Сборник включает произведения двадцати восьми болгарских писателей: среди них - Николай Хайтов, Генчо Стоев, Слав Хр. Караславов, Георгий Алексиев, Коста Странджев и др. Они рассказывают о далеком историческом прошлом страны, и в частности Пловдива - одного из древнейших городов на Балканах, об участии болгарских патриотов в антифашистском Сопротивлении, о созидательном труде народа в социалистическом обществе.
Содержание:
Петр Константинов - ЗОИ 1
Янко Добрев - ДЕНЬ СВАДЬБЫ 3
…ОНИ ЕМУ ДАРЯТ ЦВЕТЫ 8
Слав Хр. Караславов - УГРЮМЫЕ ГЛАЗА 8
Любен Станев - СЧАСТЛИВИЦА 10
Эмил Калычев - КОМСОМОЛЬСКОЕ ПОРУЧЕНИЕ 11
Рашко Сугарев - ГОЛГОФА 12
Йордан Костурков - ТУТ-И-ТАМ-ХАМОН 13
КОРОТКО ОБ АВТОРАХ 14
Примечания 14
Под звездами Фракии
Современная болгарская проза
Петр Константинов
ЗО И
…Эта гяурка родом была из Филибе, и сын падишаха увидел ее в этом городе…
Из турецкой хроники XVIII в.
Махмуд-хан со своей свитой въезжал в Филибе.
Он уже побывал во многих местах санджака посетил все казы к югу от Балкан и теперь решил отдохнуть в большом румелийском городе. Сын Абдул-Хамида, наследник турецкого престола, медленно ехал впереди свиты, хмурил густые темные брови, старался не смотреть по сторонам. А улицы, как всегда, были запружены шумными толпами. Аяны - именитые почетные граждане - в праздничных одеждах; бедные дервиши, ожидавшие у фонтанов крика муэдзина; иноземные купцы и монахи-капуцины у ворот постоялых дворов; нищие - очень много нищих - рядом с богадельней под высоким, стройным, как свеча, минаретом Имарет-джами. Вокруг был город: каменные дворцы правителей вилайета и местной знати на склонах трех холмов, торговые склады вдоль улиц, богатые, усыпанные алтынами витрины лавок сарафов и золотых дел мастеров… а за ними - кварталы бедняков, серые приземистые домишки ютились даже на другом берегу Марицы.
Кавалькада проезжала мимо мечети Мурада Второго, направляясь к дворцу муллы Керим-паши, где должна была остановиться, когда Махмуд-хан впервые увидел Зо и .
Это случилось неожиданно. На углу, напротив мечети, собралась пестрая толпа: ремесленники, торговцы, простолюдины - правоверные и гяуры. Завидев сына падишаха, все пали на колени. Махмуд-хан повернул голову и встретился взглядом с молодой женщиной в зеленом бархатном платье. Гяурка спокойно стояла на пороге лавки и рассматривала его умными, лишь слегка удивленными глазами. Она даже не шевельнулась, в ее осанке были достоинство и легкая надменность.
Махмуд-хан наклонился в седле и спросил едущего рядом Керим-пашу:
- Чья это лавка, паша?
Кернм-паша насмотрел в указанную сторону и тотчас ответил:
- Сарафа Мавродня Маво-оглу, повелитель.
- Он грек?
- Нет, болгарин. Просто имя у него такое. Самый богатый я влиятельный меняла в Филибе. У него торговые связи даже в Калькутте - в индийских землях.
Махмуд-хан кивнул и, отвернувшись, стал смотреть вперед. Самолюбие его было задето. Хотелось еще раз встретить взгляд гяурки, но шестьдесят пашей и три отряда спахиев за спиной не позволяли ему этого сделать.
Отдохнув во дворце муллы, гости спустились с холма - день уже перевалил на вторую половину - и два часа провели на молитве под сводами голубого купола Имарет-джами.
Из мечети вышли поздно - над Филибе уже спускался вечер. На склонах холмов зажглись золотистые мерцающие огни. Торговая улица, ведущая к базару, опустела, вершины минаретов, как погасшие свечи, терялись в темной дымке неба. Тихое спокойствие окутало город.
Махмуд-хан пожелал вернуться во дворец пешком. С ним шел Керим-паша, свита двигалась поодаль.
Только сейчас Махмуд-хан решился поделиться мыслями, которые занимали его все послеполуденное время.
Начал он издалека - с того, как богат город, какие искусные здесь золотых дел мастера, и наконец завел речь о Мавродии.
- Его дочь, Зои, которую видел повелитель, - сказал Керим-паша, - месяц, как вернулась в Филибе. Ее не было пять лет, она жила у родственников в Липиске.
- Сколько детей у этого сарафа? - спросил Махмуд-хан.
- Одна только дочь, потому и дрожит над ней Мавродий. Год назад пришло известие, что Зои заболела, так отец ходил как в воду опущенный, пока она не поправилась…
- Почему отец разрешает такой молоденькой девушке показываться на улице, учитель? - снова спросил Махмуд-хан, помолчав.
- Она так привыкла, повелитель. И одежда, и обхождение у нее на иноземный манер, как в Липиске.
Керим-паша долго рассказывал о сарафе, и Махмуд-хан много узнал о домочадцах Мавродия Мано-оглу. Сказал он и о том, что в доме его есть такие золотые украшения, которым подивился бы сам падишах, что каждый год сараф жертвует на благотворительные цели - церквам, богадельням, постоялым дворам для нищих странников и приютам по сорок румелийских кеси, то бишь по два миллиона грошей.
- Мавродий Мано-оглу - человек открытый, приветливый, уважающий других, но и к своему имени требующий уважения, - закончил мулла.
Тогда Махмуд-хан пожелал, чтобы в тот же вечер после ужина они вдвоем с Керим-пашой навестили сарафа, посидели с ним за дружеской беседой. Керим-паша не стал ни о чем больше спрашивать, только подозвал начальника стражи и распорядился предупредить Мавродия о желании сына падишаха, потом нагнал Махмуд-хана, и они уже молча продолжили путь вверх, ко дворцу муллы.
Дом Мавродия Мано-оглу стоял на восточном склоне холма Джамбаз, над кварталом католиков, и был огорожен высоким дувалом. Это было двухэтажное солидное строение. Окна небольших кокетливых эркеров украшали волнообразные, покрытые черепицей карнизы. Белокаменная двухмаршевая лестница вела к полукруглому порталу, в глубине которого видна была массивная дубовая дверь. Во дворе, не смолкая день и ночь, журчала вода мраморного фонтана и, стекая по ступеням, напоминала о быстротечности времени. Двор был наполнен благоуханием - цветущие кусты жасмина и ветви гранатовых деревьев скрывали белые стены дувала. В глубине сада, в его уединении и прохладе, улавливались очертания увитой зеленью беседки.
Над притихшим городом неслись мерные удары колокола, когда двое мужчин подошли к воротам дома сарафа. Кто-то забежал вперед и постучал в дубовые двери. Открыл сам хозяин. Мягкий свет струился из-за его спины. Мавродий, совершив приветственное темане провел гостей в хает - просторную гостиную, залитую светом желтых витых свечей.
Все вокруг отличалось вкусом и изяществом. Стены с их нишами и шкафами были отделаны красноватым африканским деревом, диваны - несколько выше обычных - были застланы темно-зеленой дамасской тканью, потолок того же красноватого, покрытого лаком дерева мягко отражал свет.
Гости сели, закурили принесенные слугами кальяны. И потекла беседа. Мавродий говорил спокойно, несколько глухим, но приятным голосом. Махмуд-хан подробно расспрашивал о его лавках в Станимаке, о лесных угодьях в Доспатских горах, об Индии… внимательно слушал и наблюдал.
Принесли шербет и восточные сладости - экмек-кадаиф и кадын-гюбек. Тогда Махмуд-хан пожелал увидеть домочадцев Мавродия. В первый раз турок заметил тень беспокойства, пробежавшую по лицу хозяина. Но тот быстро овладел своими чувствами и сказал что-то по-болгарски стоявшему у дверей слуге. Немного спустя в гостиную вошли жена сарафа Луксандра и дочь Зои, поздоровались с гостями и сели напротив, но чуть поодаль, на низкую софу. Разговор возобновился. Женщины говорили мало, но на правильном, даже изысканном турецком языке.
Только сейчас Махмуд-хан смог хорошенько рассмотреть дочь менялы. Зои было не больше двадцати лет. Черты ее лица отличались тонкостью и как бы четкой прорисовкой. Но было еще что-то неуловимое, чистое и возвышенное в облике девушки. Прошло достаточно времени, а Махмуд-хан не мог объяснить себе ее очарования. Может быть, оно заключалось в мягком изгибе ее губ, в теплом блеске золотисто-зеленых миндалевидных глаз? Или в сдержанном достоинстве, с которым она сидела - прямо, положив руки со сцепленными пальцами себе на колени.
Разговор зашел о книгах. Зои знала наизусть целые стихи из Хамадани, и это удивило Махмуд-хана.
- Сараф-эфенди, - сказал он. - Меня удивляет, что вы, иноверцы, читаете наши книги и знаете их наизусть.
Мавродий посмотрел на него долгим взглядом и ответил: