Редгонтлет прочел, и у него из рук выпала роковая бумажка. Он остался неподвижен. Но сэр Ричард Глендейл поднял записку, прочел ее, в свою очередь, и воскликнул:
– Теперь все погибло!
Максвел пробежал записку глазами.
– Клянусь, это Колин Кемпбл, – сказал он. – Я слышал, что он вчера ночью приехал из Лондона.
Как бы в ответ на это послышались звуки скрипки слепого музыканта, который громко играл знаменитый марш этого клана.
– Конечно, это Кемпбл, – сказал Мак-Келлор, – он с батальоном, стоящим в Карлэйле, окружит нас.
Воцарилось молчание, и два или три индивидуума ускользнули потихоньку из комнаты.
Лорд Готбрэн заговорил первым в духе великодушия молодого английского вельможи.
– Если мы были безумцами, – сказал он, – по крайней мере, не будем трусами. Здесь есть некто, чья жизнь драгоценнее всех наших. Он прибыл под наше ручательство, постараемся же, по крайней мере, спасти его.
– Хорошо, очень хорошо сказано, – отвечал сэр Ричард Глендейл. – Прежде всего, позаботимся о короле.
– Это уж мое дело, – воскликнул Редгонтлет, – если только успеем возвратить бриг! Я сейчас пошлю приказание.
Он сказал несколько слов двум из своей свиты, которые вышли немедленно.
– Только бы король ступил на борт, – прибавил Редгонтлет, – а нас довольно, чтоб защищать его и прикрыть отступление.
– Хорошо, – молвил сэр Ричард, – я осмотрю пункты, где можно защищаться. Редгонтлет, – прибавил он, понижая голос – я вижу, что некоторые наши друзья побледнели, но мне кажется, что глаза вашего племянника сверкают в эту минуту сильнее, нежели в то время, когда мы только обсуждали возможность опасности.
– Это обычай нашего дома, – отвечал Редгонтлет, – наша храбрость достигает высшей точки лишь в то время, когда мы сражаемся за побежденную сторону. И я чувствую, что не переживу этой катастрофы. Государь, – сказал он, обращаясь к Карлу, – позвольте мне только защитить, по возможности, вашу августейшую особу от опасности, и…
– Я уже вам сказал, не заботьтесь обо мне, господа, – повторил Претендент, – прежде гора Граффель обратится в бегство, нежели я.
Многие якобиты бросились к ногам Карла и со слезами умоляли его изменить решение, а в это время еще двое из них вышли из комнаты, и вскоре послышался топот удалявшихся лошадей. В этой суматохе Дарси, Лилия и Файрфорд стояли в стороне, держась за руки, подобно пассажирам тонущего корабля, решившим ожидать вместе жизнь и смерть.
Среди этого беспорядка в комнату вошел мужчина, одетый просто, в обыкновенный костюм квакера, с черной кокардой на шляпе и с охотничьим ножом за поясом. Он был высокого роста, приятной наружности, манеры его обличали военного. Он прошел беспрепятственно сквозь стражу (если она была в этой суматохе) и очутился почти безоружный среди вооруженных людей, которые восприняли его приход как явление карающего Ангела.
– Вы очень холодно принимаете меня, господа, – сказал он. – Сэр Ричард Глендейл, лорд В., мы ведь незнакомы? А, Максвел, как поживаете? А вы, Инголдсби – я не хочу вас называть другим именем, – почему холодно встречаете старого друга? Но вы, без сомнения, угадали причину моего прибытия?
– И приготовились, генерал, – отвечал Редгонтлет. – Мы не из тех, которые позволят себя окружить, как баранов, предназначенных для бойни.
– Полноте! – возразил Кемпбл, – вы воспринимаете вещи слишком серьезно. Позвольте только мне сказать слово.
– Ничто не может поколебать нашей решимости, – отвечал Редгонтлет, – если бы даже этот дом, что очень вероятно, был окружен вашими войсками.
– Конечно, я пришел не один, – молвил генерал, – но если вы захотите меня выслушать…
– Выслушайте меня сами, сударь, – сказал Претендент, подходя к нему, – предполагаю, что я причина вашего посещения. Я сдаюсь добровольно, чтобы избавить всех этих господ от опасности. Обещайте, что это, по крайней мере, послужит им гарантией.
– Никогда! Ни за что! – воскликнула небольшая кучка сторонников, оставшихся верными несчастному Карлу.
Они бросились к Кемпблу и, может быть, схватили бы и – кто знает – убили бы его, если бы не видели, что он стоял хладнокровно, скрестив на груди руки.
– Я не знаю этого человека, – сказал он, почтительно поклонившись сыну королей шотландских, – я не ищу с ним знакомства, нежелательного ни для него, ни для меня.
– А между тем предки наши были знакомы, – сказал несчастный Претендент, который даже в эту критическую минуту не мог изгнать воспоминания об утраченном королевском величии.
– Одним словом, генерал Кемпбл, – сказал Редгонтлет, – приносите вы нам мир или войну? Вы честный человек, и мы можем на вас положиться.
