Вадим встал и направился в кухню, прихватив с собой брошюру, которой успел заинтересоваться.
- Узость! - сказал Левка.
Относилось ли это замечание к героине его рассказа, которой нравилось выслушивать признания в любви, или к Вадиму, - трудно было понять, но Вадим принял на свой счет. И, чувствуя, как давно копившаяся неприязнь разом всколыхнулась и тяжело подступила к горлу, он резко обернулся.
- Узость - это когда такие лоботрясы, как ты, сидят на отцовой шее, - стоя в дверях, хриплым, прерывающимся голосом заговорил он. - Узость - это когда насмехаются над девушкой. Узость - это когда весь мир закрывают от человека его голубые штаны… Это… это…
Скучающее выражение вдруг исчезло с Левкиного лица. В светлых глазах остро вспыхнули злые огоньки, толстые губы задрожали.
- Ну, еще скажи, скажи еще… - сквозь стиснутые зубы процедил он.
- Ты что, Вадим, с цепи сорвался? - недовольно проговорил Аркадий.
- Дармоеды! - выкрикнул Вадим и, круто повернувшись, вышел. Последнее, что он заметил, был любопытный, выжидающий взгляд Бориса - видимо, тот надеялся на настоящий, большой скандал.
В кухне на плите бурлил чайник. Вадим выключил газ, сел за стол и неподвижно просидел до тех пор, пока за Аркадием и его друзьями не захлопнулась дверь. Потом, выпив чаю, он вновь открыл "Точное литье", но читать не смог. Раздражение его не остыло, наоборот, захотелось всерьез поругаться с Левкой и Борисом. Да и с Аркадием тоже. Ему стало невыносимо тоскливо в этой чужой квартире. А куда пойдешь? Обычно по вечерам он бывал с Соней, но вчера ее неожиданно перевели во вторую смену.
"Пойду, поброжу по городу", - решил он и уже взялся было за кепку, как в дверь постучали.
12
На пороге стояла молодая женщина, скромно одетая, с красивым, но бледным лицом.
- Аркадия нет? - спросила она, вопросительно глядя на Вадима.
- Нет.
Женщина в нерешительности держалась за ручку двери и, казалось, не знала, уйти ей или остаться.
- Может, подождете? Только вряд ли он скоро… Поздно обычно приходит.
- А вы кто?
- Товарищ его. Из армии вернулся недавно. Да вы проходите…
Она устало присела здесь же, в передней, на мягкий пуф, стоявший у вешалки, и, помолчав, спросила:
- Работает Аркадий, не знаете?
- Нет, не работает он, - с раздражением, которого не сумел скрыть, ответил Вадим.
- И не устраивается?
- Не знаю, не говорил со мной об этом.
- Я напишу ему записку, - решительно сказала женщина и прошла за Вадимом в комнату.
Она долго сидела, покусывая кончик карандаша и глядя на чистый листок бумаги. Потом резко встала и сказала:
- Нет, не буду я писать. Если можно, скажите ему, пожалуйста, что приходила Клава, и что терпения у меня уже больше нет, так что если он не пойдет работать…
- Так вы его жена? - перебил Вадим.
- Была, - кивнула женщина. - А теперь вот расплачиваюсь за это… - И, точно спохватившись, она торопливо добавила: - Вы извините, что-то разболталась я, вам-то, наверное, все это ни к чему… Копится, копится, знаете, на сердце, да и прорвется иной раз. Ну, до свидания. Так вы уж ему скажите.
Вадим проводил ее до дверей.
- Я ему все скажу, - пообещал он, и в голосе его прозвучала угроза.
Клава ему понравилась. Миловидная женщина, только очень усталая на вид. Еще бы… Чего ему надо, этому Аркадию? Оставил жену, дочь. Дружит с этими попугаями. Ведь ему двадцать пять лет, пора взяться за ум. Да, так ему и сказать. Пора взяться за ум. Он думает, что сам себе хозяин. Пожалуйста. А все-таки придется выслушать.
Он вернулся к своим книгам, постепенно стал вчитываться, даже увлекся. Оказывается, методом выплавления моделей пользовались еще древние египтяне, изготовляя статуэтки для своих храмов. Тот же метод применял Андрей Чохов, отливая Царь-пушку. Обматывал бревно веревками, а потом обмазывал воском и бараньим салом. Получалась модель внутренней полости ствола. Позже по восковым моделям отливал свои замечательные скульптуры Клодт. Но в промышленности точное литье в Советском Союзе начали применять недавно.
Больше всего Вадима интересовали те сложные, не видимые глазу изменения, которые происходят в металле при плавлении, при добавлении к нему присадок, при заливке и застывании. Когда в книге встречались какие-то непонятные места, Вадим отмечал их, чтобы спросить потом у Петра Антоновича или у Бережкова.
Аркадий вернулся в первом часу.
- Ты еще не спишь? - удивленно спросил он и, потянувшись, зевнул. - Провожал с танцев девчонку. Живет у черта на куличках, знал бы - не пошел.
- К тебе приходила жена, - сказал Вадим.
Аркадий попытался сделать вид, что это сообщение его мало тронуло.
- Да?.. Ладно, Вадька, давай ложиться, - сказал он самым дружеским тоном.
