Он подумал о дороге: часть пути пешком, а дальше можно будет проплыть в лодке. Потом ему подумалось, что надо бы зайти к Ядвиге, дать ей знать. Но тут снова нахлынуло враждебное чувство к ней. Вспомнилось, что она ничего не возразила, когда он бросил ей в лицо имя Иванчука. Он сам тогда не верил этому, а теперь не знал, что и думать. Может, и правда? Нет, к Ядвиге он не пойдет. Пусть управляется, как знает. В самые трудные, самые тяжкие для него минуты она отнеслась к нему, как к чужому. Ладно! Пусть он и впредь останется для нее чужим.
Вечером он осторожно, с заднего хода, забежал в лавочку. Трясущийся от страха хозяин дал все, что потребовал Хожиняк, только бы поскорей отвязаться. Он вытащил даже из какого-то тайного хранилища коробку сардинок, словно хотел откупиться ими от ненавидящего взгляда Хожиняка.
- А вы небось рады, что я ухожу! Спокойней будет спекулировать, получать большевистские денежки… Как-никак, квартиру мне давали, рисковали…
- Что вам от меня надо? Ну, давал квартиру, есть вам давал. Рисковал, разумеется.
- То-то вы и довольны, что я ухожу.
Лавочник рассердился:
- Чего мне быть довольным или недовольным? Обвенчался я с вами, что ли? Здесь вы - хорошо. Ушли - тоже хорошо. Каждый живет своим умом.
- Вот, вот. Каждый своим умом… Только не знаю, правильно ли ваш ум вам советует…
- Ну, невсякому же в окна стрелять! - ядовито заметил тот. Его уже разобрала злость. Хожиняк пожал плечами. Не из-за чего тут заводить споры.
- Я скоро вернусь. Уже не один, - сказал он и, выходя, подумал о Гончаре.
- Скатертью дорожка, - бормотал лавочник, тщательно вытирая следы мокрых ботинок осадника: чем черт не шутит!
Взяв подмышку сверток с едой и сунув в карман револьвер, Хожиняк направился к реке. Осторожно столкнул в воду лодку Суского и поплыл в ночной мрак, слабо освещенный отражающимися в воде звездами. Весла тихо погружались в воду. Быстро исчезали во мраке Паленчицы. Перед ним простиралась большая река, бесшумно катящая вдаль свои воды. Где-то далеко ожидали те, у устья Стыри, у берега Припяти.
В хате, обычно пустой и покинутой, в отсутствие нищей хозяйничал ее сын - оборванный подросток Гаврила. Чуть не с первого дня, как Красная Армия перешла границу, тут начались чудеса.
Мальчик стоял на пороге хаты, когда из прибрежных камышей вышел человек и твердым, уверенным шагом направился к нему.
- Дома есть кто?
Мальчик внимательно посмотрел на пришельца. Высокий. На ногах рваные обмотки. С худого загорелого лица пристально глядели светлые глаза.
- Кому тут быть? Я вот.
- Твоя хата?
- Ну, моя.
- Переночевать можно?
Гаврила пожал плечами:
- Мне-то что? Ночуйте.
Высокий вошел в хату и осмотрелся.
- Н-да, не слишком здесь у тебя комфортабельно…
- А хата как хата.
- Один живешь?
- Один. Мать пошла по́ миру, кто ее знает, когда придет.
Чужой уселся на скамью, сбросил рюкзак и принялся расшнуровывать ботинки. Он охнул, стаскивая их с ног. Портянки были черные, пропотевшие, издавали тяжелый запах.
- Печка тут у тебя есть?
- Как же без печки? Не видите разве?
- Ты бы воды согрел.
Гаврила встал, не переставая наблюдать за гостем.
- Дров у меня нет.
- Какие еще тебе дрова! Сбегай на реку, мало там щепок валяется? Да поживей!
- А на что мне это? - заупрямился было мальчик.
- Уж я скажу на что! Ну, валяй за щепками, слышишь?
Гаврила пожал плечами и полез под печку, где лежали сложенные дрова.
- Ну, вот видишь, и дрова нашлись. Меня, братец, не надуешь… Поесть тоже найдется?
Сидя на корточках перед печью, мальчонка с насмешливой улыбкой обернулся к нему:
- Как не быть? Есть. Только бы брюхо не лопнуло с той еды.
- Ну вот… А хлеба с колбасой ты бы поел?
Гаврила недоверчиво поглядел на него, но тот уже вытаскивал из рюкзака темную ковригу хлеба и кусок покрытой белой плесенью колбасы.
- Эх, и грязи же тут, - ворчал он, с отвращением рассматривая стол. - Сто лет, наверно, не мыт?
- А на что его мыть?
- Разумеется… Дай по крайней мере какую-нибудь тряпку, стереть с него.
Гаврила лениво подошел, стащил с головы дырявую шапку и раза два махнул ею по столу.
- Эх ты, троглодит.
- Что?
- Нет, нет, это я так сказал. Заграничное такое, понимаешь, словечко. Не здешнее.
- Слышу, что не здешнее.
- Да ты, оказывается, гораздо сообразительней, чем кажешься на первый взгляд.
Гаврила потерял обычную самоуверенность: чужой сидел на лавке, как у себя дома, и разговаривал не переставая, тоже словно с самим собой. Он резал кружочками колбасу и разделил хлеб на две части.
