* * *
Алеша любил эти ранние утренние часы, когда трамваи были полупустыми. Примостившись у окна, он быстро повторял устные задания, а потом погружался в раздумье. Скоро ему исполнится пятнадцать лет – время вступать в комсомол. По натуре Алеша был человеком свободолюбивым, предпочитавшим не связывать себя никакими союзами. Летом у него неожиданно состоялся на эту тему разговор с соседской девочкой Мусей, которая ему нравилась.
– Я буду без тебя скучать, – сказал Алеша, когда пришла пора уезжать с дачи.
– Мы могли бы сходить в театр, – предложила Муся. – Мне как раз сшили новое платье из покрышки для рояля.
Алеша вздохнул. Его гардероб был далеко не так богат. Особенно плохо обстояло дело с обувью. Летом его выручали дешевые парусиновые туфли, которые он старательно чистил по утрам зубным порошком, отчего за ним вечно тянулся, как за Мальчиком-с-пальчиком, неизгладимый след. Но вот зимой…
– Алеша, давай переписываться! – воскликнула Муся, почувствовав его замешательство.
– Не хочу, чтобы у меня дома находили твои письма.
– Почему дома? Я буду писать тебе на почту до востребования.
– Но у меня же еще нет паспорта!
– Будешь получать письма по комсомольскому билету. Многие ребята так делают.
Алеша не решился сказать тогда Мусе, что до сих пор не вступил в комсомол. Он надеялся, что вопрос этот как-нибудь сам собой рассосется. Так уже было в детстве, когда их всем классом должны были принимать в пионеры. При этом полагалось произносить следующие слова: "Я, юный пионер СССР, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю…" Алеша предпочел бы не давать никаких обещаний, тем более торжественных, он инстинктивно сторонился всяких проявлений парадности.
Выручила его в то время ветрянка. Когда он после выздоровления перешел в новую школу, весь класс там уже был в красных галстуках. Чтобы не казаться белой вороной, Алеша тоже нацепил на шею галстук, и вопрос о вступлении в пионеры отпал сам собой.
Но с комсомолом такой номер не пройдет! Может быть, лучше действительно стать комсомольцем и получать потом письма до востребования? Почему-то сама мысль об использовании комсомола для удобства личной переписки не показалась Алеше циничной. Ему пришли на ум раскрашенные бюстики Ленина в мастерской Крылова. Откуда у отца возникла идея создать тематическую картину? Он всегда слыл пейзажистом-лириком…
Покачав головой, Алеша решил больше не ломать голову над этими вопросами и пустить все на самотек.
* * *
Вскоре в стране начались массовые аресты, сопровождавшиеся громкими публичными процессами над врагами народа. В школе одно за другим проходили комсомольские собрания, на которых учащиеся гневно осуждали извергов и предателей родины. Неожиданно врагами народа оказались и родители некоторых учеников. По утрам в школе теперь постоянно раздавался плач, а потом долго еще можно было наблюдать растерянные лица преподавателей. Незаметно покинула школу надменная Алла Лебедь, и с входной двери исчезла дощечка с надписью "Школа… имени тов. Лебедя".
Как-то на перемене к Алеше подошел его приятель Володя Попов и помахал бумажкой.
– Вот справка от врача! – весело сказал он. – Заболеваю, горло простудил.
– Чему радуешься? – спросил Алеша.
– Радуюсь, что не нужно присутствовать на комсомольском собрании. Там ребята будут отрекаться от своих родителей.
"Хорошо, что я не вступил в комсомол", – подумал Алеша. Теперь он находил вполне уместным намерение отца писать тематическую картинку с центральной фигурой Ильича на полотне. "Это страховка на будущее", – сообразил он наконец. "Отец предвидел, как пойдут дела".
А комсомол, между тем, бурлил. В школе появился комсорг – мужеподобная девица с хриплым голосом Зоя Терентьева, постоянно приговаривавшая: "Враги народа, понимаешь! Ничего, органы с ними разберутся!" Участились и классные собрания с идеологической повесткой.
– Почему ты не вступаешь в комсомол, Крылов? – строго спросила у Алеши после собрания Терентьева.
Алеша не растерялся, у него мгновенно сработал оборонительный рефлекс.
– Посмотрите, товарищ Терентьева, на наших комсомольцев – какие они все бледные и хилые. Целыми днями сидят на собраниях, их и на улицу не вытащишь. А я уже сдал все нормы на значок "Будь готов к труду и обороне" и организую сейчас, вместе с учителем физкультуры, секцию юных самбистов в нашей школе.
– Правда?! – ахнула Терентьева.
– Это будет первая такая секция в районе, – безапелляционно заявил Алеша.
– Ну, ты молоток, Крылов! – воскликнула слегка обалдевшая Терентьева. – Так держать!
