- Погоди! Как приведешь - в подвал. Выбрать одного - и при остальных вздуть хорошенько.
- Одного - но кого же?
- Кого захочешь…
Полковник застыл в замешательстве.
- Может всех пятерых?
- Нет, выберешь одного - и ко мне. Я сам им займусь.
- Слушаюсь… - проговорил Игнатьев, пятясь к двери, обескураженный неожиданной переменой в обращении начальника. Выйдя за дверь, полковник истово перекрестился. "Пронеси, господи… Надо же, из-за одной "татарки" такой сыр-бор разгорелся… Теперь-то несдобровать сыщикам… Хоть бы застать их трезвыми, господи, помилуй!
Глава тридцать шестая
Аллахверди наконец-то добрался до родного села Айин, что под горой Сингяр. Село-то не ахти какое большое, всего с дюжину дворов. А люди - кремень, умеют воевать, умеют и язык держать за зубами, можно на них положиться. Терпеть не могли наушников, но что поделать, если, как говорится, в семье не без урода. Нашелся такой вот урод и в этом селеньи. Вернее, заподозрили люди одного. Это был цирюльник Кивич Емшан-оглы. Как-то Гачаг Наби гостил у Аллахверди, решил побриться, Кивича вызвали, он бреет, а рука подозрительно дрожит. Никогда не дрожала, а теперь дрожит… Наби почувствовал недоброе, хвать у него из рук бритву. Цирюльнику к горлу приставил:
- Что, если перережу тебе горло, Кивич?
- За что, Наби? - вытаращился тот, застигнутый врасплох. Он, к тому же, выдавал себя за близкого родича гачага. - За что, ами-оглы.
- Чего рука у тебя трясется?
- Так это от усердия, клянусь аллахом. Веси мир дрожит перед тобой, Ами-оглы!
- Люди говорят, тебе есть чего бояться. Ты вроде бы не только бреешь…
- Не пойму.
- Поймешь! Кивич взмолился:
- Могу поклясться, положа руку на Коран, что я сроду не доносил и не донесу на Наби!
- Не доносил, говоришь… - Наби, все еще не доверяя, провел острой бритвой перед носом у цирюльника, пригрозил:
- И клянусь тебе Кораном, заруби на носу: если властям продашь- кого наших-глотку перережу и башку с плеч долой!
Услышала жена Кивича, - по соседству жили, - как Наби разгневался, как грозит, чего доброго, и впрямь оторвет голову кормильцу, прибежала, еле дышит, платок с головы сорвала, взмолилась:
- Братец Наби, пощади! Никогда ты убийцей не был… Не сироти наших детей!
- Ладно, - глухо сказал Наби. - Ради мальцов и прощаю! - Взял за уши Кивича и отодрал как следует, а тот стоит ни жив ни мертв, только кадык ходуном ходит. - Услышу впредь, что ты насчет нас сболтнул чего властям пеняй на себя!
- Да не слушай ты брехунов! - плаксиво прогнусавил Кивич.
- Один ты и есть брехун и наушник по всей округе, и щажу тебя только ради детей твоих! - закончил разговор Наби: Уходя, глянул, да так, что Кивича всего скрутило…
Сельчане после этого случая решили, поделом Кивичу, прав Наби. Взяли его в оборот, отругали, прижали к стенке: сиди, мол, тихо-мирно. После того Шептун Кивич (как его прозвали) вроде и присмирел.
Но, поди ж ты, опять пялил свои бычьи глаза в сторону двора Аллахверди. Аллахверди каждый раз, уходя или возвращаясь в село, замечал, как Кивич глядит на него из-за плетня, никак ему неймется. Видно, это в крови у Кивича подглядывать, доносить… А что он дела с полицией имел-это люди точно знали.
Вот и на этот раз, - подходит Аллахверди к своему порогу, а Кивич тут как тут, вышел навстречу и - за ним увязался.
- Куда ты пропал, сосед? - участливо пожурил. - Что-то не видать тебя.
- В Гёрус ходил - уголь сбывать.
- А… а что слышно про нашу Хаджар-горемыку?
- Все в каземате.
- Вот как! - притворно удивился Кивич. - А что ж Наби? Не выручит-вызволит? - Мало, видно, всыпали этой проныре Кивичу, все ему надо выпытать, вынюхать, копается, как наседка в соломе. - Ведь не может же Наби сидеть сложа руки?
- А тебе какая печаль?
- Или я уж вам и не свой? - притворно обиделся Кивич. - Я ведь самому Наби родичем довожусь. Племянница моя замужем там у них, в Мовлу.
Рослый, крепкожилый, кряжистый, как вековой дуб, Аллахверди смерил взглядом соседа.
- Эх, видно, не впрок тебе урок. Мало тебе Наби уши драл…
- Но-но! - захорохорился Кивич.
- Я про то, что жить тебе надоело.
- Наби тогда мне и рта не дал раскрыть, - сказал Кивич, как бы оправдываясь за свой позорный конфуз. Он к тому же понимал, что и Аллахверди может намять ему бока.
- Наби великодушно пощадил тебя ради твоих щенят, - грозно надвинулся Аллахверди.
Кивич, хотя и дрожал весь, а гнет свое:
- Если уж он такой гордый-славный, что ж честь свою под казенной пятой оставил?
- Не можешь ты без пакостей! Охота потешиться? - Аллахверди схватил соседа за грудки, тряхнул и, толкая, припер к закопченной стене хлева. - Не можешь ты не совать свой нос, куда не просят?
- Кабы я доносил, давно бы приставы, урядники у твоих дверей торчали! Кивич на пушку берет, чтобы как-то выкрутиться, но Аллахверди не думает его отпускать.
- Это ты со страху молчишь, а то бы давно бежал.
- А кого мне бояться?
- А хоть бы меня!
- Тебя? Что ты мне сделаешь?
- Кишки тебе выпущу и коленки обвяжу, чтоб не тряслись. Вот этим вот кинжалом…
- И у нас под чохой, на поясе - не пусто, - точеный-правленный! - Кивич было потянулся к кинжалу, но Аллахверди, опередив его, вырвал свой из ножен и приставил к торчащему, как утиный клюв, кадыку. Ткнул легонько, кровь закапала на выпяченную грудь Кивича и он, побелевший как мел, понял, что тут и до беды недолго.
- Ты брось такие шутки шутить! - выговорил он трясущимися губами.
- Какие тут шутки?! - Аллахверди покосился на закрытую дверь хлева и процедил сквозь зубы: - Вон она, кровь твоя - и то черная!
Тут дверь хлева распахнулась от удара, вошла Хатун-хала, услышавшая, должно быть, возбужденный разговор. Прикрикнула на мужа:
- Не проливай кровь в своем доме, киши!
- Коли этому выродку не заткнуть глотку - не уймется. - С этими словами Аллахверди резким взмахом кинжала отсек кусочек уха у Кивича - с ноготок и сунул ему в руки. - Вон! Ступай! И помни о словах Наби!
Хатун-хала обомлела. Кивич, дико зыркнув по сторонам, сообразил, что дело худо: Аллахверди вне себя и готов на все - может и ухо целиком оттяпать, а то и самого на куски изрубить и волкодавам на съедение бросить… Если бы не Хатун-хала кто знает, как бы еще дело обернулось, то-то и Кивич, с кровоточащим ухом, поспешил смыться. Задыхаясь от злобы, он хотел было вот так, с исцарапанным горлом и подрезанным ухом помчаться в околоток к приставу, найти его, выложить ему все, сказать, что ему житья не дают, что Аллахверди, сын Гахрамана, неспроста зачастил в Гёрус под видом продажи угля, что тут какая-то крамола, что он, Аллахверди, вроде связного между узниками каземата и гачагами!.. А снует он, видать, потому, что надумали они каким-то путем подстроить побег Хаджар!..
Но, поостыв, поразмыслив, Кивич решил, что тогда уж не снести ему головы, как ни крути, ни верти, не спасти шкуру. Не забегая домой, подался, крадучись, в лес, на склон, поросший дубняком и грабами, пусть уж ни жена, ни другие селяне не видят такого срама, - оторвал кусок исподней рубашки, перевязал голову, - прикрыв злополучное ноющее ухо. И причину придумал: мол, с волком схватился на безлюдии, задушил, мол, хищника и скинул в ущелье, да вот, видите, самому тоже досталось…
Глава тридцать седьмая
Аллахверди позвал к себе племянника Мохсуна, шустрого, глазастого и сметливого подростка, у которого еле пушок пробился над верхней губой. Он не раз служил "посыльным", доставал га-чагам чурек и прочую крестьянскую снедь.
- Что слышно от Наби? Где они расположились?
- Ума не приложу я. Как ты в Гёрус ушел, я к ним припасы понес, всю нашу округу облазил, а их как ветром сдуло. Хатун-хала подтвердила слова Мохсуна.
- Как же быть теперь? - встревожился Аллахверди. - Где их найти? Ты вот что, дружок… Сходи-ка еще раз… Обойди Кы-зылдаш, Чалдаш, Седловину, Земляничную поляну, Гала-бурун, Кяпаз… Присмотрись, приглядись, может, и заметишь что… Если Наби не дал о себе знать, - стало быть, надо самим доискиваться. А то ведь связь прервется - тогда все прахом пойдет, Хаджар не удастся вызволить, а то и войска набредут на след.
После коротких сборов Мохсун отправился в неблизкий и нелегкий путь: Вышел за село, пробрался через лес, перелески, миновал и Гулдур-ялы, поднялся на Кызыл-гая, а дальше его путь лежал через долину к подножью Кяпаза… Но никаких следов гачагов он не обнаружил.
Вернулся на третий день, усталый, разбитый, еле ноги держат, и - ни с чем.
"Должно быть, Наби ушел с отрядом подальше от села, а то ведь этому Кивичу недолго и заложить наших… - думал Аллахверди. - Но куда наши ушли? В какие края?"
Аллахверди понимал и то, что Наби, если и перебрался куда, то не слишком далеко, - ведь Хаджар в каземате, и Наби будет держаться где-то в окрестностях. Он, Наби, попытается вырвать ее из неволи! Любой ценой, во что бы то ни стало!