На небольшом островке пылали костры и подле них толпились казаки, готовя себе пищу, а на воде вокруг, словно стая птиц, всеми цветами пестрели струги - и большие, парусные, и малые, весельные. Чуточку поодоль от них высился знаменитый "Сокол", на корме которого беспрерывно бражничал Стенька Разин.
И теперь, когда вошел князь Львов, у атамана шел пир горой. На шелковых подушках, откинувшись на такие же подушки, сидела девушка, красоты необыкновенной, дочь злосчастного персидского хана Менеды, которую забрал себе в полюбовницы Стенька Разин.
Сам он сидел подле нее в одной рубахе и портах, на голове его красовалась шапка с алым верхом, а на плечах висела небрежно накинутая драгоценная шуба. Была она великолепная, соболья, крытая бесценным персидским златоглавом.
Вокруг Разина за столом сидели его есаулы и пили мед и вино, шумно беседуя.
- Добро, добро! - закричал Разин, издали завидя Львова и не поднимаясь даже с места. - Садись, гость будешь! Сюда садись! - он принял саблю, которая лежала подле него, и указал князю место.
- Чару ему, братики! - приказал он и заговорил: - Чем поштовать, горилкой? Али прямо с меду начнешь? Тут у нас добрый есть!
- Давай хоть меду, Степан Тимофеевич!
Князь взял чару, поклонился всем и выпил.
- Добрый мед!
- Чего лучше. Воевода на Яике для себя варил, а мы пьем да его поминаем: это добрый воеводский мед! - со смехом сказал Васька Ус.
Князь поморщился.
- А я к вам, добрые люди, с весточкою!
- Али струги готовы? - быстро спросил его Разин.
- Готовы! - ответил князь. - Пришел просить вас. Возьмите их да, с Богом, и грузитесь. Нам свои ослобоните. Да чтобы немешкотно!
- Небойсь, - весело загалдели кругом, - не задержим! Стосковались по Дону!
- На доброй вести, князь, выпьем! - сказал Разин и, хлопнув чару, крепко обнял свою красавицу. - Эх, лебедушка, повидаешь ты мой курень! Посидишь в вишневом садочке!
- А жинка? - сказал Ус.
- А жинка в другом! Го-го-го!..
Князь Львов не сводил глаз с атаманской шубы, и чем дольше смотрел на нее, тем завистливее разгорался его взор и под конец от зависти даже под ложечкой засосало.
- Вот я тебе вести какие добрые привез, - заговорил он, - а ты меня ничем и не отдаришь даже!
Разин лукаво усмехнулся:
- Эх, руки боярские! Чем же отдарить тебя, князь? Али мало с нас магарыча взял?
- Обычай такой, - ответил князь, - последнему дьяку дают, не то что воеводе. Дай ты мне, Степан Тимофеевич, эту шубу!
Разин даже отшатнулся. Кругом сразу настала тишина, потом послышались тихие возгласы:
- Ишь, губа - не дура!
- Ох, волк его знаешь!
Разин насмешливо посмотрел на воеводу:
- Уж и жаден же ты, князь! Шубу ему?! Да такую шубу носить царю впору, а ты со своими лапами за ней тянешься!
Жадность затмила разум Львова.
- Дай, Степан Тимофеевич, тебе что, у тебя грабленое!
- А у тебя дареное будет? - с той же насмешкой спросил Разин. - Пей лучше!
Князь вспыхнул.
- Атаман, - сказал он ему угрожающе, - не след нами, воеводами, пренебрегать. Мы ведь на Москве все сделать можем: и доброе, и злое.
Разин почувствовал в его словах угрозу. Гнев сначала охватил его, но потом он словно смирился.
Быстро встав, он сбросил с себя шубу и кинул ее на руки Львову.
- Возьми, брат, шубу, - сказал он, сверкнув глазами, - только бы не было в ней шуму!
Львов дрожащими руками прижал к себе драгоценный подарок.
- Вот угодил, Степан Ти… - начал он радостно.
- Иди! - перебил его Стенька, стоя перед ним в одной рубахе. - Смотри, молодцы серчают!
Действительно, глаза всех устремились на князя со злобою, кулаки были сжаты. Князь торопливо кивнул всем и, путаясь в полах дорогой шубы, побежал со струга.
- Для чего ты, атаман, такие поблажки делаешь? - заговорили кругом.
- Пускай его! Все равно назад отберу, - с загадочной усмешкой ответил Разин и переменил разговор: - Вот что, братики, завтра чуть свет пересаживаться начнем, а послезавтра - и с Богом! А теперь пьем, братики! Закажи, Вася, струг отчалить, прокатимся! Хошь, моя лапушка? - обратился он к девушке. Та молча в ответ кивнула головою.
- Ну, ну!
Скоро струг всколыхнулся и медленно отошел от берега. Вода глухо зарокотала под кормою, и белая пена закрутилась по обе стороны.
- Пьем, что ли, напоследях, братики! Начнем с горилки! Разливай, Иваша! Эх, гуляй душа казацкая! Затянем песню, что ли! Ну, Вася!
Мы ни воры, ни разбойнички… -
затянул Васька Ус высоким тенором.
