VII
МЕНЯ СЕКУТ РОЗГАМИ ЗА УЧАСТИЕ В КУЛАЧНЫХ БОЯХ
Последний скандал, устроенный Андреем у Шрамов, сверх всякого ожидания, разрешился для нас с братом очень приятными последствиями. Катерина Григорьевна вскоре сама приехала в гимназию, обласкала меня, дала мне коробку конфет и сказала, что напрасно мы так громко стучались в дверь, так как ее кабинет не был заперт. Брат мне рассказал, что она таким же образом почтила своим посещением и корпус, где очень долго разговаривала с Андреем, целовала его и просила ходить каждый праздник. При воспоминании об эротической сцене, виденной нами в кабинете, я краснел от омерзения, а Андрей смеялся, передразнивая порой гвардейца, пользовавшегося расположением Катерины Григорьевны. Надо, впрочем, заметить, что мы условились с братом никому не рассказывать того, что видели, и не нарушали этого условия.
Раз, когда мы возвращались от Шрамов, брат закричал: "Сеня! это ты! здравствуй!" Он остановил бежавшего мальчишку, по уши уткнувшегося в маленький воротник куцей и узенькой беличьей шубенки, покрытой синим потертым сукном. Было очень холодно, несмотря на начало марта, и из шубы виднелись только кусочек красного носа и один глаз с заиневшими ресницами, да верх бараньей шапки. Семен бежал почти бегом, и Андрей остановил его на всем лёту.
- Здравствуй же!
- Здравствуйте, - неловко проговорил Семен, высвобождая свои руки из рукавов, сложенных для тепла вместе. Шуба распахнулась, и мы увидели баранью шапку, красное круглое лицо с пугливо бегавшими глазами, а внизу засаленное серенькое нанковое пальто.
- Где ты живешь? как поживаешь? привык здесь? отчего ты к нам не пришел? - весело спрашивал Андрей.
- Вы как поживаете? - спросил с замешательством Семен, очевидно не знавший, что ему говорить.
- Ну, пойдем, Андрей: тут холодно, - сказал я. Я чувствовал себя в очень неловком положении на большой улице, рядом с мальчиком, который был одет хуже всякого казачка, набивающего трубки, и который очень походил на уличного мальчишку.
- Где же ты живешь? - допрашивал Андрей, не обращая никакого внимания на мои слова, и взял смущенного Семена за обе руки.
- Недалеко, здесь под горой, в Жидовской слободке.
- Вот и отлично! пойдем к тебе! - восхитился Андрей. - Нам ведь рано еще являться.
- Пожалуй, только… - начал Семен.
- Что за глупости! пойдем лучше домой; когда-нибудь в другой раз, - заметил я.
- В какой в другой раз? - с неудовольствием передразнил меня Андрей. - Мы и квартиры не знаем…
Во всяком случае нужно было куда-нибудь идти. Стоять на людной улице, где того и гляди кто-нибудь мог заметить нас, было всего хуже.
- Пойдем же к тебе, посмотрим, - говорил Андрей, дергая своего приятеля за обе руки.
- Там ведь у нас нехорошо, - смущенно заметил Семен.
- Что за беда! ничего! веди! - нетерпеливо восклицал Андрей, дергая Новицкого все с большей и большей энергией.
- Вам неловко покажется.
- Ну, вот еще! - заключил Андрей и, не допуская дальнейших возражений, потащил Семена вперед по тротуару.
Нечего делать, мы пошли.
- Что же ты делаешь? учишься? - спрашивал Андрей. - А я, брат, тебя часто вспоминал. Вот бы хорошо, кабы ты был тоже в корпусе. Помнишь, как мы с тобой дрались из-за Барбоски, а? Все-таки в деревне лучше, чем здесь. А тебе как кажется?
- И мне тоже.
- Отчего это у вас нет никакой формы?
- Не заведено. -
- А у нас и ружья дают, - продолжал Андрей, - где же эта Жидовская слободка? далеко она?
- Да вот она.
Слободка, совершенно непроходимая по случаю грязи в другие времена года, кроме зимы, представлялась теперь какой-то пустой деревушкой, заброшенной в средину снежной пустыни. Маленькие деревянные лачуги с покосившимися воротами, точно высыпанные с неба могучею рукой, разбросались по земле как. попало. Оторванная калитка висела на одной петле и уныло покачивалась; выбитое стекло было заткнуто тряпкой; торчавшие из крыш черные трубы не дымились и не показывали никакого признака жизни. Вся слободка, казалось, замерзла; присутствие живых людей решительно ничем не проявлялось.
- Вот здесь, - сказал Семен, повертывая к одному дому и останавливаясь у запертой калитки.
Мы вошли в крытый, темный двор, где стояли телеги с завороченными назад оглоблями, сани, какие-то бочки, лежали дрова и проч. и проч. Пахло и дегтем и навозом. Пройдя этот двор, мы очутились на свету; эта часть двора не была покрыта, и там навалило снегу по колено.
- Вот здесь, - сказал Новицкий, показывая на крутую лестницу без перил и торчавшее над ней одинокое маленькое шестистекольное окошечко.
- Иди, иди! - одобрительно и весело крикнул Андрей. Это поощрение было очень у места, так как Семен все что-то смущался и двигался как будто очень неохотно.
