- Я буду вашей, - серьезно сказала она и спрятала лицо на его груди. Она начала чувствовать маленькій ознобъ…
- Дорогая, милая, умная, красавица! - цѣлуя ея руки, цѣлуя ея лицо, говорилъ онъ и голосъ его дрожалъ, въ немъ слышалась даже хрипота.
- Теперь я должна сказать, за что я буду ваша, - начала она немного погодя серьезнымъ голосомъ, быстро принявъ голову съ его груди и чуть-чуть отодвигаясь отъ него. - Любовница - не жена, она должна быть осторожна, - правда, генералъ? Я отдаю вамъ все… Я отдаю вамъ мою первую и послѣднюю любовь… Съ чему тогда любовь, когда вы бросите меня?… Кто обратитъ вниманіе на любовь брошенной любовницы? - голосъ ея былъ серьезенъ, голова опущена, руки, какъ мертвыя, висѣли въ его рукахъ и капли слезъ изъ ея глазъ падали ему на руки.
- Клянусь Христомъ, я люблю тебя!.. Я не брошу тебя! - вскрикнулъ онъ. Онъ былъ весь въ огнѣ; его руки то судорожно жали ея руки, то нервно вздрагивали, и онъ слегка тянулъ ее къ себѣ.
Она молчала, сидѣла съ опущенною головой и не чувствовала его осторожнаго потягиванія.
- Говори, говори! Я сдѣлаю все, что можетъ успокоить тебя! - вскрикнулъ нетерпѣливо онъ.
- Вы привезете мнѣ на второй день билетъ московскаго банка на двадцать тысячъ, - сказала она медленно, растягивая слова и продолжая сидѣть съ опущенною головой.
Онъ хотѣлъ выпустить ея руки, но, какъ бы испугавшись подобной мысли, сейчасъ же еще крѣпче сжалъ ихъ.
- Билетъ на мое имя, - продолжала она все такъ же, - и двѣ тысячи денегъ на устройство пансіона… Я буду твоей рабой тогда! - горячо сказала она и вдругъ приняла головой къ его груди, обняла его, прижала къ себѣ и какъ бы замерла въ такомъ положеніи.
- Все будетъ, какъ ты желаешь, моя дорогая! - прижимая ее къ себѣ, сказалъ онъ.
- Милый мой! Ты успокоишь меня… да? - ласково, тихо и нѣжно говорила она, играя его усами. - Я не боюсь насмѣшекъ, двусмысленныхъ взглядовъ… Я съумѣю любить и не компрометировать тебя. Я по цѣлымъ днямъ буду работать въ пансіонѣ, а ночью буду поджидать своего Льва… Мой Левъ, мой деспотъ… Ты мой властелинъ… да?… А я - твоя раба, да?… Да, мой гордый левъ?…
Онъ страшно жалъ ее. Она слышала сильное біеніе его сердца, но не сопротивлялась, а продолжала нѣжно ласкать его.
- Слуша-ай! - крикнулъ часовой у губернскаго казначейства и его протяжное "ай" долго неслось по городскому саду.
Она страстно поцѣловала его, быстро вскочила и громко крикнувъ: до свиданья! - убѣжала отъ него. Она шла скорою походкой и была вполнѣ довольна и счастлива. Сердце ея такъ сильно жаждало любви, дружбы, участія, а головка жаждала богатства. Теперь она нашла и то и другое, - какъ же не быть ей счастливой и довольной?… И счастье, и довольство играли на ея лицѣ, покрытомъ румянцемъ, въ ея глазахъ, свѣтящихся, даже при полной лунѣ, какъ самыя яркія звѣзды, въ ея быстрой, но не спѣшной, походкѣ, въ бойкомъ размахиваніи руками и въ шаловливомъ поворачиваніи головки направо и налѣво.
- Подайте, таточку, мамочку, бѣдной, несчастной сироткѣ копѣечку на калачикъ, - пристала къ ней дѣвочка-оборванецъ на углу главной улицы.
- Теперь ночь, тебѣ пора спать идти, - ласково сказала Ирина Андреевна дѣвочкѣ-оборванцу.
- Мамка бить будетъ. Подайте, мамочку, таточку…
- За что же она тебя бить будетъ?
- Грошиковъ мало принесу. Подайте, мамочку…
Ирина Андреевна дала ей все, что было у ней въ карманѣ. Дѣвочка-оборванецъ начала было тянуть жалостную благодарность, но, увидя съ десятокъ серебряныхъ монетъ въ своей худой и грязной ручонкѣ, торопливо сжала деньги въ кулачокъ и боязливо смотрѣла на щедрую барыню.
- Я не отниму, - улыбаясь сказала Ирина Андреевна. - Теперь ступай спать, моя бѣдненькая дѣвочка. Прощай! - она обняла дѣвочку и поцѣловала ее въ лобъ. - "Какая она несчастная, - думала она, идя отъ дѣвочки. - Я непремѣнно возьму ее къ себѣ и сдѣлаю изъ нея человѣка".