- Ешь! Колбаса как камень, ну, да ничего - разжуешь как-нибудь. Ну, как?
Мальчик только головой кивнул: рот у него был набит хлебом.
- Вот видишь. Хорошо бы чаю, но как назло… весь вышел. Воду поставил? Ладно. Ноги чертовски сопрели, надо отмочить. А потом возьмешься за уборку.
- Как? - не понял Гаврила.
- За уборку, говорю. Гигиена, понимаешь, и так далее… Подмести пол, повыбрасывать эту мерзость… Эта солома, наверно, тут уже целый век лежит?
- А кто ее знает, сколько она тут лежит.
- Вот видишь. А теперь все пойдет, как по часам. Сам себя скоро не узнаешь.
Гаврила перестал жевать хлеб и беспокойно посмотрел на гостя. К чему все это клонится?
- Дороги здесь никакой поблизости нет?
- Дороги? Нет дороги… Здесь река.
- Это-то я вижу, успел, представь, заметить, что река… Пароходы, разумеется, не ходят?
- Пароходы?.. - протянул Гаврила. - Ходили раньше. Но тоже, как когда.
- Ага, раньше, говоришь…
Он разматывал портянки, внимательно рассматривая грязные, израненные ноги.
- Заходит сюда кто?
- Кому сюда заходить? Разве за рыбой когда. Да и то редко. Сюда далеко, - сказал Гаврила, и вдруг ему стало страшно. К чему клонятся эти вопросы? Вот обернется вдруг да как даст по башке, и поминай как звали… Он успел заметить желтую новенькую кобуру, когда гость вынимал хлеб из мешка.
Но тот пока что, видимо, не замышлял никакого злодейства. Он разглядывал грязную хату.
- Таза у тебя здесь, конечно, нет?
- Таза нет. Есть лохань.
- Давай ее сюда. Пусть будет лохань.
Мальчик вышел в сени и притащил оттуда почерневшую старую лохань.
- Ну вот. Теперь налей воды. Вот это я понимаю, роскошь! Ух, как щиплет…
Из лохани валил пар. Гость, охая и морщась, осторожно ставил ноги в воду.
- Подлей-ка холодной. И подложи дров в печку. Ног я, видишь ли, не мыл… Постой, сколько же это будет? Месяц, наверно, ну да. А ты когда-нибудь моешь ноги?
Гаврила шмыгнул носом:
- Случается…
Чужой поднял на мальчика веселые глаза:
- Случается, говоришь… Эх ты… Отец есть?
- Нет.
- Правильно. К чему он, отец? Рыба здесь есть? - вдруг без всякого перехода спросил он.
- Есть.
- Ну вот. Условия прямо идеальные. Понимаешь?
- Что мне понимать?
- Ничего, так это.
Гаврила внимательно смотрел, как гость перевязывает себе ноги, смазав их вазелином, который достал из мешка. Он долго раздумывал и, наконец, решился:
- А сами вы откуда?
- Я? Издалека, можно сказать. Точнее определить пункт в данный момент было бы трудно. Но я полагаю, что это не так уж существенно для твоего счастья, а?
Мальчик пожал плечами и далеко сплюнул сквозь зубы на черные доски пола.
- А ты не плюйся. Культура прежде всего. Как сожителю, тебе надо немного цивилизоваться. Вши есть?
Гаврила обиделся:
- Какие там вши! Они тут не водятся.
- Ага, не водятся, говоришь… Ну, это большая удача.
Он встал и потянулся. За окном уже смеркалось. Только на воде еще поблескивали розовые и золотые отсветы. Начинали подыматься седые пряди тумана.
- Эх, черт бы все побрал, будто на краю света… Ну, пора спать. Как ты полагаешь?
- Рано еще.
- Какое там рано! Дай только соломы посвежее, от этой воняет.
Гаврила взобрался на чердак и сердито сбросил оттуда охапку сена.
- Ну, видишь, и сено есть! Оказывается, все есть. Комфортабельно оборудованный отель.
Он постлал себе под окном, положил под голову мешок и моментально уснул. Гаврила еще долго ворочался на своей постели, но, наконец, сон сморил и его.
Он проснулся на рассвете. Гость еще спал. Мальчик взял в углу удочку и пошел на реку.
Когда он возвращался с нанизанными на тонкую тростинку окунями, из дома донеслись голоса. Он ускорил шаги.
В хате сидели уже трое: вчерашний высокий и двое новых. Один низенький, коренастый, другой молодой, худощавый. Оба загорелые, оба в изношенной, порванной одежде.
- А вот и хозяин! - весело окликнул его высокий. - Отель, как видишь, пользуется успехом. Прибыли новые постояльцы.
- Мне-то что, - пробормотал Гаврила.
- Не слишком-то ты любезен. Ну, ничего, понемножку привыкнешь держать себя в обществе.
Мальчик, разглядывая пришельцев, сразу сообразил, что это не случайная встреча. Все они, видимо, давно знали друг друга.
- Ну, а ты чего так смотришь? Гости как гости. Рыбу будем варить?
- Мелкота! - сказал коренастый, с отвращением глядя на свешивающихся с тростинки окуней.
- Ну, Генек, тебе сразу кита подавай! Увидишь, какой суп я из этого приготовлю, пальчики оближешь! Ну, где нож? Давай чистить!