, он тихонько выскользнул из душной хаты. Стеной стоял над водой белый, как молоко, туман. Гаврила сбежал по тропинке к мосткам, наклонился и стал отвязывать лодку. Рядом он положил узелок с хлебом, рыболовными крючками и старым джемпером, добытым матерью во время христараднических скитаний.
С трудом распутывал он узлы веревки и вдруг подпрыгнул от неожиданности: тяжелая рука легла ему на плечо. Гаврила торопливо обернулся и очутился лицом к лицу со Стасеком. Обычно веселые, светлые глаза были теперь прищурены и холодны, как лед.
- Ну как, брат? Драпанем? Собирай-ка манатки и в хату!
Гаврила глянул в сторону, мысленно измеряя расстояние до тростниковых зарослей. Но высокий недвусмысленно хлопнул рукой по карману:
- Ну нет. Не советую.
И Гаврила, повесив голову, послушно направился к хате, чувствуя вплотную за своей спиной Стасека. Он отчетливо видел кустики травы, выросшие на плотине между камнями, и песок, нанесенный сюда водой. Он споткнулся на пороге. В хате еще спали. Высокий весело окликнул их:
- Вставайте, братцы! Птичка попалась.
Они заворочались, поднимая растрепанные головы. Коренастый Генек приподнялся на постели, но, увидев мальчика, опять повалился на сено.
- Глупые шутки. Будит людей…
- Говорю, птичку поймал. Наш дорогой хозяин решил предпринять путешествие. В последний момент захватил его.
Тогда они поднялись. Коренастый покачал головой:
- Ну, кто был прав? Я ведь говорил!
- Куда ты собирался драпать, а? - Рябой схватил мальчика за рваную рубашку на груди, бешено встряхнул его и так стиснул, что у Гаврилы кровь бросилась в голову.
- Ну, рассказывай!
Гаврила молчал. Стасек уселся за стол.
- Не дергайте вы его. Нужно все разузнать сначала. Иди сюда!
Гаврила подошел к столу. Ему смутно вспомнилась давно забытая картина: судья и стол, покрытый зеленым сукном. Только тут не было зеленого сукна - на столе лежали пояса, револьверы и куски черствого хлеба.
- Куда ты собрался бежать?
Гаврила молчал.
- Смотри мне в глаза, слышишь?
Мальчик поднял отяжелевшую голову. Глаза у Стасека были ясные, пронзительные и холодные, как лед.
- Говори!
Коренастый Генек подошел ближе:
- Эх, нянчится еще с сопляком! Дай ему подзатыльник - запоет, как птичка!
- Подожди, всему свое время, - спокойно сказал Стасек, и Гаврила задрожал мелкой, противной дрожью, которую не мог подавить.
- Ты не трясись, а говори! - крикнул рябой. - Почему ты хотел бежать?
- Так… - выдавил из себя Гаврила.
- Куда ты собрался?
- Пустые разговоры! Известно - куда. Наверняка уже снюхался с приятелями! Пока ты тут с ним разговариваешь, нам, того и гляди, целая банда свалится на голову!
- Ты был где-нибудь, с кем-нибудь условился?
Мальчик не понимал. Все стояли вокруг него с злыми, красными лицами. Кто-то поднял кулак, и Гаврила невольно прикрыл руками голову.
- Никто тебя пока не бьет, - сказал Стасек, - только ты, брат, лучше рассказывай, мой тебе совет. В деревне был?
- Нет. Когда ж я мог попасть в деревню?
- Тут он, пожалуй, не врет, - вставил рябой. - Ведь все время был на глазах.
- Допустим. Но сейчас-то куда ты собирался?
- Отсюда…
- Ага! Не понравилось, значит… К большевикам захотелось?
Гаврила стиснул зубы и молчал.
- Да что с ним нянчиться? - вмешался коренастый. - Не сегодня, так завтра, а уж какой-нибудь номер он выкинет. Вывести его за дом - и точка!
Гаврила почувствовал, что у него оледенели руки, что холод сковывает ему все тело.
Высокий смотрел на мальчика и небрежно играл лежащим перед ним револьвером.
- Ну, ладно… Слушай, щенок. На этот раз все останется по-старому. Но запомни: попробуешь еще раз - пулю в лоб получишь. С нами шутки плохи. Слышишь?
Мальчик невольно кивнул головой.
- Ну, вот, так и запомни: сидеть в хате. О каждом выходе докладывать. Понятно?
Гаврила еще раз кивнул головой. Его охватила внезапная слабость, растеклась по всем жилам. "Значит, не убьют. Пока еще не убьют!"
Но с этого дня началось настоящее рабство. Он сидел в хате, глядя сквозь грязные стекла на реку, отливающую на солнце золотом. Ему позволяли даже ловить рыбу, но тогда с ним всегда ходил коренастый Генек, который, впрочем, сам научился забрасывать удочку и следил за каждым движением мальчика. При этом он изводил его непрестанными издевками:
- Так бы и поплыл? В лодочку - и айда! А там уж большевики ждут. Командиром бы еще тебя сделали, новые сапожки бы выдали, а то из этих уж пальцы вылезают… Да, да - тебя только там и не хватает… Они и сами такие же, тютелька в тютельку. Вшивое войско! Ты бы там пригодился.