А губернаторъ, медленно идя къ своему дому, когда свѣжесть ночи охладила его, думалъ: "Двадцать двѣ тысячи!.. Погорячился… Цѣлый громадный капиталъ!.. Стоитъ ли она такихъ денегъ? - И онъ видитъ ее, она сидитъ рядомъ съ нимъ, ласкаетъ его, улыбается, смотритъ на него своими бархатными глазами, говоритъ ему такъ искренно, нѣжно… Она мочитъ его руки слезами… - Нѣтъ, она стоитъ! - громко сказалъ онъ. - Да и для чего же жить? - думалъ онъ далѣе. - Трудись, работай, имѣй цѣли для блестящаго будущаго, стремись въ гору, а въ настоящемъ - скука, дѣла и брюзга-жена… Нѣтъ, слѣдуетъ понѣжить себя… Что Маша? - Проста, глупа, только-что бѣленькая, чистенькая, пухленькая, жена губернскаго архитектора. А тутъ - огонь, страсть и умъ. Главное, что при дивной красотѣ - и умъ!.. Какъ ловко придумала - пансіонъ!.. Нѣтъ, она стоитъ двадцати двухъ тысячъ. Завтра телеграфирую въ Москву о переводѣ… Нѣтъ, догадаются… Придется командировать… Кого бы?… Мишуткина, больше некого", - рѣшилъ губернаторъ, входя въ свой кабинетъ.
Часть III
Каждый ведетъ свою линію, а земство - желѣзную дорогу
ГЛАВА I
Предъ засѣданіемъ экстреннаго с-нскаго губернскаго земскаго собранія
I.
Прошла недѣля, какъ Могутовъ живетъ въ нумерахъ полковницы Песковой. Время шло для него весьма однообразно: онъ по цѣлымъ днямъ и далеко за полночь просиживалъ надъ чертежами, смѣтами и разсчетами будущей подицеймейстерской усадьбы. Переѣхавшій, также сильно занятый, по порученію Воронова, какъ секретаря статистическаго комитета, составленіемъ свѣдѣній "о сравнительномъ развитіи грамотности въ Европѣ и въ Россіи въ настоящее время и о развитіи оной въ главныхъ европейскихъ государствахъ, во время глубокихъ переворотовъ въ политической жизни этихъ государствъ", - приходилъ къ Могутову только вечерами и только за тѣмъ, чтобы звать его пройтись часъ-другой по городскому саду или по окрестностямъ города. Во время прогулокъ пріятели, обыкновенно, вели самую спокойную рѣчь о своихъ работахъ, и только одинъ разъ разговоръ между ними принялъ было другое направленіе, благодаря "поразительнѣйшей и интереснѣйшей вещи", открытой случайно Переѣхавшимъ.
- Представьте себѣ, какая поразительнѣйшая и интереснѣйшая вещь случайно открыта мною, - таинственно говорилъ онъ Могутову, тихо идя съ нимъ по холмистому полю за развалинами городской стѣны. - Оказывается, что въ то именно время, когда конституціонный образъ правленія вводился въ государствахъ Европы, грамотность въ народѣ этихъ государствъ была менѣе распространена, чѣмъ въ нашемъ народѣ въ настоящее время! У насъ въ настоящее время въ рекрутахъ около 10 % грамотныхъ, - такъ по крайней мѣрѣ въ Тверской губерніи, - а въ Италіи было 6 % въ 1859 году, во Франціи въ эпоху первой революціи всего 3 %, въ Англіи при Кромвелѣ 1 %… Не правда ли, поразительный результатъ?
- Знать пришла пора и намъ оконститутиться? - вопросительно сказалъ Могутовъ.
- Цифры управляютъ міромъ! Противъ законовъ статистики идти нельзя, - и у насъ не сегодня, такъ очень скоро должна быть конституція! Мы, навѣрно, доживемъ до этого счастливаго времени, Гордѣй Петровичъ, правда? Клянусь Богомъ, если я буду живъ къ тому времени, то публично на площади обрѣю свою козлиную бороду, къ которой еще ни разу не прикасалась бритва!
- Поживемъ - увидимъ… Но вѣдь и для конституціи нужны люди, а для людей нужны усадьбы, а потому не можете ли вы, Викторъ Александровичъ, сообщить, откуда достаютъ здѣсь кирпичъ и по какой цѣнѣ? - спросилъ Могутовъ, и разговоръ о "поразительнѣйшей и интереснѣйшей вещи" прекратился.
Но за то къ концу недѣли Могутовъ окончилъ - и, по словамъ Переѣхавшаго, окончилъ на славу - проектъ усадьбы для полицеймейстера. И въ самомъ дѣлѣ проектъ усадьбы былъ не малымъ трудомъ: кромѣ чертежей и рисунковъ, плановъ, фасадовъ и разрѣзовъ всѣхъ построекъ, имѣлись еще чертежи всѣхъ деталей построекъ, какъ-то: стропилъ, закромовъ, печей, дверей, оконъ и т. п.; всему было составлено подробное описаніе, на все приведены были разсчеты и смѣты; все основывалось не только на теоріи, на данныхъ изъ книгѣ, но и на личномъ осмотрѣ подгородныхъ имѣній и многихъ домовъ, сараевъ и амбаровъ въ городѣ; и, въ заключеніе, все пропущено было чрезъ тщательную критику кандидата спеціальнаго высшаго сельско-хозяйственнаго учебнаго заведенія, какимъ былъ Переѣхавшій.
Въ десятомъ часу утра Могутовъ отправился съ проектомъ къ полицеймейстеру и засталъ его въ той же комнатѣ, у стола, за стаканомъ чая, и не было только у дверей полицейскаго чиновника, какъ во время перваго визита.
- А, это вы? - сказалъ полицеймейстеръ, протягивая руку, когда Могутовъ вошелъ и поклонился. - Что скажете?
- Принесъ рисунки усадьбы, Филаретъ Пупліевичъ, - отвѣтилъ Могутовъ, сдѣлавъ легкій поклонъ и подавая полицеймейстеру рисунки.