8
Проснувшись, Жейна сразу же подошла к окну. Город еще спал, убаюкиваемый тихим шелестом дождя.
С того вечера, когда девушка впервые увидела Бориса Грозева, в душе ее что-то изменилось. Сначала Жейна подумала, что это ее вечное нездоровье или меланхолия, которая быстро пройдет, но дни шли за днями, а волнение, связанное с этим человеком, не проходило. Измученная одиночеством и коварной болезнью, Жейна приняла новое чувство как подарок судьбы…
Город постепенно пробуждался. Слышались шаги ранних прохожих, скрип калиток, протяжные голоса продавцов напитка из салепа. Внизу, у подножия холма, в церкви святой Марины зазвонили к заутрени.
Жейне не хотелось больше лежать. Она умылась, оделась, причесалась и вышла из комнаты.
Хотя уже рассвело, лампа на столе в общей комнате еще горела. В камине весело пылал огонь, распространяя приятное тепло.
- Ты чего так рано? - встревоженно спросила мать.
- Да что-то не спится… Хочется выпить чего-то теплого…
- Милена, - крикнула Наталия, - поставь чайник, Жейна хочет чаю.
- Я сама спущусь вниз, - сказала девушка.
- Внизу еще холодно. Укутайся в одеяло. Всю ночь лил дождь…
Жейна поправила подушки на миндере и села. Она чувствовала себя разбитой и уже жалела, что пришла сюда. Нужно было еще полежать в постели.
Наверху хлопнула дверь. Жейна подобрала ноги под широкую юбку, лицо ее вспыхнуло.
Грозев почти сбежал вниз по лестнице. На нем был тот же костюм, в котором он приехал.
- Доброе утро, - поздоровался он с женщинами.
Жейна ответила ему. Наталия Джумалиева приветливо взглянула на гостя поверх лампы.
- Доброе утро! Как вам спалось?
- Спасибо, хорошо… Холмы выглядят очень спокойными…
- Присаживайтесь. - подала ему стул Наталия.
Грозев расстегнул пиджак и сел. Потом посмотрел на Жейну. Ее пышные русые волосы, отливавшие в полумраке червонным золотом, были заплетены в тяжелую косу, перекинутую через плечо.
Все молчали. Было слышно, как дождь барабанит по стеклам, в комнате распространялся аромат буковых поленьев.
Милена принесла кофе для Грозева и чай для Жейны.
- Весна нынче какая дождливая, - с досадой сказала Наталия, наливая кофе Грозеву.
- Да, - согласился он. - Но все же в Пловдиве тепло, а дождь приятный.
- Интересно, скоро ли наступит весна? - задумчиво спросила Жейна, отпивая из чашки маленькими глотками.
- Но ведь она уже наступила, - заметил слегка удивленный Борис, - настоящая весна с теплым дождем и распустившимися деревьями.
- Для меня весна совсем другое, - покачала головой Жейна, поплотнее укутываясь в шаль. И, немного помолчав, тихо добавила:
- Солнце, чистое, безоблачное небо, птицы…
Грозев ничего не ответил. Он молча пил кофе, пытаясь отгадать, чем можно объяснить столь странно-одухотворенное выражение лица девушки.
"Может быть, болезнью, - подумал он, вспомнив слова Аргиряди, случайно оброненные им несколько дней назад, - а может, просто возрастом… Девушки в этом возрасте непонятны и не лишены странности…"
Грозев продолжал молчать, и Жейна воспользовалась случаем, чтобы получше рассмотреть его лицо. Над бровью у него белел большой шрам странной, изломанной формы. Интересно, что таилось у него в душе? Какой он: грубый или нежный? Умеет ли мечтать, способен ли любить?
- А вам случалось не спать ночью? - неожиданно спросила она.
- Довольно часто… - ответил Грозев.
- А что вы в таком случае делаете?
- Читаю или просто думаю в темноте.
- О чем?
- О многом, - он пожал плечами. - О самых будничных вещах, о работе, о том, что мне довелось говорить или слушать…
- А вы любите мечтать?
Грозев удивленно посмотрел на нее. Потом задумался. Выражение его лица несколько изменилось.
- Знаете, - ответил он, глядя прямо перед собой. - Часто бывает так, что мечты вынуждены уступить другой, настоящей жизни… А мечтать любит каждый… Я бы тоже хотел, но не знаю, смогу ли…
Он снова взглянул на девушку и чуть заметно улыбнулся.
- Может, все зависит от характера…
Но мечты делают человека благороднее, добрее, - продолжала настаивать Жейна, будто пытаясь прикоснуться к чему-то, спрятанному на дне его души.
Грозев помолчал, потом медленно, с расстановкой, произнес:
- Человек может быть благородным и не умея мечтать, милая барышня, даже когда ему приходится быть свидетелем самых жестоких, самых отвратительных поступков…
Жейна покачала головой.
