- Пфф!
Но и Тителев - в бороду: с "пфф".
- Снова в Канта-с заехали: бросьте, - стоялая мысль; поп Берклей вас прямее.
Как мяч, языком отбивает слова: и смешно, и уютно, и - за душу дергает; фертиком руки:
- Ишь - вскипчивый; ну и скакало же, и - хорохор же: устроил мне вскоку… Опять, сударь мой, перегусты, - табачную нюхает синь, - тут развесили. Вдруг:
- Сядем в шахматы?
Или: рукою взмахнет - щелкануть; но - растиснутся пальцы; затиснется рот:
- Да, дела… А какие?
Стоит "Ундервуд"; раздается звонок; появляется в шарфе небесного цвета расклоченный дядя с огромной калошей, таращась очком, - Каракаллов, Корнилий Корнеевич: кооператор. Являлись. Какой-то Зеронский, иль - Брюков, Борис -
- иль
- Трекашкина-Щевлих,
- Мардарий Муфлончик,
- Бецович -
- иль -
- доктор Цецос; со статьей Химияклича.
И - перекуры растили.
Статистики, люди легальные, к интеллигенту и домовладельцу ходили; такие, провея укладом, становятся желчными от пересида и заболевания нерва глазного; держа Уховухова в дворниках, куксятся над сочинением Штирнера; это - от желчи.
Сюда ж - каждодневный заход Никанора Коробкина, брата профессора, севшего в дом сумасшедших; ужаснейший случай (в газетах писали о нем): покушение на ограбленье, бессмысленно-дикое, дико-жестокое, с выжигом глаза; грабитель был же полоумный.
Так - братец: все юркает, спорит, юлит, рассуждает о брате; занятен весьма: пиджачок - коротенек: с протерами, - серенький, реденький, рябенький; штаники в пятнах, в морщинах, с коленной заплатой: сам штопал; серявый, дырявый носок на ноге: лучше даже заметить, - над каменным ботиком, а не штиблетом-гигантом, в котором нога замурована прочно; пролысый, с клокастым ершом, и проседый, ерошит бородку: ерш, ежик - колючий, очкастый и вскидчивый.
Вскочит, встав взаверть, ногами восьмерку, легчайшую вывинтит, выпятив левую сторону груди и правой рукою заехавши за спину: с видом протеста:
- По-моему, брата, Ивана, - так чч-то, - из лечебницы брать: но - домой ли? Домой, обстановка такая, что… Яд для больного.
И ногу поставит на стул сапогом:
- Впрочем - непритязателен брат: брат, Иван! Мы, Коробкины, так сказать, без предрассудков…
Брыкнувши ногою (со стула) - пойдет писать: диагоналями: все-де полны предрассудками, - только не мы, не Коробкины: не брат, Иван.
Никанор был во многом, как брат, брат, Иван; только: вместо ершей тормошащихся - пролысь с хохлом: верно, годы да горе лысят человека.
Он был леворуким; и был левобоким; все левое вылезло: клетка грудная, плечо; и - вломилось все правое; шея не вшлепнута, как у Ивана, у брата; на ширококостном лице из-под лбины, как пуговка, - носик.
А впрочем - как брат; брат, Иван.
Те же фыки и брыки, - но едче и метче: стремительней, ежели брат -
- брат, Иван, -
- сгинет, все - грохочет, как гиппопотам; Никанор, хоть сигает, а - не зацепляется, напоминая морского конька, предающегося переюркам средь водных стихий: он, как рыба в воде, средь предметного мира, иль как… балерина: вприпрыжку живет.
Но и Тителев - тоже чудак: десять месяцев высидел в собственном домике наперекор Неперепреву; наискось сел Непососько.
Сидят - очень многие, но - в разных смыслах; кому это - задние мысли.
Кому - заключение.
Элеонорочка
Брат, Никанор, ежедневно являлся к Терентию Титычу.
Этот рассеянно встретит, бывало:
- Скачите себе: я-то - занят…
Фальцет "Ундервуд" дрежжит.
Или, - хлоп по спине его: к Элеоноре Леоновне, в голубоватое поле стены, где повешено зеркало с круглой каштановой рамой; стекло, туалетик облещивая, отражает гребеночки, белые щеточки, зеркальце в сереньком кружевце, густо осыпанном меленьким пятнышком, точно снежинкой; за серенькой ширмой, усеянной крапом, - постель.
А с постели, бывало, всклокочится дамочка: в желтом халатике, с крапом - и серым, и черным; на стриженой шапке каштановых мягких волос полосатая шапочка цвета каштанов, растертых на пепле; а чорт - не видать, потому что из ротика выфукнет дым перевивчатый: срослые брови увидишь из дыма; в вместо лица - сизоватое облачко в сиверкой комнате.
Слушаешь струйчатый голос:
- Ты, Тира?