Мы взобраллсь в крохотную каморку, сплошь занятую лежанкой, кроватью, столом и двумя табуретами. Единственное окошечко с двумя рамами из синих бутылочных стекол плохо освещало двухаршинное пространство, оставленное свободным от мебели; было темно, жарко и душно. На лежанке сидел, скорчив под себя ноги, широкоплечий малый лет шестнадцати с круглой, как арбуз, головой и что-то внимательно шил. Рассмотрев нас, он быстро вскочил на ноги и, как столб, остановился у дверей.
- Извините, - смущенно пробормотал он, усиливаясь застегнуть свое нанковое пальто, на котором не имелось пуговиц, почему застегивание его особенно затруднялось.
- Вот, - смущенно сказал Семен, подвигая нам табуретки и, очевидно, желая этим вот выразить: "Вот какая конура, а вы думали - рай!"
- А это что такое? - сказал Андрей, взяв с подоконника ящик из-под сигар, наполненный всяким хламом. Там были и гвозди, и винтики, и солдатские оловянные пуговицы, и костяшки. - А это какие записки? - спрашивал Андрей, оставляя ящик и взяв со стола тетрадь. - Что такое гомилетика?
Не дожидаясь ответов на свои вопросы, Андрей с самым веселым видом задавал другие.
- Вы здесь только двое и живете? - спросил он наконец.
- Нет, тут еще третий есть, - ответил Семен, думавший о чем-то другом.
- Где же он?
- Куда он ушел, Бенедиктов? - обратился Семен к парню, все еще не терявшему надежды застегнуть свое пальтишко без пуговиц.
- Он вышел, - тихо отвечал Бенедиктов, наклоняясь всем корпусом вперед, из чего можно было заключить, что он сообщает домашний секрет, которого не следует знать гостям.
- Куда же?
- На войнишку, - еще тише и еще больше наклонившись вперед, сказал Бенедиктов.
- Как на войнишку? куда это на войнишку? - с живостью затараторил Андрей.
- Драться на войнишку пошел, - недовольным тоном объяснил Новицкий.
- С кем же он дерется?
- Там много - тысячи.
- Где же? где это? - с хохотом спрашивал Андрей.
- А вот тут по спуску.
- Ради бога, пойдем туда! Сведи, душечка! Где эта войнишка? - пристал Андрей.
- А вот пойдемте - мы покажем, - неожиданно оживляясь, сказал Бенедиктов. - Пойдемте!
- Пойдемте! Пойдемте! - радостно вскричал Андрей. Мне тоже было очень любопытно посмотреть войнишку, и я не без удовольствия готовился идти туда, подвязывая наушники и надевая форменные казенные рукавички, между тем как Бенедиктов, надев шубу, подпоясывался полотенцем. Он улыбался до ушей и говорил: "Пойдемте, пойдемте - мы вам покажем".
Тут я только вспомнил, с какими товарищами мне придется идти по улице, но скоро успокоился, сообразив, что едва ли нас кто может встретить на Жидовском пустыре. Этому успокоению, впрочем, много способствовало то обстоятельство, что я очень заинтересовался войнишкой, про которую уже слыхал несколько раз.
- Тебе бы только драться - ступай на войнишку, там и дерись вместе с семинаристами, - презрительно говорили у нас в пансионе, желая уколоть таких драчунов, как Сколков.
- Как же вы здесь спите втроем-то? - спрашивал между тем Андрей у одевавшегося Семена.
- По очереди: сегодня - на кровати, завтра - на лежанке, а там - на полу; по очереди, - отвечал добродушный Бенедиктов.
- Где лучше спать - на кровати или на лежанке? - спросил я, так как мое долгое молчание становилось неловким.
- Как же можно сравнить! На лежанке очень жарко, на полу холодно, а на кровати удобно, - пояснил Бенедиктов, улыбаясь во всю ширину своего огромного рта.
Мы спустились по крутой лестнице без перил, рискуя скатиться вниз по оледеневшим ступеням, прошли темный крытый двор и выбрались наконец на пустынную замерзшую улицу. Бенедиктов как путеводитель пошел вперед по глубокому снегу, засыпавшему тротуар; Андрей шел рядом с Новицким; я замыкал шествие, соображая, что в случае надобности могу отстать от них и сделать вид, что я человек, совершенно посторонний уличным мальчишкам, идущим впереди с братом.
- Кто же с кем дерется? - спрашивал Андрей, потирая руки от восторга.
- Стена на стену. С одной - мещане да мы, а с другой - ребята из Черкасов да извозчики, - улыбаясь, пояснил Бенедиктов, сделав оборот и идя взадпятки. - Нынче только плохо. Прежде, говорят, черкасов за реку наши перегоняли. Ныне они хлюздить начали.
- Как?
- Как плохо придется, начали кольями да камнями бить наших; стали засады делать. Подлый народ эти черкасы.
Андрей схватил Семена под руку, прижался к нему и, кривляясь от удовольствия, тащил его вперед. Когда Андрей находился в очень веселом расположении духа, на него нападал прилив необыкновенной откровенности. Так случилось и в этот раз.
- А я ведь тебе не говорил, - сказал он, оборачиваясь ко мне, - меня уж секли в корпусе три раза.