- Ах ты, какой грех!?. - бормотал он, еще не придя в себя. - Истинно Господь спас!! Вы в волость идите, посидите там! - он указал мне головой на длинное и низенькое строение, примыкавшее к сараю.. - А я к Митрию… дождь переждем, да за оглоблями схожу!..
Я укутал буркой книги и бегом бросился к крыльцу.
Дверь в сени стояла отворенной. Я нагнулся, вошел в них, открыл боковую дверь и очутился в большой, как бы прокопченной комнате; ее переделяли на две половины перила, положенные на точеные балясины. В первой половине, у самого входа спал, сидя на скамье и уперев в стену голову, пожилой сторож; у дальней стены, за длинным столом, заваленным какими-то чудовищными книжищами, под старыми олеографическими портретами царя и царицы помещался белокурый человек лет тридцати пяти с подстриженными в виде котлеток бачками, как бы наклеенными на бритом и совершенно круглом лице; широкие брови его казались повторением тех же бачек; под ними торчал несоответственно маленький и как бы отполированный красный носик. Перед владельцем его лежал целый ворох серых пакетов, и он надрывал их один за другим. Поодаль, у обоих концов стола в темных курточках сидели два юнца, низко склонившихся над бумагами; лет им было по пятнадцати, не более.
Услыхав мои шаги, все трое разом подняли головы; старший судорожно отсунул от себя пакеты, оперся руками на стол и медленно поднялся. На меня уставились два мутных, оловянных глаза. Встали и вытянулись и оба подростка.
- Что вам угодно? - не без труда выговорил писарь, видимо, стараясь придать лицу выражение значительности и достоинства. Он выпрямился, заложил правую руку за борт своего клетчатого серого пиджака, но потерял равновесие, повихнулся и тотчас же опять должен был оказать себе помощь руками: на четвереньках стоять ему, видимо, было удобнее. Сделал, впрочем, он это очень галантно и оперся только на кончики пальцев с видом, ясно говорившим, что стоять на двух ногах ему ровно ничего не стоит. Пьян он, по-видимому, был вдребезги.
- Лошади разбили… - ответил я, поздоровавшись, - разрешите, пожалуйста, переждать у вас дождь, извозчик мой за оглоблями побежал!..
На припухшем блиноподобном лице господина с бачками появилось покровительственно-снисходительное выражение.
- Пожалуйста… садитесь!.. - произнес он, картинно указав рукой на пустое место против себя. - Мишка, стул!
Он хотел сесть, как полагается важной особе, но не удержался и шлепнулся всей тушей в обширное кресло. Один из юнцов бросился к стене, схватил старый, обитый какою-то рванью стул и поставил его передо мною. Я сел.
- Откуда изволили прибыть? - Писарь взялся опять за письма.
- Из Петербурга.
Руки, поднявшиеся было с пакетом, упали на стол.
- Из Петербурга?.. не на ревизию-с?.. - с некоторым замиранием спросил мой собеседник. Он как будто стал даже протрезвляться.
- Нет… еду по своим делам!.. - отозвался я.
- А где служите-с?
- Нигде…
- A-а… вот что!.. вояж, значит, совершаете? - писарь успокоился, и хмель опять начал свободно бродить в нем. - Извините, заняться я должен: нынче у меня почта!.. нашлют всякой дряни, а ты разбирайся!..
- Пожалуйста, не стесняйтесь!
Писарь вытащил из конверта бумагу, откинулся на спинку кресла, развалился, насупил рыжеватые, густые брови и стал читать.
Чем не директор департамента?.. - мелькнула у меня насмешливая мысль. Но оказалось, что я отмеривал мало.
Мой визави небрежно откинул бумагу в сторону.
- Под сукно!.. - выговорил он и взялся за другой пакет.
- Матвей, чаю!.. два стакана.
Подростки оглянулись на спавшего мужика, но тот вместо ответа громко икнул во сне, пробормотал "Господи Иисусе"… и храпнул на всю комнату.
- Жживотная… всегда спит!.. - процедил писарь. - Миша, распорядись: скажи жене, гость приехал, чтоб чай дала… жживо!!.
Мальчик исчез.
Наступило безмолвие, прерывавшееся только дробью дождя об окна, посапываньем сторожа, да скрипом пера строчившего что-то подростка. Писарь вскрыл еще пару пакетов, помотал головой и с видом человека, хватившего по меньшей мере уксусу, опять пошвырял бумаги в сторону.
- Что это вам так много пишут? - осведомился я, заинтересовавшись незнакомою мне обстановкой.
- Приказы… хе-хе!.. - горько, с иронией отозвался писарь. - Каждую почту… и все спешные, все экстренные!.. - Он взял за уголок один из пакетов и, как черепок по воде, пустил его ко мне через стол: - от военного министерства… - он пустил второй - это от министерства земледелия… от внутреннего министра… от губернатора… И каждому чтобы в трехдневный срок все было исполнено, иначе вон в двадцать четыре часа!