– Благодарю вас и скажу, что ответ на ваш вопрос зависит от вас самих. Будемте серьезны, господа. Может быть, нет большого вреда в том, что вы собрались в этом темном, уединенном углу на охоту да медведей, на петушиный бой или для какой другой забавы, но эта выходка была немного неблагоразумна, если принять во внимание ваши отношения к правительству, и она причинила небольшое беспокойство. Власти получили преувеличенные сведения о ваших замыслах через посредство одного изменника, допущенного на ваши собрания, и я был послан принять начальство над отрядом войск, достаточным на случай, если бы оправдались эти слухи. Вследствие этого я прибыл с кавалерией и пехотой и с полномочием поступать, как потребуют обстоятельства. Инструкции мои, однако, согласуются с моим убеждением не арестовывать никого и не производить расследования случившегося, если храбрые господа, здесь присутствующие, захотят отказаться от замыслов, которые могли иметь, и мирно разойдутся по домам.
– Как! Все! – воскликнул Глендейл, – все без исключения?
– Без малейшего исключения, – отвечал генерал, – таковы мои приказания. Если вы принимаете мои условия, заявите об этом и поторопитесь, ибо могут произойти события, которые воздвигнут препятствия добрым намерениям его величества относительно всех вас.
– Добрые намерения его величества! – повторил Карл, – так ли я расслышал, генерал?
– Я вам передам собственные слова короля, – отвечал Кемпбл: – "Я заслужу доверие моих подданных, – сказал мне государь, – возложив надежду на мою безопасность. На миллионы людей, признающих законность моих прав, и на здравый смысл и благоразумие небольшого числа тех, которые вследствие заблуждения воспитания упорствуют признать их".
Его величество не хочет верить, что самые ревностнейшие из оставшихся якобитов могут питать замысел возбудить междоусобную войну, которая погубила бы их самих и их семьи и покрыла бы кровью столь спокойную страну. Король не хочет даже допустить мысли о том, что его родственник хочет втянуть честных и великодушных, но заблуждающихся людей в попытку, которая погубила бы всех тех, кто избежал последствий предшествовавшего мятежа; и он убежден, что, если любопытство или какой-либо другой повод привлекли этого родственника в Англию, то последний скоро узнает, что самое благоразумное для него будет возвратиться на континент, а благородное участие короля к его судьбе помешает всякому препятствию к его отъезду.
– Вы говорите искренне? – спросил Редгонтлет, – возможно ли, чтобы мне и всем нам было дозволено сесть на корабль?
– Да, – отвечал генерал, – вы свободны отплыть на этом корабле. Но я не советую делать этого никому без слишком важных причин, не зависящих от настоящего собрания, ибо полнейшее забвение прикроет все здесь происходившее.
– В таком случае, господа, – сказал Редгонтлет, обращаясь к друзьям, – дело погибло навсегда.
Генерал Кемпбл отошел к окну, словно избегая слушать, что говорилось. Обсуждение продолжалось недолго, потому что дверь спасения, открывшаяся захваченным сторонникам Карла, была так же неожиданна, как их положение опасно.
– Вы даете нам честное слово, генерал, – спросил сэр Ричард Глендейл, – что нас не будут преследовать за прошлое?
– Даю честное слово, – отвечал Кемпбл.
– А мне обещаете, – прибавил Редгонтлет, – что мне будет дозволено сесть на этот корабль с тем из друзей, кто захочет мне сопутствовать?
– Гораздо больше, мистер Инголдсби, или, скажу на этот раз, Редгонтлет: вы можете остаться на рейде до тех пор, пока не присоединятся к вам знакомые из Файрлэди. После этого сюда явится военный фрегат, и нет надобности говорить, что положение ваше будет опасно.
– Оно не было бы таким… – начал Редгонтлет.
– Вы забываете, друг мой, – сказал Претендент, – что прибытие генерала только наложило печать на наше решение отказаться от боя быков или как хотите назовите не удавшееся предприятие. Прощайте, мой великодушный враг, – прибавил он, кланяясь Кемпблу. – Я оставляю эти берега, как и прибыл сюда, один, и никогда не возвращусь.
– Нет, ни одни, – воскликнул Редгонтлет, – пока сохранится хоть капля крови в моих жилах.
– Нет, не одни, – повторили многие якобиты под влиянием чувства, которое не позволяло им следовать советам холодного благоразумия, – мы не откажемся от наших принципов и не оставим вашей особы в опасности.
– Если вы не имеете другого намерения, как наблюдать их отплытие, – сказал Кемпбл, указывая на Претендента, – я сам провожу вас. Присутствие мое среди вас, безоружного и в вашей власти, будет залогом моего дружественного расположения и уничтожит все препятствия к отплытию, какие могли бы возникнуть со стороны людей слишком ревностных.
– Да будет, – сказал Карл Эдуард с видом государя, оказывающего благосклонность подданному, а не как король, который вынужден уступать могущественному неприятелю.