- Леоночка, - я: с Никанором Иванычем; он там сигал: ты бы с ним!
- Извините, такая я спаха.
И ручкой покажет на старое, черное креслице в серых, как дым, перевивчатых кольцах.
Дивана же нет; лишь подушка зеленая брошена в сизые, синие крапы ковра; ковер - карий; усаживаясь на ковер, локоточком продавит подушку; калачиком ножки.
И юбочкой кроется.
- Ляжет с опущенной шторой: валяется день; после бродит себе неумытой зашлепой; а то проработает сутки, без отдыха, - Тителев скажет.
И после:
- Сигайте же с ней!.. И - бежит.
Никанор же Иванович вместо того, чтобы сесть, ногу бросив, подтяжку подтянет; и вдруг пролетев мимо пепельницы, мимо кресел, в прощелок, и не зацепившись никак, - к подоконнику, в чахлую пальму окурком:
- Вот пепельница!
- Не трудитесь, - так что: я и - так!
И воткнувши окурок, поправив подтяжку, обратно вьюркнет.
* * *
Никанора Ивановича поразила она с первой встречи же: выслушав что-то, без предупрежденья, меж ножками юбочку стиснула, чтоб не отвесилась, тотчас же - взвесила в воздухе: ножки (головкой в подушку).
- Я вот что умею.
И вновь запахнувшись, - в пунцовую тальму.
- Она - неизносная: с детства! - в позевы свои, свесив голову, сухонькой ручкою в сухонький ротик, зажмуриваясь, папироску засунет; и - ручкой к берету, другую - в подушечку.
- Текера, американского анархиста, - читали? И - трезво, и - дельно.
Привздернувши ногу на ногу и ногу ногой обхватив, балансирует стулом, поставленным на одну всего ножку, весьма ужасая, что хлопнется на пол со стулом.
Не падал.
Пускалась с ним в споры; но не отрываясь от спора, за полуторагодовалым младенцем своим, Владиславом, бывало, следит.
Так с ней встретился.
Точно рыдван опрокинутый
Элеонора Леоновна - очень забавна.
Почти еще девочка; верить - нельзя; развивала двумыслие; рот - про одно, а глаза - про другое совсем.
То дикуша; то - тихая.
Очень немногие терпят стяженье подтяжек с отбросом ноги, сбросы пепла в штаны, притыканье окурков, прожжение скатерти, ну и так далее, - то, без чего Никанору Ивановичу невозможно общенье с застенчивым полом.
И мало его он имел.
Но в Ташкенте сходился с девицею без предрассудков, - в штанах и в очках, - рассоряющей пепел себе на штаны; он на этом на всем собирался жениться; но раз доказала девица зависимость органов деторожденья от фактора экономического; тогда с фырком ужасным поднялся на это на все; с "извините, пожалуйста" сел, грянь увидя меж пеплом, очками, штанами - ее и своими; с подъерзом на цыпочках, чтоб не скрипеть сапожищем, ушел; его ждали: заканчивать спор.
Человек с убеждением, - исчез он навеки.
С немногими ладилось.
С Элеонорой Леоновной ладилось - очень: дымила сама за троих; на подтяжки, на скок с переюрками, свесится личиком в вечном берете, прикурит и стелет дымок по волосикам сизеньким юбочки сизой, иль пальцами дергает пуговку очень уютно, но зло: юмор - сам по себе, грусть - сама по себе; неувязка какая-то; мысль, оковавши ей чувство, несла ее к цифрам статистики.
Осоловелый сыченыш ее, Владислав, - не сосал, откормила сама.
Ну а прочее, - как на луне: освещает, бывало, лучами своей юмористики злой все земное, на все отзывался хохотом, с диким привзвизгом: до кашля, до слез; перегорклого ротика перегорелое горе бросалось; и ротик свой красила, чтобы не видели: маленький, горький. А крашеный - маской вспухал на лице. В плечах - зябль; руки - придержи; глазки же - с искрами: перебегунчики; поступи туфелек кошьи, - до бархата.
А топоток каблучков - не поступочки ль аховые?
Но добряш Никанор любил злость, юмористику: Тителевы были злые (хоть… добрые).
Было в обоих - свое, недосказанное и смущающее, переглядное слово; и даже - не слово, а блеск красок радуги, но… без луча; точно азбука глухонемых: дразнит знаками.
Осоловелый младенец - нисколько не влек: такой черный и плотный; глядел исподлобья; не плакал, а трясся, сопя, сжав свои кулачоночки; Элеонора Леоновна:
- Тира, - боюсь я.
Отец, сам светляк, кинув на спину, с ним притопатывал, точно кошец; оборвавши игру, ставил на пол, бежал к своим цифрам.
Обязанность матери Элеонору Леоновну не увлекала: без ласки несла.