Здесь когда-то стояла и кадка-дождейка; и куст подрезной был; латук, лакфиоль разводили; цвела центифолия; ныне же тополь рябою листвою шумит да склоняется липа прощепом - сучьистое, мшистое и заструпелое дерево; коли кору оторвешь, - запах прели; скамеечка: "Хаппих-Иппахен, Ипат" - на ней вырезано. Домик, -
- весь в отколуплинах, ржаво-оранжевый, одноэтажный, с известкой обтресканной, с выхватом, красный кирпич обнажающим, -
- нет, неказист этот дом, щегольнувший бы кремово-бледным веночком фронтона, кабы не огадила птица его; с журавлем, без синиц, - невозможное дело ремонт! Неперепрев тебе отслюнявит синиц этих, синих, - а Тителев - и не семьяк, и не скарбник: на книге без денег сидит, а какая-нибудь неприметная личность стоит под воротами, ждет, чтобы дворник, Акакий Икавшев, пошел на звонок.
Бледно-кремовый, очень высокий фундамент с нестертою рожей, Ипатом примазанной; надпись подтерли бы; видно, соседи-то - зубры; Психопержицкая, домовладелица; с ней - Гнидоедов, Егор.
Вышел дом в полтора этажа: с причердачным окном; крыша, серо-зеленого выцвета, ржавая, как кружевная, - труха; а синь дымная гонит свое перегонное облако на эту крышу: под ропотень капелек. Так же оранжевы: дворницкая, помещенье конюшенное средь бурьянов, уже деревянных (у Хаппих-Иппахена и у Зербадиной лошади были; у этого - нет лошадей); крытый дерном ледник - при сарае для дряни с приваленной тачкой, гнильцом, с корневищем: торчит в буераке.
А далее - флигель оранжевый, сдаденный Хаппих-Иппахенами Щелдачку, Родиону Ионычу, за Таганрог уезжавшему и привозившему груши да дули, - замоклый; и рябь расколуплин, как сыпь.
Дальше - встало лысастое место, откуда неслись сухоплясы пылей и откуда смотрели за город; на пригород, как перехвачен он балками, как, еле видная, искренью светит река, тут и скат буерачащий, сростени кустиков, вплоть до забора.
А наискось -
дом Непососько -
- торчит с Фелефокова.
Если же дальше идти, будет сверт и расперстный заборик: с подпором: крылечко - с пошатом, в репьях, выходящее в дворик, где бревна, раскольчатые, крепко рублены: в угол и в лапу; плеснеет фундамент; с протрухой стена,
где - протек на кофейной, оржавленной крыше; рудеет под
нею земля; и - веревка: на ней - платье репсовое.
Еще дальше - еще тебе будет заборик; себя повторяющий желтым столбом (через десять жердей), с начертанием, углем прописанным: "Голубоглазова - Лидия - не Листолапова, Лиза; недавно еще доцветали подсолнухи желтые там с георгиною синею; кладка березовых и бело-розовых, еще не сложенных дров, где молочного цвета коза забодалась с щенятами и где свинья походила на муху. Колодезек, но без воды, ехал набок года, принижаяся вышкою, как часовой, задремавший с ружьем и обнюханный кошкою. Из-за заборика приподнималась порой голова, чтобы бросить: в пространство соседского домика:
- Я те кулак-то приляпаю к морде; дугой согну спину; заставлю копать носом хрен: да еще - пришью к пятке нос; да еще - взбочь: впереверт, коловертом".
И - пряталась.
И - наступало молчание.
- "Пой, пустослов, - пой; кусаются и комары: до поры!.. Сам бью больно!"
И - пряталась.
Это Егор Гнидоедов, хозяин, с жильцами соседнего дома беседовал.
* * *
По вечерам здесь под лепет деревьев какое-то - "пл-пл-пл" - влеплено в ухо, как тление, -
- как оплевание, как оскорбление, -
- и как
удары дубины по пыли! И ветер, - как вырыв песков сизо-сивых. Какое здесь все - деревянное, дрянное, пересерелое и перепрелое: перераздряпано и расшарапано; серые смеси навесов всех колеров - перепелиных и пепельных, - пялятся в пыли и валятся в плевелы, как перепоицы, -
- сизые, сивы, вшивые, -
- валятся -
в дизентерии и тифы!
* * *
И - дом: цвета перца; и - дом: цвета персика; пепельны плевелы; клейкого берега красные глины, заречные песни; и встречные встрепеты ветра.
И домик Клеоклева -
- в пепельных плевелах, пепельно влепленный в пепельном воздухе!
Тителев
- Тителев, Тителев! - у Никанора Иваныча вырвется. - Этот не то, что другие: он - вывод загнет.
Его комната - строгая очень: здесь дерево - дикого цвета; сукно - сизо-серое: кресла, стола; на нем дикие, пятнами, папки; такого же дикого, сизого цвета процветы обой; задерябленный, карий ковер темно-синими каймами пол закрывает; и книжные полки; и - шторная штопань; колпак ремингтона; с пружиною сломанной, кожаный, старый диван; под него туфли втоптаны.
