- Вам нравятся добрые красавицы?
- Очень.
- Так подойдите к ней.
- Зачем?
- Ну, не знаю. Скажите, что она красавица, она будет довольна.
- А вы?
- И я.
- Тогда вместе. Идет?
Они подошли, и Токарский сказал на плохом французском, что он давно слышал о необыкновенной красоте венецианок, но лишь сегодня убедился в полной справедливости этого мнения.
Она выслушала, чуть подняв голову, с простой, но гордой осанкой. Они постояли молча, улыбаясь друг другу.
- Теперь скажите про Тициана.
- А вот и скажу.
Она слушала молча, немного покраснев, потом вдруг подняла глаза, взмахнула ресницами. И Токарский неуловимо изменился - помолодел и похорошел в полминуты. Как бы в отчаянии итальянка обернулась, ища что-то глазами, быстро сняла, почти сорвала с себя ожерелье и отдала его Валерии Константиновне.
- Что вы, бог с вами!
Это было на лестнице, все уже уходили из музея. Разговаривая знаками, по которым нетрудно было понять, что Валерия Константиновна умоляет итальянку не дарить ей ожерелье, а итальянка умоляет ее не отказываться от подарка, они спустились во двор.
- Ну, пожалуйста, возьмите! Не нужно!
Так было несколько раз - Валерия Константиновна возвращала, а итальянка, удивляясь и огорчаясь, совала ожерелье обратно. Она убежала в конце концов, пожав Валерии Константиновне обе руки.
- Что же мне делать?
Валерия Константиновна рассматривала большое золотисто-розовое ожерелье.
- Положить в сумочку, - сказал Токарский.
- Неудобно. Ведь это не мне, это как бы нам всем, всей группе. Какое огорчение!
- Уж и огорчение! Послушайте, я знаю человека, который, не задумываясь, отдал бы полгода жизни за это ожерелье.
- Кто же это?
- Вы не догадываетесь?
Он показал на Севу, который шел к пароходику, окруженный молодыми рабочими.
- Познакомьтесь, это коммунисты, - весело сказал он Токарскому. - Хорошие ребята. На днях к ним приезжал Тольятти. А вот этот, в очках, - студент. Он приехал в Мурано навестить родных. Он говорит по-русски.
Вернувшись в отель, Валерия Константиновна посоветовалась с Ларисой и другими товарищами. Ожерелье примерили все, в том числе и старушка Ольга Петровна. На другой день за завтраком оно было торжественно вручено растерявшемуся от радости Севе.
29
Это был последний вечер в Венеции, и Валерия Константиновна решила поехать на площадь Святого Марка - не пойти, а именно поехать на пароходике по Канале Гранде. В дорогой накидке из соболей, одна, сильно накрашенная, с расстроенным лицом, Аникина сидела в вестибюле отеля. Они разговорились почти дружески и поехали вместе, хотя до сих пор едва обменялись несколькими словами.
В самой Аникиной, в том, как она держалась, в ее легко угадывающихся отношениях с мужем было что-то волновавшее Валерию Константиновну или по меньшей мере занимавшее место в ее мыслях - тех самых, которыми она, к сожалению, разучилась управлять в последнее время. И то, что ей захотелось сейчас поговорить с Аникиной, было связано с этими мыслями, с этой не оставлявшей ее ни на минуту заботой.
Прямо из гостиной отеля можно было выйти на пристаньку, у которой останавливались катера. Усталые люди, не замечавшие, что они плывут по Канале Гранде, молча сидели на скамейках, разговаривали вполголоса, дремали, курили...
Аникина говорила и говорила. Видно было, что она тяготится пустотой, в которой невольно оказалась вместе с мужем среди товарищей по группе. Не поэтому ли она с первого слова заговорила о нем? Дмитрию Фроловичу не понравилась поездка на Капри. Вообще он считает, что все нужно было организовать совершенно иначе. Два дня в Риме - это же просто смешно! Дмитрия Фроловича прекрасно знают в Италии, и хотя он не любит публичности, шума, наше посольство, конечно же, обязано было устроить его встречу с итальянскими деятелями искусства. Это неудобно, причем по отношению к ним, а не к нему. Тем более что в Риме его ждали.
- Да? - вежливо спросила Валерия Константиновна.
И вообще Дмитрий Фролович считает, что нужны индивидуальные поездки или по крайней мере специализированные, только художники, например. Или только инженеры. У нее был слабый, безвольный рот растерянной женщины, во всяком случае, не понимавшей, зачем она приехала в Италию, в Венецию.
Катер подходил к маленьким причалам то на левом берегу, то на правом. Было еще светло, но как-то влажно-светло, быть может, и от нежной зеленоватой воды канала.
Они заговорили о сыновьях. Почему Игорь заходит так редко? Куда он думает пойти после школы? Петя очень способный, и даже Миллер, который славится своей строгостью, - знаете, знаменитый? - находит в нем необыкновенный талант. Но ей не хочется, чтобы Петечка был музыкантом. Это все-таки не профессия для мужчины. Вообще ей хотелось иметь девочку, потому что с мальчиками труднее - не знаешь, что сказать, как поступить. Для мальчика большое значение имеют товарищи, а вы знаете, какая в наше время молодежь, даже из самых приличных семей? Впрочем, Петечка как раз очень привязан к дому. Дружен ли он с отцом? Он его обожает.
