– Вы совсем рехнулись, – сказал Кристел, догадавшись, что ошибся в расчете. – Вы не возвратитесь, капитан, ибо все это не более, как шутка.
– Я возвращусь: мне хочется видеть, посмеется ли Редгонтлет над этой шуткой.
– Это значит, дело идет о моей смерти, – сказал Никсон.
Они были в это время на половине дороги в кустарниках.
Нанти хотел возвратиться.
– Выслушайте же меня, – попросил Кристел, стараясь удержать его.
Капитан противился.
– Выслушайте же, по крайней мере, вот это, – сказал Никсон, выстрелив в своего спутника из пистолета.
Эворт зашатался, но не упал.
– У меня разбит спинной хребет, – сказал он, – ты оказал мне последнюю услугу, но я не умру неблагодарным.
И, собрав последние силы, он выхватил саблю и ударил по голове Никсона. Удар этот, направленный отчаянием, был ужасен.
Никсон лежал с разбитым черепом.
Один матрос, блуждавший поблизости, пришел на выстрел и увидел двух противников, которые были уже мертвы. Зрелище это встревожило его, матрос не знал Никсона и думал, что капитан дрался с таможенным чиновником. Вследствие этого он быстро побежал к шлюпке известить товарищей об опасности, поспешил с ними на бриг, и бриг удалился.
В это время Редгонтлет, который, как мы видели, распорядился насчет отъезда Претендента, возвратился к Карлу Эдуарду, сопровождаемый племянником.
– Ричард Глендейл и молодой друг его, – сказал Претендент, – пошли совещаться с товарищами. Друг мой, Редгонтлет, я не упрекаю вас за мое настоящее положение, хотя и нахожусь как в опасности, так и в презрении. Но вы должны были мне сказать прежде, что компромисс не мог иметь места.
– Бог свидетель, что я действовал так, как считал лучше… И я надеюсь, что еще не все потеряно. Пойдем, племянник, к этим господам, и я надеюсь вернуться с благоприятными вестями.
– Я постараюсь удовлетворить их, Редгонтлет, – сказал Карл Эдуард. – Ступив на британскую землю, было бы грустно оставить ее, не сделав даже попытки. Но то, чего они требуют, было бы унижением, и мне невозможно согласиться.
Редгонтлет вышел с племянником, невольным свидетелем всех этих сцен.
Им попался навстречу Крекенторн.
– А я вас искал, – сказал он, – спросить позволения посадить всех этих господ в одну комнату.
– Каких господ? – спросил Редгонтлет нетерпеливо.
– Всех арестантов, которых вы поручили Кристелю Никсону. Какой-то нищий, квакер и адвокат.
– Делай с ними, что хочешь, только бы ты не выпустил их, чтоб они не подняли тревоги.
– Квакер и адвокат! – сказал Дарси. – Вероятно, это Файрфорд и Геддс. Дядя, вы позволите мне попросить…
– Племянник! Не время теперь ничего просить у меня. Через час ты будешь сам располагать их судьбой. Никто не имеет против них дурного намерения.
И он повел племянника в комнату совещаний.
Между тем Крекенторн, пользуясь позволением, которое дал ему в рассеянии Редгонтлет, поторопился перевести всех пленников в комнату Лилии и запер их на замок, уверив, что они скоро будут свободны. Можно представить себе подобное столкновение. К счастью, Пибль не узнал Файрфорда, который стоял к нему спиной, и, кроме того, он недосказал еще квакеру историю своего процесса.
При входе группы посетителей Лилия не успела надеть маску, так что Аллан немедленно увидел знакомые черты и, подойдя к девушке, напомнил ей об их знакомстве.
Лилия покраснела.
– Вы меня видели в таком странном положении, мистер Файрфорд, – сказала она тихо, – что поступок мой мог бы показаться очень необычным, если бы он не оправдывался нежным сердечным чувством.
– Участие, принимаемое мной в моем друге Дарси, – отвечал Файрфорд, отступая на шаг назад, – дает мне двойное право предложить мои услуги…
Аллан остановился.
– Его сестре, вы хотите сказать.
– Сестре! – повторил Файрфорд с изумлением, – может быть, сестре по сердцу?
– Его родной сестре, и мне приятно сообщить эту новость его лучшему другу.
– Непостижимо! Где же Дарси?
– В этом же доме, под опекой своего дяди, которого вы, кажется, видели в Эдинбурге под именем Герриса Берренсворка.
– Мне необходимо видеть Дарси, – сказал Файрфорд, – и видеть сию минуту.
– Вы забываете, что вы арестант…
– Ах, в самом деле! Но арест мой не может долго продолжаться – предлог его слишком смешон.
– Увы, судьба наша, по крайней мере, моего брата и моя, зависит от решения, какое будет принято не более чем через час. Что касается вас, я уверена, вам нечего бояться временного ареста. Мой дядя ни жесток, ни несправедлив, хотя мало людей, которые простирали бы такое рвение к делу…
– К делу Претендента.
– Бога ради, тише! – шепнула Лилия, невольно протягивая к нему руку, словно желая зажать ему рот. – Вы не знаете, вы не можете знать, в каком мы теперь ужасном положении, и я боюсь, как бы и вы не разделили его за дружбу с братом.
– Правда, – сказал Файрфорд, – что я в точности не знаю, в каком мы находимся положении; но какие бы опасности ни встретились, я не боюсь их, чтобы защитить моего друга и, – прибавил он с некоторой робостью, – сестру моего друга.
И он отвел Лилию в амбразуру дальнего окна и шепнул ей, что их непременно потревожит старый безумец, если узнает его, сдвинул два стула и повесил на их спинки амазонку, брошенную Дарси. Таким образом, получился род ширмы, и молодые люди могли беседовать в уединении.
Общее несчастье обыкновенно сближает, и через несколько минут Аллан и Лилия разговаривали уже как старые знакомые. Они начали придумывать разные средства к побегу.
Перебрав несколько планов, один несбыточнее другого, они решили выждать возможности войти в сношения с Дарси и, воспользовавшись удобной минутой, убежать все троим вместе. Файрфорд таял от наслаждения беседовать с Зеленой Мантильей, как вдруг кто-то ударил его по плечу и у него над ухом раздался голос Пибля:
– А, молодой человек, я наконец поймал вас. Вы стали адвокатом-консультантом, и клиентами являются у вас косынки и юбки!
Аллану было чрезвычайно трудно удержаться от какой-нибудь резкой выходки, но он овладел собой.
– Ну, молодой человек, я вижу, что вы стыдитесь своего поведения, и это неудивительно. Оставьте эту собеседницу, – продолжал Пибль. – Вам нужно не такое общество. Возвращайтесь к своему бедному отцу, я буду заботиться о вас в дороге, и черт вас побери, если вы скажете хоть одно слово о чем-нибудь другом, кроме знаменитого дела Питера Пибля против Плэнстона.
С негодованием Файрфорд оттолкнул руку Пибля и хотел сделать ему резкое замечание, как отворилась дверь и послышался детский голос, возразивший часовому:
– Я вам говорю, что мне нужно войти посмотреть, нет ли здесь мистера Никсона.
В то же время в комнату просунулась голова Бенджи, но не успел он отступить назад, как Питер Пибль бросился, схватил мальчика за ворот и втащил его в комнату.
– А! – воскликнул он, – воришка, ты наконец попался мне, отродье Сатаны!
– Что ты, друг, хочешь делать? – спросил квакер, – зачем пугаешь этого мальчика?
– Я дал этому негодяю пенни на покупку табака, а он ничего мне не принес. Но я сам с ним рассчитаюсь.
И он выворотил карманы оборванной жилетки Бенджи, в которых нашел силки для птиц, кубарь, недоеденное яблоко и другие безделушки, по-видимому, украденные. Наконец у мальчика из-за жилета выпала к ногам Лилии бумажка: это была записка, адресованная К. Н.
– Это негодяю Никсону, – сказала Лилия Файрфорду, – прочтите ее не стесняясь. Мальчик – поверенный этого злодея.
Мальчик больше не сопротивлялся, он даже отступился от шиллинга, который был захвачен Пиблем, но отстаивал записку.
– Мистер Никсон убьет меня! – воскликнул он.
Аллан, не колеблясь, прочел следующее:
"Все готово. Задержите их до моего прибытия. Вы можете рассчитывать на награду. К. К.".
– Увы, мой бедный дядя! – сказала Лилия, – вот результат его доверия. Мне кажется, что теперь самое лучшее уведомить его об измене его наперсника. Если они откажутся от своего предприятия, Дарси будет свободен.
И они очутились у открытой двери: Файрфорд – требуя свидания с отцом Бонавентурой, а Лилия – с дядей. В то время как часовой колебался, что ему делать, послышался страшный шум у входа в трактир: слышались голоса о прибытии таможенных. Но эта тревога произошла вследствие того, что кто-то набрел на тела Нанти Эворта и Кристела Никсона.
Среди этого беспорядка сам часовой в испуге не заботился уже о своем посте, и Лилия, взяв за руку Файрфорда, вошла с ним в соседнюю комнату, где заседали заговорщики и куда явился сам Претендент.
– Это не более как ссора самих негодяев контрабандистов, – сказал Редгонтлет.
– Ссора, говорите вы, – повторил сэр Ричард Глендейл, – а бриг был единственным спасением для… – продолжал он, посмотрев на Карла Эдуарда, – разве вы не видите, что корабль удаляется на всех парусах от берега?
– Не тревожьтесь обо мне, – сказал злополучный Претендент, – опасность эта не самая серьезная из тех, на которые обрек меня мой жребий. Впрочем, я сумею встретить ее. Заботьтесь о себе, милорды и господа.
– Нам уже некогда – воскликнул молодой лорд Б. – Нам остается одна надежда на честную защиту.
– Это правда, – подтвердил Редгонтлет, – пусть отчаяние укрепит наш союз, который нарушен печальным обстоятельством. Я требую, чтобы немедленно развернули королевское знамя! Но что это значит! – воскликнул он, когда Лилия, пробившись к нему, потянула его за руку, отдавая записку.