- Отвратительное, жестокое унижают человека, убивают в нем благородство, делают его холодным, безмилостным…
- Отнюдь не всегда, - возразил Грозев, оставляя чашку на столе. - Порой отвратительное, жестокое заставляют нас прозреть, увидеть подлинную красоту и благородство, понять смысл жизни.
- А в чем, по-вашему, смысл жизни?
"Отдать ее во имя того, во что безгранично веришь…" - подумал он. Но ничего не сказал. Девушка смотрела на него широко раскрытыми светлыми и чистыми глазами. И Грозев вдруг понял, что перед ним еще ребенок - любознательный, жадно впитывающий в себя мир, открывающийся перед ним. И ему стало смешно, что он разговаривает с ней столь серьезно.
- Смысл жизни для каждого человека различен, - улыбнулся он, вставая. - Для меня он один, для вас - другой…
Лицо его вновь сделалось непроницаемым. Жейна отчаянно попыталась заглянуть ему в глаза, но Грозев, посмотрев на часы, заметил будничным голосом:
- Я должен идти. У меня дела в городе, а время уже позднее. До свидания.
И сдержанно, но дружелюбно улыбнувшись, направился к выходу.
Откуда-то из глубины дома донесся бой часов. И вновь все погрузилось в плотную, серую, неподвижную тишину.
Жейна подошла к окну, постояла там, упершись лбом в стекло. Оно приятно холодило разгоряченный лоб, пламя, вспыхнувшее было в душе, постепенно угасало. Девушка подождала, пока за Грозевым закроется калитка. Выйдя на улицу, он на мгновенье остановился, шаря в карманах, затем, подняв воротник пальто, направился в сторону реки.
По стеклу беспрерывно стекали струйки дождя. И вдруг Жейна поняла, что любит Грозева, любит с той самой ночи, когда впервые увидела его, и что впредь вся ее жизнь будет связана с этим необыкновенным и странным человеком.
Ей захотелось выйти из дома, побродить под дождем, встретить кого-нибудь, поговорить с ним. Но она лишь зажмурила глаза и поплотнее прижалась лбом к холодному стеклу.
9
Грозев спустился к постоялому двору Куршумли, затем свернул на торговую улицу и вскоре очутился у моста через Марину. Там стояла колонна турецких телег, доверху нагруженных чем-то, прикрытым грубыми домоткаными дорожками. Опытный глаз Грозева сразу же различил большие артиллерийские ящики со снарядами. Вероятно, меняли коней, чтобы продолжить путь к Пазарджику. Несколько поодаль стояла охрана. Солдаты в синих суконных мундирах уныло топтались на месте, пытаясь хоть немного согреться.
Значит, турки везут оружие и боеприпасы на север, а это явное доказательство того, что важные события не за горами.
Грозев в задумчивости перешел по деревянному мосту на другой берег и очутился в лабиринте узких улочек слободы Каршияк. Обогнув зерновые склады, он вышел на дорогу, ведущую в Карлово. Был четверг, базарный день, и по дороге тянулись нескончаемые обозы телег, запряженных волами. По обочинам шли крестьяне из Среднегорья в пестрых одеждах из домотканого сукна и островерхих шапках. На их бородатых лицах читались испуг и любопытство. Большинство телег были нагружены буковыми бревнами и соломой, но попадались и повозки с реквизированными продуктами. Рядом с ними шли стражники - забрызганные грязью, усталые, злые, осыпающие возчиков отборной бранью. Те немногие запасы продовольствия, которые еще оставались в селах, тоже изымались и свозились в город.
Грозев постоял немного, пристально вглядываясь в измученные лица крестьян, потом поплотнее запахнул пальто и пошел дальше. Прямо у шоссе, неподалеку от заброшенной мельницы, находился постоялый двор братьев Тырневых. Большой двухэтажный дом, стены которого были увиты плющом, долгие годы служил убежищем членам революционного комитета при подготовке Апрельского восстания. В свое время здесь не раз бывал сам Васил Левский. Удаленность от города и невзрачный вид постройки были удобным прикрытием для встреч, проходивших здесь. Кроме того, род деятельности хозяев, их знакомство со многими людьми способствовали успеху того, что происходило в этом одиноком и мрачном доме на карловской дороге.
Приблизившись к постоялому двору, Грозев вынул карманные часы. Убедившись, что он не опоздал, быстро огляделся и, не заметив ничего подозрительного, вошел во двор. Дождь усилился. С восточной стороны дома, рядом с хлевом, была дверь, которую, как видно, открывали редко. На стук Грозева дверь отворилась, и в проеме показалось лицо старшего из братьев - Христо Тырнева. Увидев гостя, он распахнул дверь пошире и пропустил Грозева внутрь, на ходу обменявшись с ним рукопожатием.
- Как всегда точен… - сказал Христо, поздоровавшись.