- Слушай, Аркадий, - чуть повысив голос, продолжал Вадим, - я хочу с тобой поговорить. Я просто не понимаю, как ты можешь…
- Опять мораль? Оставь, пожалуйста, - отмахнулся Аркадий. - Слышал я их, довольно, больше не хочу. А от тебя - тем более.
- Но ведь это твой ребенок!
- Вот именно! Не твоя забота.
- А ты? Ты заботишься о нем? - едва сдерживая себя, спросил Вадим.
Лицо Аркадия вдруг перекосилось.
- Тебе нет до всего этого дела, понял? - крикнул он. - Не вмешивайся в мою жизнь! То на Левку накинулся, то до чужой жены ему дело! Живешь у меня - живи и говори спасибо, а не в свои дела не лезь.
- Нет уж, благодарю, пожил!
Вадим бросился в комнату, выдвинул из-под кровати чемодан, кое-как затолкал в него свои рубашки, плащ, пиджак…
- Вадька, ну брось, ну чего ты, - пытался остановить его озадаченный таким оборотом дела Аркадий. - Ведь ты мне сколько неприятностей наговорил, я же не обиделся. Брось, Вадька… - смущенно твердил он.
- Обижаться тебе нечего, - сказал Вадим, - а вот подумать - есть о чем… - И, подхватив чемодан, бросил уже с порога: - Прощай.
- Да подожди хоть до утра! - пытался удержать его Аркадий, вцепившись в ручку двери и мешая Вадиму выйти.
- Пусти!
Дверь гулко хлопнула, но тут же вновь отворилась.
- Принципиальный очень! - крикнул Аркадий вслед Вадиму. - Пропадешь ты со своими принципами, вот что!
Вадим остановился, соображая, как бы похлеще ответить, но дверь снова закрылась.
- А, черт с ним, - махнул рукой Вадим.
Он вышел из подъезда на освещенную широкую улицу и полной грудью вдохнул холодный воздух.
13
Время позднее. Тишина. Редкие прохожие спешат по домам. Прошел, погромыхивая, полупустой трамвай. Ярко светятся красными и синими огнями витрины универмага. Розовые манекены, стыдясь за свои дурно сшитые платья и костюмы, застыли в неестественных позах. По-зимнему одетый сторож с винтовкой за спиной стоит, прислонясь к стене, сам неподвижный, как манекен.
Начал падать снег - еще ненадежный, не зимний. Вчера шел такой же - чистый, легкий и мягкий, а утром растаял, и стало мокро и грязно. Должно быть, и этому суждено растаять. А все-таки начинается зима. Через день - другой побелеет и земля, и крыши домов, ударит первый морозец, спрячется под ледяную корку река, чудесной росписью покроются стекла окон.
Вадим всегда любил эти первые зимние дни, по-особенному свежие и бодрящие. И сейчас он шел со своим чемоданом и рюкзаком, кое-как надетым на одно плечо, смотрел на медленно падавшие снежинки и чувствовал, как отступают куда-то, забываются все неприятности сегодняшнего вечера, и на сердце становится покойно. Только вот где ночевать… В общежитии, вот где. Нет мест, так ребята приютят на одну ночь, а там видно будет.
С общежитием, однако, вышла осечка: дежурная не впустила Вадима.
- Жди утра, - сказала она. - Комендант придет, с ним будешь разговаривать.
- Это - само собой, - миролюбиво согласился Вадим, - но ночевать-то я где-то должен.
- А это уж дело не мое! - отрезала дежурная и захлопнула дверь.
Вадим стал стучать, и они еще поговорили в том же духе, но так ни до чего и не договорились. Он отошел в сторонку, смахнул рукой со скамейки снег и уселся, уже не чувствуя той веселой приподнятости, с какой только что шагал по улице.
Снег перестал, все вокруг было бело, неподвижно и сонно. Почти все окна общежития были темны, только в двух комнатах еще горел свет. Тишина навевала сон, и оттого, что преклонить голову было негде, спать хотелось еще сильнее. Вадим представил себе мягкий диван, на котором он спал у Аркадия, и малодушно упрекнул себя за горячность. "Мог ведь утром уйти", - подумал он, но тут же вспомнил весь разговор и решил, что до утра ждать было невозможно.
Он поглядел на часы - было половина второго. Соня теперь дома, спит давно. И не догадывается, что он тут сидит… До чего медленно идет время!
Вадим поднес часы к уху - не остановились ли. Нет, идут. Ужасно хотелось спать. "Разве еще поговорить с этой теткой?" - подумал Вадим и уже было решился на это, когда невдалеке послышались шаги. Кто-то шел и негромко напевал: "Хорошо, когда ты любишь, и любимая с тобой".
Вадим по голосу узнал Костю Жаркова, комсорга цеха. Он кинулся ему навстречу.
- Костя, вот удача!
Жарков ничуть не удивился ни неожиданному появлению Вадима, ни тому, что на скамье лежали чемодан и рюкзак. Он шутливо толкнул Вадима в бок, потом взял за борт пальто и, глядя на него снизу вверх округлившимися глазами, тихо сказал:
- Вадим, я женюсь! Она согласна!
- А мне, понимаешь, ночевать негде, - сообщил Вадим.
Но Костя равнодушно воспринял это сообщение.