Наисветлейшее, передвигающееся пятно в дикосизом своем кабинетике, - Тителев.
С голубоватым отливом короткая курточка-спенсер, с износами: в зелень и в желчь; брюки - дымного цвета, а галстух, носки и подтяжки с блестящими пряжками - сиверко сини; малиновый, яркий жилет.
Тюбетейка, в которую лысину прячет, - зеленая, с золотцем. Желтая, жесткая очень его борода, как лопата; недавно ее отпустил; лицо - с правильным носом, с глазами, стреляющими из прищура, когда просекаемый черной морщиною лоб передрогами дернется; юркие юморы из-за ресницы; но в криво поджатом, сухом очень редко растиснутом, скрытом усищами рте, - оскорбленная горечь.
Все то выявляло в Терентии Титовиче человека загадочного.
Он, бывало, взяв трубку из желтых усов, - на окно: в буерачищи:
- Душемутительно это: смотрите…
- В глаза не глядят: износились; мещане материи щупают.
- Как им иначе, коли подтиральная тряпка - не юбка; штанина - дранина; как зеркало, локоть.
- И задница даже зеркальная: вся!
Перелуплен карниз; мостовая - колдобина; в воздухе - многоэтажные брани; двор - дребездень; пригород же - гниловище; в изроинах поле; фронт - фронда.
Россия!
И жители Дрикова или Жебривого уж не глядели друг другу в глаза.
- Зато фортку в Европу открыли в редакции "Русские Ведомости": это все - для Европы-де, в пику Атилле и гуннам; зеркальная задница - против немецких манишек!
Взглянув на Терентия Титовича, становилось понятным, что - штука, что птицу в лет бьет.
- Приусиливать надо себя!
Укрывает усищами сталь, а не рот; но пускает, как блошек, свои фигли-мигли; и делает вид, - что калина-малина.
При этом он скрыть не старается вовсе, что эта малина есть мигля, а вовсе не корень:
- Эге!
- Ну-те!
- Вылечи!
- Тут - операция: и - тяжелейшая…
Видно, готовился он оперировать что-то, без речи над всей безмозгляиной перетирал сухие ладошки: до остервенения.
Раз с инвалидом, на дворике он рассуждал:
- Лошадина! Поди, - десять немцев убил свои видом, а вышел глазами в оленя… Обратно Варшаву возьмешь?
- Из Москвы-то легко брать Аршаву; вот нам было близко, да - склизко; да - ух!..
- Ты, послушай, - не ухай, а пушкою бухай!
На что инвалид (глаза - ланьи, а с пуд - кулаковина):
- Чортову куклу, Распутина, мы - улалалакаем!.. Тителев:
- В плеточки плеть расплетаете: обуха ими не сломите; обух на обух; таран на таран.
И уж песенка слышалась:
"Дилим-булит пулемет:
Корпус на Москву идет".
Все, бывало, сидит; тарарыкает громко диванной пружиною, прилокотнувшись к столу.
Что-то вымыслив, выскочит.
Чем промышляет?
Скорее откусишь язык и скорей тебе нос оторвет, как от красного перца, чем промысел этот поймешь; доживает достаток, ухлопанный врозваль, - не в дом; в кошеле - не Ремонт; там накуксились кукиши; пляшет язык трепаком приговорочным; фертиком руки; словами, как пулей, садит: Убивает - без промаха: экономический, шахматный, или логический это вопрос; а Карл Маркс, Вернер Зомбарт со Штаммлером, с Мерингом (четыре тома) - томищами пыжатся с полок.
И сам Фейербах, уже листанный, - там.
Подменяет дебатами книжными он материальный вопрос о домовом ремонте, о том, сколько он ассигнаций тебе отслюнявит.
Коробкин
Бывало, сухие ладошки свои перетрет:
- Этот культ ощущенья под вывеской опыта, - мистика.
И бородою нестриженой - под потолок, где журавль, паутина, повешен; карман - без синиц.
Никанор же Иваныч ладонь - под пиджак.
- А по-вашему - чч-то есть материя? Весь в паутиночках: тоже - материя. Тителев снимет "материю" эту:
- Да вы не сигайте под угол: его баба-Агния не обмела.
- Сформулируйте-с!
Тителев в бороду смотрит, в лопату свою; ее цвет - фермамбуковый, желтый, ответит резоном:
- Немыслимо определить материальную сущность в понятиях, ибо понятия - ну-те - продукты вещей.
Никанор же Иваныч оспаривает:
- Это ж Кант говорит, - с тою разницей; чч-то: он считает понятием, точно таким же, причинность; материя, определимая эдак - идея.
Но Тителев спину подставил: блестит тюбетейка зеленая, золотцем; вдруг - впереверт: пальцы бросив за вырез жилета, схватясь за него, ими бьется:
- Материя? Это ж - понятие базиса экономического: с диалектикой спутали идеализм, сударь мой.
Указательным пальцем, как пулею, тычет:
- У вас - диалектика: где?
- Диалектика, - пляска превратностей смысла. И - в бороду: