Е. Хамар - Дабанов Проделки на Кавказе стр 35.

- На заочное управление ей нельзя будет ссылаться, потому что я выйду в отставку. Но если она станет требовать непременно имения, разумеется, я уступлю, уважая материнскую волю.

- Будь я на твоем месте, никому в мире не согласился бы отдать свою собственность, на которую не имеют права.

Появление Пшемафа прекратило разговор между братьями.

- Слышали о прорыве?-спросил Александр.

- Да!-отвечал черкес.-Надо было ожидать этого, нынче курбан-байрам*. Собравшись праздновать, нельзя черкесам не попытать воинского счастья!

* Название праздника, оканчивающего весенний "магометанский пост.

Чем же им по­лакомить желудки, как не отбитою барантою? Они так бедны, что без этого им и праздник оставался бы все тем же постом. Впрочем, я уверен, этот прорыв был от Али-Карсиса.

- И я то же думаю,-сказал Александр,-однако он проворен! Давно ли здесь был?

Николаша в свою очередь сдёлал замечание, что если б была его воля, он истребил бы картечью всех черкесов, а тех, которые достались бы ему живьем, беспощадно бы перевешал.

Пшемаф в таких случаях всегда молчал, но тут не вы­терпел и сказал:

Это, Николай Петрович, все новоприезжие так гово­рят, и да простит им бог вред, который они делают этими необдуманными отзывами здешнему краю и России. С приезжающих сюда новичков я, если б был начальником, брал бы подписки -никогда не изъявлять здесь подобных мне­ний и не произносить пустых угроз. Хотите ли, я скажу вам причину побега Дунакая в горы. Один подобный вам фи­лантроп, которого не хочу называть, рассердившись на него по пустому обстоятельству, начал отзываться точно как вы, Николай Петрович; говорить, что всех горцев надо перебить да перевешать, что иначе порядка здесь не будет; и пошел рассуждать в этом смысле... да в заключение при­бавил: "Да я - этого негодяя!., да я его!., да я пойду с своими казаками, окружу его деревню, сожгу его дом, пленю его семейство, схвачу и отдам в солдаты..." Мы с вами знаем, что он не может и не смеет этого сделать: но черкесы не знают. У них сказано -и сделано. Пустые уг­розы им непонятны. Дунакай узнал как-то об его гневе, ис­пугался хвастливых стращаний скорого на язык молодца нашего: мысль о возможности быть отданными в солдаты приводит в трепет всех горцев; и вот Дунакай бежал за Кубань. Теперь непременно пойдет потеха. Видите ли, ка­кую можно заварить кашу неосторожными рассуждениями вроде тех, в какие вы пускаетесь. Правительству и началь­ству нельзя держать за язык каждого новоприезжего фи­лософа; но каждый, если не по благоразумию, то по рас­чету личной выгоды и общей безопасности должен бы взвешивать свои слова. Лучше бы вы и все, которые го­товы давать свое мнение о здешнем крае, говорили о до­ставлении этим племенам мирных занятий хлебопашеством, промышленностью, торговлею, об обеспечении им безбед­ного существования, а не о резании и вешании: такие от­зывы, раздаваясь со всех сторон, произвели бы лучшее впечатление в черкесах, поселили бы в них доверие и на­дежду, подали бы хорошие идеи...

Дверь отворилась.

Отец Иов вошел в комнату проститься со своим прия­телем. Он ехал в Черноморию к полку.

Тщетно уговаривали его все присутствующие остаться до утра, ссылаясь на опасность выезжать вечером; рассказы­вали ему о случившихся прорывах; но священник не внял советам и уехал.

Два дня спустя в станице заговорили о насильственной смерти отца Иова, которого тело найдено было на дороге. О появлении черкесов однако ж не было слышно. Казаки толковали между собою об этом различно.

Такая весть погрузила Александра в глубокую печаль.

Едва кончилась речь об этом, как ему доложили, что приезжий пехотный офицер желает с ним видеться. Его просили войти.

- Позвольте вас спросить,- сказал он, войдя и обратясь к Александру,- вы ли капитан Пустогородов?

- Я, что вам угодно?

- Полковой командир, пользуясь моим отъездом в Ставрополь, куда я послан за жалованьем для полка, поручил мне вручить вам вот это письмо и деньги, найден­ные в полковом ящике после почтенного нашего священни­ка, отца Иова. Вместе с деньгами лежало письмо к пол­ковому командиру, в котором священник просил его, в слу­чае смерти, доставить немедленно деньги к вам, объясняя, что у вас его ручное распоряжение насчет суммы, равно и расписка, выданная мною, когда я принял его деньги для хранения. Не угодно ли вам будет возвратить мне эту расписку и уведомить полкового командира о получении от меня денег, в ответ вот этой бумаги?

Тут офицер подал пакет, в котором была бумага при довольно значительной сумме.

- Сейчас.

Александр с стесненным сердцем распечатал письмо отца Иова.

Священник просил отправить деньги в ломбард, а би­лет доставить к его сыну - если он жив, если же нет, упо­требить означенную сумму на богоугодные дела, по ус­мотрению Александра.

