Митенька
Горничная, Анна Бабова, дверь отворила корнету, его пропустив в локтевой коридор, дрябеневший заплатою:
- А?
- Ездуневич!
- Го!
- Ты - брат?
- Чорт!
- Я - брат!
- Гого!
- Брт… Чрт!
Так чертыхался в верблюжьего цвета исподних штанах, под подмышку подтянутых (видно, изделия из офицерского общества, что на Воздвиженке), - Митя, профессоров сын, здоровяк: рожа ражая; дернул рукой на верблюжьего цвета штаны свои:
- Так вот на фронте мы! И - за сапог.
На побывку вернулся с корнетом, с приятелем: "йгого-го, Ездуневич" да "игогого, Ездуневич"; и пахнул весьма: сапогом, табаком; неуверенно громким баском еготал о проливах, о чести военной; совсем трубадур! Из корнет-а-пистона, который с собою возил, вечерами выстреливал - режущим скрежетом; а Ездуневич пощелкивал шпорой, - пришпоривал шутками; он же стихи писал (но потихонечку) вроде подобных:
Невинно розов и влюблен,
Над мраморного лестницей
Отщелкает мазурку он
С веселою прелестницей.
Здесь поселившись, пришпорил за Ксаной Босулей, курсисткой, подругою Нади, которая после кончины последней сняла ее комнату вместе с подругой, поэткой-заумницей, Застрой-Копыто; и можно сказать, что профессорша с Анною Бабовой, толстой прислугой, укупорились - кое-как; Митя с другом - сам-друг; с Никанором Ивановичем заночевывал дряхлый Никита Васильич порою.
Хотя б один Митя: походкой урывистой все-то бродил, затолкав их; он производил такой грохот, как будто четыре копыта тут били; передние - в пол; а два задних - о стены, и все от него: в нос несло табачищами; в глаз лез погон; в ухо била армейщина.
Рапортовал он - о полечке с фронта, с которой он будто бы…
- Чрт!
- Брт!
- Гого!
- Игого!
И выстреливал режущим скрежетом под потолок из корнет-а-пистона.
- Патриотизмы, рромантика!.. Армия наша сопрела в окопах… Все - полечка: с фронта, - ему Ездуневич.
- Гого!
- Игого!
- Рррв… ррра… ррравый, - в окне раздавалась какая-то рваная часть: неохотой шагать двумя стами тяжелых своих сапогов.
* * *
Никанор же, на все насмотревшись:
- Сюда брата брать, - дико; даже - немыслимо!
Шамканье
Первые дни октября; мукомолит, винтит; буераки обметаны инеем; странно торчат в свинцоватую серь.
Почтальон - из ворот; он - в ворота; и - видит он: Элеонора Леоновна бегает по леду в тоненьких туфельках; носом - в конверт василькового цвета, с печатью; и юбочку темную с розовым отсветом выше колен подобрав, - озирается; в очень цветистенькой кофточке сизо-серизовой: с пятнами рыжими, с крапом; она, как цейлонская бабочка, - в крапе снежинок.
Но как же размазались губы?
- Эк!.. С гриппиком вас поздравляю: простудитесь!
Тителев, в шапке-рысинке, в своей поколенной шубе-ночке, - вырос в подъезде - с "Леоночка, - ты бы обулась!".
Тут, -
- синие листики в скомок: за юбочку; -
- два пальца в рот,
как мальчишка, махающий через забор за соседскою репой; и - свистнула.
А - про письмо-то, письмо ему?
Тителев мимо прошел.
Тогда вынула листики, на буерак ткнула глазками: в спину:
- Ему - ни гугу!
Безо всякого - юбочкой: фрр! По ступенькам; и прежде, чем он, - обернулась, язык показала: такая "мальчишка"!
Такая коза!
* * *
Серебёрнь!
И как шапками сахарными, пообвисли заборы.
С Икавшевым, мырзавшим носом, они, взяв по ломику, в руки себе поплевав, - с удареньем, враскачку: о лед! А подумалось: мужу она про письмо - хоть бы что? Без стыда! Она - дикая кошка, но с бархатной лапкой.
Набросит на сталь лезвия, чего доброго, тальму свою; и предложит ему посидеть на ней.
Вскочишь!
* * *
- Работа славнецкая! - Тителев ломик подкинул. В испарину бросило.
Вдруг ему Тителев:
- Мебель заказана: можете переезжать; харахорику бросьте; смахайте домой; и - валите сюда с чемоданчиком; пока ремонт - забирайтесь ко мне: на чердак; он, - чердак, - не дурак.
И запрыгал с захожей собакою: щелк да пощелк!
"Собача!"
Собакарь!
* * *
Это место - лысастое!
Осенью не городской, не людской - деревенский здесь шум от деревьев, чуть тронутых, или - еще от чего? И уже - вырывается: и выше выспри глаголит, как… шамканье страшных старух.
Это - шаркает шаг с бесполезным бесстрашием сердцебиенья, -
шаг -
- смерти, -
- в давно не сметенные листья,
в давно безглагольное сердце: под вывизги рыва планеты швыряемой.
И, - с бесполезной жестокостью больно катаемое и усталое сердце, - разрывчато бьется.
Ты ищешь чего же, душа моя? И ты чего надрываешься, под колесом Зодиака, песком засыпаемая? Здесь все то, что ищешь, - костенеет. Здесь -
- домовладелица -
- Психопержицкая -
- и Непососько - отслюнивают ассигнации. Шелест их слушаешь ты.
Успокойся, душа моя, что тебя нет в том, чего тоже нет, что в деревьях, чуть тронутых, шаркает шаг пешехода на Козиев Третий, что ветер с возвышенной лыси отчесывает взвивы пыли, охлестывает пустоплясом песков, вырываемых из буераков -
- плешивую площадь -
- с заржавшим трамваем!
* * *
Так - что!
Не попрешь на рожон: с чемоданчиком притарарыкал; и - сел к ним на харч.
"Перевезенец наш"
- Перевёзенец наш!
Повели на лысатое место, откуда винтил пустоплясь дуновеньем окраин; смотрели на пригород; как перехвачен он балками; слой пылевой, где обоз ползал издали; медное небо и бледное поле.
И сирая, синяя Русь!
* * *
Отобедали: луком томленым несло.
Позвонил Тиссертацкий: с короткой бородкою, но без усов; обвел каменным глазом; и выбритый череп пронес монотонно в гостиную.
Сколько было здесь, именно здесь, пережито впоследствии!
Входишь, - и тотчас снимаешь очки, потому что - рябит: рои черненьких мух, как охлопочки жженой бумаги, на каре-оранжевом выцвете - вьются винтами в глазах.
Это - крапы обой и горошины желтых протертых кретончиков кресельных; ржаво-рыжавые шторы; их карие крапы; и - пляска предметов: дешевеньких, ношеных, замути зеркала; скос его рамы; растреск потолка обвисает лохмотьями сметанной копоти; ящик под лапистым ситцем; китаец качает фарфорового головою на яркий пестрец, на китайские лаки, на синие птицы, на всю эту старбень; пол - крашен под рваным ковром, на котором затерты рябиновые, голубые и ярко-зеленые лапочки.
Элеонора Леоновна аховым взглядом следит (с раздраженьем) за действиями Никанора Иваныча, севшего к пепельнице и копающего пережиги листков, не дожженных дотла; вот он вытащил синий задирыш; и силится буквы прочесть.
Любопытно: "пше-вже" получается.
Тут он глазами наткнулся на глазки: как радуги!
Пальчик она приложила ко рту; и - пустила дымок, перевивчатый, легкий; прошла сквозь него; повернулась, - какая-то вся возбужденная.
Вдруг, ухватив рукоять разрезального ножика, вытянув шею и вытянув руку, она острием проколола пространство пред носом подпрыгнувшего Никанора Иваныча.
Разумеется, - в шутку.
- Леоночка, брось-ка ты ножик!