Больше к Алеше с предложением вступить в комсомол никто не приставал. Грубые выкрики комсорга Терентьевой казались особенно неуместными по сравнению со спокойной, подчеркнуто-правильной речью большинства педагогов, с ее характерной московской интонацией. Алеша, пожалуй, впервые обратил внимание на то, как скромно, в сущности бедно, одеты школьные учителя. Многие не вылезают из темных сатиновых халатов, на других – всегда один и тот же старый, потертый костюм. Чувствовалось, что учителя подавлены происходящими событиями, хотя и стараются этого не показать.
* * *
Когда Алеша перешел в девятый класс, волна арестов несколько спала, и в школе больше не раздавался по утрам детский плач. На экраны вышел художественный фильм "Великий гражданин", в котором подробно рассказывалось о злодейском убийстве врагами народа ленинградского партийного руководителя товарища Кирова. Главный герой, в исполнении артиста Боголюбова, представал красивым, мужественным богатырем, с ослепительной, располагающей к себе улыбкой и несгибаемым характером. По замыслу режиссера Эрмлера, он олицетворял собой все лучшие черты советского человека.
В школе был организован коллективный просмотр фильма. Алеша вышел из кинотеатра с неприятным чувством неловкости от увиденного. Сюжет фильма показался ему надуманным, образ Кирова – фальшивым. Он хорошо помнил, как выглядели разного ранга партийные руководители, позировавшие в свое время отцу в мастерской. Отнюдь не киногерои! Зачастую невзрачные, тщедушные люди, но всегда с ощущением собственной значительности и вседозволенности. Многие из них недавно были объявлены врагами народа и расстреляны.
Алеша вспомнил забавный эпизод с висевшим в классной комнате портретом наркома внутренних дел Ежова, главного организатора и руководителя массовых репрессий. Ежов так ярко проявил себя в деле искоренения врагов народа, что по праву заслужил прозвище "любимый нарком".
В один прекрасный день портрет любимого наркома внезапно исчез со стены. В школе поднялся неистовый переполох. Уроки были прерваны, и все занялись поисками пропавшего портрета. Через некоторое время выяснилось, что Ежов снят с должности и арестован. Тогда бросились искать уже не портрет, а виновника происшествия. На допрос к директору были по очереди вызваны все школьные хулиганы, но найти злоумышленника так и не удалось. Лишь много позже стало известно, что портрет Ежова снял со стены сын одного из советников югославского посольства, случайно услышавший телефонный разговор отца и решивший опередить события.
* * *
Как-то раз Алеша, зайдя после уроков в учительскую за ключами от спортзала, увидел на столе беспорядочную стопку бумаг. Оказалось, что это краткие характеристики учеников, по-видимому, черновые наброски. Не без интереса Алеша прочел о себе следующее: "Крылов Алексей. Ученик средних способностей. Характер мягкий, наделен чувством юмора. Готов пойти на компромисс по мелким вопросам, но не на предательство. С выбором профессии не определился. Лишен честолюбия, и не может быстро принимать решения, поэтому вряд ли сделает карьеру".
"Что ж, в целом неплохо, – подумал Алеша. – И как только они обо всем догадались!"
* * *
Между тем, с ослаблением волны массовых арестов, жизнь в Москве оживилась. Как-то раз Алеша застал отца в мастерской беседующим с суховатым, гладко причесанным на прямой пробор немцем.
– Мой сын, Алексей, – произнес по-немецки Крылов. – А это доктор Роберт Штельцер – секретарь германского посольства. Собираюсь писать его портрет.
Доктор Штельцер улыбнулся кончиками губ. "Ничего себе, – подумал Алеша. – То ли еще будет!"
Действительно, вскоре в доме произошло важное событие – отец получил разрешение на покупку мощного немецкого радиоприемника "Telefunken", и у Алеши появилась возможность напрямую узнавать о том, что творится в мире.
СССР и Германия стремительно двигались навстречу друг другу. С экранов московских кинотеатром исчезли фильмы, осуждающие национал-социализм, а в германском посольстве стали устраивать пышные приемы в ознаменование воссоединения Германии с Австрией и вхождения в состав Третьего рейха Судетской области Чехословакии. "Три миллиона немцев оказались вне рейха, им должна быть возвращена родина!" – истерически взывал из приемника голос Адольфа Гитлера.
Воссоединение с судетскими немцами транслировали все радиостанции Германии под звуки обновленного гимна, к которому была добавлена бравурная мелодия в память о погибшем предводителе гитлерюгенда Хорсте Весселе: "Und nun marschieren schwarze Bataillonen!"
Аннексия Австрии и Судет была объявлена важным вкладом в дело мира. "Судетские немцы ликуют!" – не успевал восклицать Гитлер. Наконец, 23 сентября 1939 года был заключен знаменитый пакт Молотова – Риббентропа о дружбе и ненападении между СССР и Германией.