Закончив смену, они отправились в библиотеку. Андрей посоветовал Вадиму прочесть брошюру о точном литье, которую он сам читал когда-то, но Вадим взял еще и объемистый учебник.
- Вон Минаев с Ниловым идут, - сказал Андрей, когда они вышли.
- Догоним? - предложил Вадим.
Сгустились сумерки, но двор был хорошо освещен, и коренастый, размахивающий руками Минаев и худощавый, подтянутый Нилов в своем брезентовом костюме были видны отчетливо, как на экране. Ясно слышались и их голоса.
- Так говорить с министром! - возмущенно качал головой Минаев.
- Ничего худого я ему не сказал, - возражал Нилов. - Сказал, что думаю, и только. И вообще терпеть не могу этого чинопочитания. Мы все из рабочего народа вышли и перед общим делом все равны.
- С министром, значит, себя равняешь, - развел руками Минаев.
- Сравнял, и беды в том не вижу. Ему с высоты кажется, что махнул пером, подписал приказ, и цех будет построен, как по щучьему веленью. А я вижу: не выйдет в такой срок. Должен я ему сказать об этом? Должен! Кабы люди меньше поддакивали начальству, а говорили то, что думают, скольких ошибок можно было избежать…
- Колючий ты человек, Петр Антонович.
- Человек как человек, самый обыкновенный…
- Иван Васильевич! - окликнул Вадим.
Начальник цеха и мастер остановились.
- Что, будем строить новый цех? - спросил Андрей.
- Будем, - энергично тряхнув головой и сразу забыв о споре с Ниловым, отозвался Минаев. - А вы что, специально ждали нас?
- Да нет, мы… - хотел объяснить Андрей, но Нилов перебил его, как бы продолжая незаконченный разговор с Минаевым:
- Это ты думаешь, что всякое новое дело только вас двоих с министром касается, - насмешливо сказал он.
- Нет, невозможный ты человек, Петр Антонович, - сердито и обиженно ответил Минаев и, махнув рукой, один пошел вперед.
11
Вадим возвращался домой в приподнятом настроении человека, выдержавшего трудный экзамен. Черт возьми, он теперь настоящий литейщик! Сам разливал сталь. Оказывается, это не так уж страшно. А, впрочем, тут не всякий сможет… Нужна сила. И выдержка. Вот в новом цехе, ребята говорят, все будет механизировано.
Вадим совсем не чувствовал усталости, хотя день был нелегкий. Его радовал и холодный осенний ветер, и светлые гирлянды уходящих вдаль фонарей, и звонки трамваев, и то, что на улице так много народу. Но едва он вошел в подъезд дома, где жил Аркадий, и начал подниматься по мрачноватой лестнице со сбитыми ступенями и шаткими перилами, как настроение его изменилось. Он поднимался медленно, словно желая отдалить тот момент, когда надо будет войти в квартиру. В чужую квартиру. В чужой мир.
Нет, не стали друзьями бывшие однокашники.
Уже в тот вечер, когда побывала у них в гостях Соня, пробежала между Аркадием и Вадимом черная кошка. Оба постарались забыть стычку, но то и дело возникали новые. Поводы были все пустяковые. То Вадим неуважительно отозвался о друзьях Аркадия. То слишком шумно, как показалось Аркадию, собирался утром на работу, мешал спать. То Аркадий был недоволен тем, что Вадим дал ему взаймы пятьдесят рублей, в то время как он, не вернув прежнего долга, требовал сто.
Вадим несколько раз пытался просить место в общежитии. "Вот погоди, достроим новый корпус - дадим", - обещали ему. Вадим с неудовольствием выслушивал этот ответ. "Я и в старом согласен жить, - говорил он, - только бы поскорее…"
Но однажды ему пришло в голову, что, может, он не прав. Спешит убежать от Аркадия. А тот неверный путь выбрал в жизни. По-честному - помочь ему надо разобраться во всем.
Вадим решил устроить настоящую мировую и поговорить по душам. С получки купил пол-литра водки, сели вдвоем. Первый тост провозгласил Вадим за хорошую мужскую дружбу.
В тот дождливый вечер, и правда, разговорились. Спорили чуть не до рассвета. И ни в чем не сошлись. Понял только Вадим, что нет для Аркадия ничего святого.
- Будущее? - Аркадий насмешливо щурил красивые черные глаза. - Всем нам земляные черви одинаковое будущее готовят.
- Ты о живом говори, - требовал Вадим.
- И о живом. Мои уважаемые предки ради будущего чертомелят. Дрожат над каждой копейкой, жадничают, собираются жить и не видят, что жизнь прошла. Старые кости и под атласным одеялом не согреешь. Жить надо, пока молодой. Торопиться. Вырвать, что успеешь.
- Вырвать, - повторил Вадим. - А другой цели ты не видишь?
- Не вижу.
- Чем же ты от своих "предков" отличаешься?
- Тем, что живу. Тем, что не скуп. И свободен.
- За их счет.
- А это уж - кому за чей удастся. Ты-то, учить меня берешься, а сам счастлив?
Вадим подумал и твердо сказал:
- Счастлив.
- Без семьи, без своего угла, на тяжелой работе - счастлив? И ничего не хочешь?
- Я много чего хочу, - возразил Вадим. - Это счастью не помеха. Счастливый человек тот, который сердцем на все отзывается, а не просто хлеб жует. Я вот в родной город рвался, приехал - и тем счастлив. Я работу свою полюбил - что ж, что она тяжелая? Лишь бы по силам была. Я и горд, что могу трудное дело делать. Что людям нужен. Я… я девушку люблю. Жизнь готов отдать за нее - вот как люблю. И от этого вся моя жизнь по-новому повернулась. "Без своего угла…" Без своего угла плохо, да это дело поправимое, угол будет. А вот настоящее место в жизни завоевать - это не просто. И ты его… Я не затем, чтобы обидеть тебя, наоборот… Ты его не нашел, Аркадий, все сидишь в своем углу. Хоть он и богатый у тебя, а тесен.
- Слова все, - раздраженно сказал Аркадий. - Место в жизни, труд, любовь… Я все испытал. Я работал, не всегда так жил. И любовь знаю. Ты, поди, свою девчонку и обнять боишься, а я все испытал. И женился, и развелся, и ребенка имею.
- Ты?! Что ж не говорил?
- Потому и не говорил, - отчего-то все более злобясь, продолжал Аркадий, - что ни перед кем не обязан отчитываться. И это в жизни ценю. Человек волен сам собою распорядиться.
Он говорил что-то еще, но Вадим плохо слушал. Все это было несущественно, а вот ребенок… У Аркадия - ребенок? Вадим был удивлен и чувствовал даже что-то похожее на зависть.
- Сын? - спросил он.
- Что?
- Я говорю: сын? Или дочка?
- Девчонка.
- Ну и как же ты?
- Да никак. Тоже был дурачок вроде тебя. Вообразил, что любовь. "Ты моя, я твой" - и готово. Оказался в цепях. Пришел не вовремя - слезы, зарплату не додал - скандал, в театр без нее сходил - ревность. Теперь в суд таскают, как злостного неплательщика алиментов.
- Значит, и не помогаешь?
- У самого не всегда на хлеб есть, - вяло сказал Аркадий.
- Вот уж этого я не могу понять, - с возмущением проговорил Вадим.
- Поймешь, придет срок, - пообещал Аркадий.
На том и оборвался их разговор. Тем более, что водка давно была выпита, и головы прояснели. Пошли спать.
С тех пор они держались еще более отчужденно. "Мне общежитие скоро дадут, уйду", - сказал Вадим Аркадию, беспокоясь, что он стесняет хозяина. "Разве плохо тебе? Живи, вдвоем веселее", - отозвался Аркадий и стал после этого как-то особенно предупредителен и любезен. Вадим удивился. Невдомек ему было, что при всей своей приверженности к свободе Аркадий тяготился одиночеством.
…Впрочем, у Аркадия были друзья. Вадим еще за дверью услышал голос Левки и помедлил. Не погулять ли лучше по городу? Но все-таки решил идти домой.
Гости сидели в проходной комнате. Левка небрежно развалился в кресле, закинув ногу на ногу. Одет он был ультрамодно и безвкусно: узкие голубоватого цвета брюки, коричневый пиджак, вишневая шелковая рубашка и зеленый галстук с желтыми птицами.
На Левкины наряды уходила почти вся зарплата отца. Родители никогда ни в чем ему не отказывали. Если не хватало денег, мать шла к соседям занимать. "У сына хороший вкус, - оправдывалась она, - он не может одеваться во что придется, как другие".
Борису форсить было не на что: отец погиб на фронте, а мать зарабатывала немного. На нем была полинявшая футболка, мятый, потертый костюм, казавшийся особенно убогим в сочетании с вычурной прической его обладателя: высокий хохолок надо лбом и длинные, как у женщины, волосы на затылке. На лице Бориса застыло выражение уныния, тоски, пресыщения жизнью - та же самая маска, к какой давно приучил себя и "вечный студент" Левка.
Вадим вошел, поздоровался. Левка и Борис ответили едва заметными кивками. Аркадий был более любезен - улыбнулся, с деланной приветливостью спросил:
- Как дела, Вадим? Какие новости?
Перекинув между столом и спинкой стула гладильную доску, он через мокрую тряпку утюжил свой рябой пиджак.
Вадим знал, что заводские новости не интересуют ни Аркадия, ни его друзей, но все-таки ответил:
- Будем строить новый цех. Учиться решил. Вот книги принес.
- И охота тебе корпеть? - сказал Аркадий, мельком взглянув на заголовки книг.
- Что, в новом цехе платить будут больше? - покачивая ногой, насмешливо спросил Левка.
- Вадим - бессребреник, - осторожно водя утюгом, заметил Аркадий. - Он готов работать вовсе без зарплаты, лишь бы работа была самая трудная. По его понятиям, трудная и интересная - это одно и то же.
Пока Вадим раздумывал, стоит ли возражать на эти насмешки, Борис сказал:
- Ну и что дальше, Левка?
- Конечно, я ее не любил, - продолжал Левка разговор, прерванный появлением Вадима. - Это я так просто сказал ей, в порядке эксперимента. Девчонкам вообще нравится, когда им объясняешься в любви. И эта оказалась такой же. А потом…
- Ладно, хватит врать, - внезапно оборвал Левку Аркадий и, обращаясь к Вадиму, сказал: - Там чай горячий, ты пей.
- Спасибо.