- Скажите, пожалуйста, каким образом погиб этот благочестивый, редкий человек?-спросил Пустогородов у приезжего.

- Он найден проколотым в грудь кинжалом в несколь­ких местах; причетник также был убит. В убийстве подо­зревают подводчика. Отец Иов, не найдя на почте лоша­дей, нанял везти себя женатого солдата из казанских та­тар*, известного негодяя. Татарин этот, зажиточный чело­век, теперь не отыскивается. Должно полагать, что он, совершив преступление, бежал за Кубань или взят черкеса­ми в плен. Все знали, что у отца Иова есть деньги, а при­четник, выезжая из станции, был, говорят, пьян. Татарин, отправляясь со священником, занял у товарищей денег, чтобы купить рыбы в Черномории** и привезти для про­дажи на линию***. У жены его не нашлось ни копейки, хо­тя всем известно, что у них всегда водились деньги. Вещи священника все целы, карманы пусты, шкатулка найдена отпертою, с ключом в замке, но в ней ничего нет.

Получив расписку и бумагу от Александра к полково­му командиру, офицер уехал.

- Здравствуйте, Александр Петрович! Как ваше здо­ровье?-молвил вошедший знакомый уже нам старик пол­ковник.

- Лучше, благодарю вас, полковник!-отвечал Пусто­городов,-а я только что к вам собирался о многом пере­говорить.

- Хорошо, только не теперь. К вам будет сейчас Али-Карсис; мне дали знать с переправы о его прибытии -по­слушаем, что он скажет. Я видел одного, из моих лазутчи­ков - преестественного плута! Хоть он бессовестно лжет, но случается, говорит и правду: по всему вероятию, за Ку­банью готовится большой шпектакль. Как кстати, Пшемаф, что вы здесь! Я попрошу вас взять на себя труд быть на этот раз переводчиком.

- С большим удовольствием!-отвечал Пшемаф.

Разбойник вошел к Александру Петровичу, поздоро­вался со всеми очень сухо и сел. После нескольких обмен­ных слов, не заслуживающих внимания, капитан Пустого­родов стал рассматривать шашку разбойника, и показывал ему свое оружие. Али-Карсису очень нравилась одна шашка. Александр тотчас предложил ее -они обменя­лись оружием.

* Татары, поступающие в солдаты, не берут с собою жен; но на Кав­казе нередко женятся на туземных магометанках.

** Главная промышленность черноморских казаков.

*** На Кавказе Кавказская линия часто называется просто линиею, а земля черноморских казаков просто Черномориею,

- Что у вас нового? Где Дунакай?-спросил полков­ник.

- Дунакай за Белой речкой,- отвечал разбойник,- вчера у абазехов виделся он со съехавшимися князьями и старшинами.

- Велик ли был съезд?

- Довольно велик.

- Ты был там?

- Был.

- Кто был еще?

- Убыхские старшины с своим питомцем - сыном уби­того вами Жам-Булат Айтекова, очень много абазехов, шабсугов и старшин других племен.

- Где же был съезд?

- На берегу Белой речки, близ дуба, где была Ма­шина*.

- Полно, Али-Карсис, мяться-то; расскажи-ка все как было.

Разбойник начал рассказ таким образом.

- Дунакай, помните вы, не хотевший никому показы­ваться, назначил теперь день для свидания с нами. Узнав о том, мы рано утром отправились в назначенное место. Подъезжая, мы увидели в некотором отдалении на курга­не семь человек, занятых намазом. Лошади их паслись же поодаль. Мы остановились за другим курганом, не слезая с коней. Едва первые лучи солнца стали показываться, как эти семь человек взъехали на холм, за которым мы нахо­дились. Впереди всех был маститый старик с огромною се­дой бородой; в лице его изображалось радушие. Не слезая с лошади, он громко сказал нам: "Селам алекум**, адыге***!" "Алекум селам, Дунакай!"-ответствовали все при­сутствующие. Воцарилось глубокое и продолжительное молчание. Наконец старик, сдвинув густые брови и тяжко вздохнув, воскликнул: "Месть и кровь гяуру!"- "Месть и кровь гяуру!"-повторили все в один голос.

* Один известный наездник, во время зимнего набега, захватив абазеха в плен, перед отступлением приказал зарыть бочонок с порохом у ног красовавшегося дуба и провести под землею фитиль. Пленного раз­дели догола и, приковав гвоздями к дубу, обливали холодной водой в сильный мороз; между тем наездник с своими отошел, и фитиль зажгли; прикованный стал призывать на помощь; на отчаянные вопли съехалось множество абазехов, которые начали его освобождать. Наездник оста­новился вдали, тщетно ожидая взрыва адской машины. Полагать дол­жно, что абазехи затоптали невзначай фитиль, ибо порох не загорелся. С той поры место, где происходило это, прозвали Машиною.

** Приветствие магометан при встрече между собою; с гяурами же считается грехом приветствоваться так.

*** Черкесы называют себя адыге