Валерия Константиновна слушала ее, почти не переспрашивая и не очень удивляясь, хотя многое было непонятно ей, а больше всего то странное времяпрепровождение совершенно свободной - с утра до вечера - женщины, которое отражалось в каждом слове Аникиной и было главной чертой ее жизни. Но Валерия Константиновна откинула эту пустоту и суетность и все, что было так чуждо ей, рабочему человеку, постоянно занятому своим делом, сыном, другими людьми, требовавшими внимания и заботы. Она думала о другом: почти безошибочно она угадывала, где правда, а где ложь в том, что говорила Аникина, и снова и снова примеряла эту правду и ложь к собственной жизни. Валерия Константиновна видела всю пропасть между Аникиной и собой и понимала, что отсутствие собственной жизни Аникина беспомощно старается заменить жизнью мужа и сына. Но при всей бессмысленности ее существования она чем-то волновала Валерию Константиновну. Может быть, неуверенностью в том, что она нужна им - сыну и мужу?
Канале Гранде, странный, без набережных, проходил перед ними в таинственном свете уходящего дня. Дворцы поднимались прямо из воды, черная фантастическая позолота была рассеяна по мрамору, по кружеву камня, по узорам балкона. Валерия Константиновна вспомнила, как Игорь читал ей о том, что Венеция в течение тысячелетий убирала свои здания снаружи с такой же заботой, как в других странах это делается только внутри. "Весь город - это один сияющий в своей обветшалости, пышный и уютный дом", - читал Игорь.
...Это было трудно - поставить себя на место Аникиной, но, слушая ее, Валерия Константиновна вдруг представила себе позднее утро в богатой просторной квартире. Все работают, а она пьет кофе в халате, а потом долго делает что-то у туалета с лицом. Другая, такая же, как она, звонит ей по телефону, и они обстоятельно говорят ни о чем - о том, что в Марьиной Роще вчера продавались бельгийские шарфы. Потом приходит маникюрша - снова шарфы, у такой-то аборт, в Доме архитекторов интересный капустник. И так весь день, каждый день. А вечером и в самом деле капустник.
"Но она несчастна не потому, что годами ведет эту жалкую жизнь, а потому, что трепещет, что эта жизнь вдруг переломится и станет совершенно другой... Боже мой! - продолжала думать Валерия Константиновна, когда они уже шли к площади Святого Марка по очень узкой улице, о которой гид говорил, что в Венеции нет более широкой. - Я счастлива в сравнении с ней".
30
Молодой человек из торгпредства, встретивший группу в Брюсселе, сообщил Валерии Константиновне, что ее чемодан, к сожалению, не нашелся.
- Необходимо составить опись, - сказал он, - и туристическое общество возместит пропажу.
Валерия Константиновна составила, указав какую-то мелочь, оставшуюся в Москве, - она вспомнила об этом уже в самолете. Зато она забыла малиновый джемпер и модные туфли, которые купила перед отъездом.
Бельгийские пограничники долго не знали, что делать с группой русских, свалившихся к ним на голову без единого франка. Потом все устроилось, куда-то позвонили, откуда-то прислали старенький автобус, и через час туристы ехали в город, ссорясь со старостой, который почему-то распорядился оставить вещи в таможне.
Он оправдывался: одна ночь. Да, но не так уж удобно провести ночь без пижам и ночных рубашек. А утром? Зубные щетки, бритвенные приборы - все в чемоданах. Да и вообще, черт побери, неужели вы не понимаете, что неловко являться в отель с пустыми руками? В особенности сердился Токарский, у которого за ночь должна была отрасти - и отросла - некрасивая седая щетина.
Отель был старый и очень хороший. Каждый турист впервые за всю поездку получил отдельный номер. Валерия Константиновна задумчиво бродила по просторной комнате с высокими, сложно закрывавшимися окнами, с дубовой мебелью конца XIX века. Потом постояла перед зеркалом и, сказав себе: "И не такая уж старая!" - пошла в ресторан, где ее ждали Токарский с Ларисой и Сева.
Откуда-то чуть слышно доносилась музыка. Почтенные, неулыбающиеся официанты двигались неторопливо, все было основательно, солидно и ничуть не похоже на Италию. Валерия Константиновна съела какую-то травку, Токарский, притворно ужаснувшись, сказал, что травка была положена для украшения и что теперь официанты долго смеются за портьерами, прежде чем войти в ресторан. Может быть! Травка оказалась кресс-салатом - об этом Валерия Константиновна узнала уже в Москве.
Лариса, которая была на Всемирной выставке в Брюсселе, сказала, что самое интересное место в городе - это Манекен Пис, а уже после него стоит заглянуть на Гранд-Пляс, с ратушей XIV века и гильдейскими домами.