Да, Флоренцию можно было не записывать, все равно ее невозможно забыть. Но Венеция, сегодняшний вечер... Валерия Константиновна начала писать и сразу же бросила - так не похоже было то, что она видела и чувствовала, на то, что она пыталась записать. Анечка ровно дышала. Она сказала: "Мне бы не захотелось здесь жить". Она выходит замуж, здесь это раз и навсегда. По меньшей мере так принято думать.
"Спокойной ночи", - сказала она Токарскому, его крепким рукам, его затылку, его умению говорить то, что она только собиралась сказать, его смеющимся глазам, от которых она переставала видеть и слышать. "Спокойной ночи", - сказала она тому, что он мог бы, если бы захотел, сделать с ее одиночеством, с ее неудачей.
27
Утром накрапывал дождь, и поехали не на гондолах, как предполагалось, а на катере, похожем на московские речные трамваи. В соборе святого Марка было темно, пустовато. Служба началась с шествия от главного входа к престолу. Народу становилось все больше. Английские туристы бродили по собору, как по ярмарке, громко разговаривая, рассматривая молящихся, подходя к престолу почти вплотную. Никто не обращал на них внимания. Гид говорил вполголоса. Анечка переводила.
- Хотите слушать? - одними губами спросил Токарский.
Валерия Константиновна покачала головой.
- Скучно, и не о том, - сказал он, когда они вышли на площадь. - Лучше я расскажу вам. Хотите?
- Очень.
- Видите эти колонны, красные, серые, розовые, зеленые, пятнистые, с фигурами и без фигур? Их натащили сюда пираты. Это была пиратская республика, нечто вроде Запорожской Сечи. Здесь почти все награблено, и эти лошади на фронтоне, без сомнения, тоже. Кстати, вы когда-нибудь видели лошадей на соборе?
- Нет.
- Я тоже. А вот пираты притащили и поставили. Колонны тоже поставили. Если не кучей, так почти рядом - конечно, потому, что их было много. Казалось бы, непреднамеренность, случайность, полное отсутствие расчета. А на круг получилось единственное здание в мире, потому что все это черт знает каким образом соединилось. По-моему, это и есть самое главное в архитектуре. А теперь идите сюда. - Он взял Валерию Константиновну за руку. - Посмотрите на собор одним взглядом, ни на что в отдельности, а на все сразу. Какая розовость вокруг этого огромного стеклянного полукруга над входом! Пол проваливается, как сообщил нам гид, и это, конечно, грустно. Но скоро здесь все провалится. Венеция стоит на сваях, сваи раскачиваются над волной от катеров, пароходов и роскошных яхт, в которых катаются герои Феллини. О четырехтактном двигателе дизеля пираты древности не имели понятия. Интересно?
- Да.
- Теперь идите сюда. Посмотрите на это странное здание. Здорово, да? - спросил Токарский с таким лицом, как будто он, и никто другой, построил Палаццо дожей. - Взгляните на него вверх ногами. Для этого не нужно самому переворачиваться. Переверните его в воображении. Оно архитектурно задумано и выполнено только от земли до середины, один ряд колонн над другим. Выше - сплошная коробка с огромными редкими окнами, которая была бы отличным фундаментом, потому что она тяжела и массивна. Но она почему-то не давит эти колонны и даже, наоборот, придает им изящество. Это, конечно, чудо. А вот та пара колонн нарочно отмечена для туристов. Здесь вешали. Интересно?
- Очень.
После обеда пошли покупать подарки. Это было труднее, чем в других городах, потому что за каждым углом открывались каналы с мраморными лестницами дымного цвета и маленькими мостами.
Валерия Константиновна искала орлоновую рубашку - и нашла, но дорогую, за пять тысяч лир. Для себя она ничего не купила, хотя чемодан не нашелся и мог найтись теперь уже только в Милане.
- Но что придумать для брата? Вот задача!
- Он высокий?
- Как вы.
- И такой же толстый, как я?
- Почти.
- Купите ему нейлоновую куртку.
- Ого-го! Шесть тысяч лир! А у меня осталось, - она сосчитала, - две с половиной.
- Возьмите у меня.
- А вы не будете покупать подарки?
- Нет.
- Вот мы ее для вас и купим.
Токарский пожал плечами.
- Вам хочется, чтобы я купил эту куртку?
- Да.
Он примерил.
- Очень идет. - Валерия Константиновна покраснела. - И подкладка отличная. Что вы делаете? Анечка велела торговаться.
- Поздно.
Он был очень доволен.
- Снимите же, жарко.
- Ни за что. Вы сказали, идет?
Они шли и болтали, останавливаясь у витрин. Стекло было всюду - самые двери магазинов были толстыми листами стекла с разноцветными стеклянными раковинами вместо ручек.
- Работающее, - с уважением сказал о нем Токарский.
Но было и бездельничавшее стекло - фигурки, цветы, ожерелья, серьги, браслеты.
- А вот и Сева.
Сева стоял на мосту Риальто и, моргая белесыми ресницами, рассматривал ожерелье, которое он не мог купить, потому что у него осталось только двести лир, а ожерелье стоило триста. Он успел уже всем рассказать, что у него не осталось лир на подарок для Кати. Он смутился, увидев Токарского и Валерию Константиновну.
- Торговался как зверь, - объявил он, едва они отошли от лавки. - Не уступает, подлец! А красивое, верно?
- Да.
- Вообще хочется все разбить или все купить. Верно?
Приятно было выговаривать Севе за то, что он оставил жену без подарка, но еще приятнее было почему-то без Севы. Они отделались от него под каким-то предлогом.
28
Пароходик обогнул маленький остров - сумрачный, безмолвный, обнесенный высокой стеной, точно те, кто жил на нем, навсегда условились молчать, и ничто не могло заставить их произнести хоть слово.
- Так и есть, - сказал Токарскому хозяин соседнего отеля, который учился русскому языку и попросил разрешения сопровождать туристов на фабрику стекла. - Это кладбище Венеции. Покойников везут сюда в гондолах. Это страна воспоминаний, напоминающая полотно Беллини "Души чистилища". Вы, конечно, помните эту бессмертную аллегорию?
Токарский помнил "Души чистилища", но ему не нравился хозяин отеля. Это был, несомненно, шпик и даже немного похожий на того римского шпика, который снял котелок, обрадовавшись, что русские наконец уезжают. Но тот не предлагал знакомиться с ночными кабаре или отведать "наилучшего кьянти, каковое не подают русским в ресторанах". Это был шпик-дурак. К хозяину соседнего отеля он не имел, конечно, ни малейшего отношения.
- Красивейшее кладбище в мире, - объяснил он. - Причем на острове имеются каналы, по которым покойников везут в гондолах к подножию храма.
Токарскому представились эти странные похороны: бесшумно скользит покрытая черным сукном погребальная гондола. Венецианка склонилась над гробом - стройная, в черном платке, как та, которая стоит, прижав руки к груди, на картине Беллини.
Фабрика была маленькая, очень старая, как и все другие на острове. Горны были похожи на русские печки.
- Остров Мурано славится, - объяснил шпик, - производством стекла приблизительно в течение двенадцати столетий.
Анечка сказала, что хозяйка - русская и все будет объяснять сама, без помощи гида. Ее зовут Нина. Она рада приезду компатриотов.
И действительно, Нина вскоре пришла - круглолицая, курносая, с кудерьками. По-русски она говорила хуже, чем Анечка. Недолго послушав ее объяснения, из которых можно было только понять, что "сейчас будет тарелка", Токарский отошел в сторону и стал смотреть, как рабочий делает эту тарелку.
Багровый, с перебегающими искрами кусок стекла свисал с конца длинной трубы, которую рабочий вертел между ладонями. Он подул в трубку, и оплывающее стекло стало нерешительно превращаться в мешок. Он быстро сунул мешок в глубину раскаленного горна и снова подул. Это были движения жонглера. Меняя оттенки, мешок превращался в шар. Вытащив трубу, рабочий самыми обыкновенными ножницами подровнял шар, отрезал лохмотья. Еще одно движение, не только руками, всем телом. Шар раскрылся. Все ахнули. Не тарелка, а великолепное блюдо с рисунком набегающих разноцветных прожилок закружилось на конце трубы.
- Лариса, спросите, сколько он получает?
- Тысячу лир в день.
- Много. Это мастер?
- Да. Здесь почти все мастера. Художественная работа.
- А сколько стоит блюдо?
Блюдо стоило в двадцать раз больше.
Хозяйка жаловалась: торговля упала, песок приходится возить издалека, в Венеции нет такого песка.
Это был единственный за всю поездку случай, когда пригодились бы купленные в складчину еще в Москве будильники и альбомы - если бы они не пропали вместе с чемоданом Валерии Константиновны. Все говорили об этом. Осталась только модель спутника - очень безвкусная: женщина с неприятным лицом держала над головой фантастический предмет, напоминавший картофелечистку.
- Стыдно дарить, - сказала Валерия Константиновна задумчиво. Потом все-таки подарила, и мастер, только что сделавший великолепное блюдо, покраснел от радости и заговорил так быстро, что пришлось позвать Анечку, потому что никто ничего не понял.
Рабочие, громко смеясь и переговариваясь, окружили русских.
- О русси! Спутник!
Молодая работница ходила со счастливым лицом, прижимая к груди матрешек, - Токарский заметил ее еще на дворе. Когда туристы прошли в музей, он невольно искал ее глазами.
- Какая красавица! - с восхищением сказал он Валерии Константиновне. - Вот они - рыжие и красные тона Тициана.
- Просто хорошенькая. Почему она забрала себе всех наших матрешек?
- Ей отдали рабочие. Какое доброе лицо! Глаз не отвести.