Стеньки Разина мы работнички, -
подтянули сидевшие за столом, а там и гребцы подтянули, и песня полилась свободная, широкая, как сама Волга.
Мы веслом махнем - корабль возьмем!
- Верно, детушки! - закричал опьяненный вином и песнею Разин и громко подтянул:
Кистенем махнем - караван собьем.
- Ох, верно!
А рукой махнем…
Стенька упал в подушки и обнял княжну. Шапка его слетела с головы, и густые волосы закрыли его лицо. Он отмахнул их нетерпеливым движением.
…девицу возьмем!.. -
окончилась и замерла песня, а с нею вместе и Стенька, прильнувший губами к щеке своей красавицы. Среди пьяных вдруг послышались голоса:
- Неправедно, атаман!
- Чего нас дразнишь?
Разин отшатнулся от девушки и мутным взором обвел кружок:
- О чем шумите? Что неправедно?
- А то, - заговорил Ус, - что с девкой хороводишься.
- Нам не велишь, а сам бабничаешь!
- Небось Култябку велел за бабу утопить! - сказал Хлопов.
- Обабишься и нас покинешь. Ну ее!
Стенька Разин вскочил на ноги.
- А и ну ее вправду! - вскрикнул он и вдруг нагнулся, ухватил красавицу за косу и за ноги, взмахнул и бросил в Волгу.
Она пронзительно вскрикнула и с плеском упала в воду. Пораженные казаки подняли весла. Девушка кричала и боролась в воде, тяжелое платье несколько минут ее поддерживало, потом вдруг опустилось и потянуло за собою.
А Разин громко говорил, махая рукою:
- Гой ты, Волга-матушка, река великая! Много ты дала мне злата, серебра, много всякого добра! Оделила меня честью, славою, словно мать с отцом! А я еще ничем не благодарил тебя. На ж тебе красотку на подарочек!..
Он обернулся к своим есаулам:
- Ну, вот вам! Обабился атаман ваш, сучьи дети?
- Славно, батько! Нет лучше казака на всем свете! - закричали все пьяными голосами.
- Псы вы! - вдруг заорал Стенька во весь голос и, упав на подушки, закрыл голову руками.
- Пить! - прохрипел он через минуту.
На другой день с утра закипела работа у казаков. Одни торопливо разгружали свои струги, вытаскивая из них все добро на остров, другие осторожно отводили в сторону девять удержанных за собою стругов.
Тем временем воеводы сговаривались.
- Так отпустить их никак нельзя, - говорил Прозоровский, - я им напоследок слово скажу, а ты, князь?
- Уволь, князь, от проводов! И тебя одного довольно! - перебил его Львов.
- Чего так? Чай, и ты воевода, да еще войсковой начальник!
- Недужится мне, князь! - ответил Львов, который все еще боялся за свою дареную шубу.
- Ну, так ты человека сыщи их до Царицына проводить, а потом наказ напиши, чтоб до Паншина их стрельцы проводили.
- Это можно! Я Леонтия Плохово пошлю. Малый дошлый!
- Ну его так его! Расскажи, что ему делать надоть.
- Да что же? Проводить, да потом вернуться нам сказать. А мы уж сами отпишемся.
- Ну и то, скажи ему!..
V
Ранним утром четвертого сентября астраханцы опять толпились по берегу Волги у пристани, на этот раз смотря на проводы удалых казаков. В толпе преобладали теперь ярыжки, бездомные и посадские.
Длинной лентою выравнялись вдоль берега казацкие струги, и впереди всех, у самой пристани, атаманский "Сокол".
Стенька Разин, со всеми есаулами в дорогих нарядах, стоял без шапки на пристани, а воевода, князь Прозоровский, окруженный боярскими детьми, дьяками и приказными, важно, наставительно говорил ему:
- Помни же, атаман, царь милует до первой прорухи. Тогда уж и не жди пощады! Все попомнится! Иди со своими молодцами тихо да мирно, у городов не стой, бесчинств не чини, а ежели к тебе государевы людишки приставать станут, к себе не бери их. Нашего наказного не забижай, а слушай! Вот он тебя до Царицына проводит, жилец наш Леонтий Плохово. Сильно не пои его, чтоб разуму не лишился…
В синем армяке, в суконной шапке, высокий и статный, с черной окладистой бородою, вышел из толпы Плохово и стал обок Разина.
Тот исподлобья взглянул на него и усмехнулся.
- В мамушки к нам, выходит! - сказал он. - Что ж, милости просим!
- Так помни, атаман, - еще раз наставительно произнес князь-воевода, - а теперь - с Богом!
Он протянул руку, думая, что Разин поцелует ее, но Разин только тряхнул головою и сказал:
- Благодарим за хлеб, за соль! Коли в чем я али мои молодцы провинились, не осуди, князь! - и, надев шапку, он махнул своим есаулам.
Все ватагою взошли на струг.
Князь гневно посмотрел им вслед и еще грознее оглянулся, когда услышал вокруг легкий смех.
А Стенька Разин стал на самую корму и, сняв шапку, зычным голосом сказал всей голытьбе, оставшейся на берегу:
- Бувайте здоровы, братики! Спасибо, что моими молодцами не брезговали, може, еще свидимся, дружбу помянем!