На лице его вдруг изобразилась ярость: он сгреб всю оставшуюся еще не распечатанную кучу писем, смял ее и принялся запихивать под рваную клеенку, покрывавшую стол.
- А я их под сукно!.. - заорал он на всю комнату и пришлепнул кулаком шишку, образовавшуюся на столе. - И шабаш, крышка! Н-не желаю!
Сторож проснулся, протер глаза и вскочил. Писарь поднялся, упер руки в бока и так воззрился на меня, как будто бы именно я был автор всех этих спешных бумаг.
- Две руки у меня или сто?! - опять завопил он на всю комнату. - Один я на всю волость или нет? - он указал обеими руками на своих помощников, делавших вид, что они усердно пишут и ничего не замечают.
- Я троичен в лицах, но один как перст! А деревень у меня тринадцать! - Он сложил на груди руки по-наполеоновски. - Что же, разорваться мне на части и в каждую деревню по куску послать сведения собирать?
- А старшина зачем же существует? - осведомился я.
Писарь опустил руки и сострадательно поджал губы.
- Да дурак же он, и ничего больше! Что я ему поручу? бумаги подписывать?
- Ну, а земский начальник?
Писарь ухватил себя за волосы, и джентльменская прическа его с тщательным пробором сразу превратилась в разъерошенный шалаш. Он выпучил мутные глаза, безмолвно поглядел на меня несколько секунд, потом, как коршун, вцепился в одну из бумаг и стал совать ее мне. - Вот ихняя работа, вот!!
Я взял ее и прочел вслух: - "в дополнение к приказу моему от такого-то числа за номером таким-то, предписываю не придираться к мелочам и выдать Ивану Панкратову документы немедленно".
Я поднял глаза на писаря.
- В чем же дело?
- А в том: хоть она и мелочь, а ты мне ее через ять не пиши - она в "Положении о Крестьянах" через "е" значится! Хоть весь приказ из одних ятей пришли, а я на него - фук… - он поднес возвращенную мною ему бумагу ко рту и дунул. Она чуть взлетела и мягко опустилась на пол.
- Законом воспрещено такие документы нам выдавать!.. - он назидательно поднял вверх указательный палец. - Статья 62, примечание третье, литера "А". Не приказы писать, а законы знать надобно… - Он протянул мне через стол руку. - Пожалуйте, ручку поцелуйте, что вас под Губернское Присутствие не подвел! Вот какая ихняя работа: нянькой еще будь!
- Что же такое экстренное могут вам чуть не каждый день писать? - продолжал я расспросы.
Писарь пошатнулся и нацелился в меня указательным перстом.
- А! - возопил он. - вот, вот где точка! Умный человек, сразу видать! Что каждый день экстренного может быть? Нихтс, чепуха… от хорошей пищи вся экстренность. Одному в обед за кофеем важная мысль пришла - узнать, сколько веялок потребуется на губернию. А зачем - никому неизвестно. Почему не крема-бруле и не пряников? у нас недород и веять нечего! Чик - и предписание летит! Он уж и забыл на другой день, а писарь несись, сходы созывай, тыщи людей тревожь, опроси, запиши, перепиши! У другого пищеварение требует, чтобы землеустройство как на курьерских скакало: вмиг чтобы все на отруба бросились! А мужики - нон с пардоном - не желают!
А тебе новый приказ: немедленно выясни, сколько тебе бланков для укрепляющихся потребуется, да чтобы точно было, потом больше не вышлем! Да черт вас задери - и не надо! Третьему донеси - сколько мужиков и баб в отхожие промыслы ушли. А сколько ворон пролетело - этого еще не желаете?!
Он мотнулся к стене и хлопнул рукой по висевшему на ней исписанному листу:
- Вот-с еще, табель; пожалуйте - к какому сроку, о чем и кому доносить надобно - о всходах, об урожае - писарь все повышал голос, - о пожарах, о судимости, о количестве дел в суде, о запасных магазинах, сколько бабы рожают… о черте, о дьяволе!!! - неистово прокричал он, бешено застучав кулаком по расписанию. - Недоимки собирай, подати распределяй, торги производи, рекрутов считай и сдавай, дела в суде веди, старост учи… Дышать некогда, а они с экстренными глупостями лезут!! Автомобиль я им, или нет?!
- Михаил Степанович, успокойте себя… - произнес позади меня женский голос.
Я оглянулся. За моей спиной стоял умиленно улыбавшийся сторож, бережно державший в растопыренных руках большой черный поднос, на котором стояли два стакана с чаем, вазочка с вареньем и лежала горка белого хлеба.
С порога глядела из сеней невысокая, но полная, молодая женщина с румяным лицом и с туго замотанной вокруг головы пышной русой косою.
Писарь сразу притих.
- Да я ничего!.. - отозвался он. - Это мы с господином по душам беседуем; мы по-хорошему. Пожалуйте чаю… сюда ставь, сюда!.. - Он опять шмякнулся в кресло.
Сторож благоговейно опустил на указанное ему передо мной место свою ношу, потом пожелал мне здравствовать и, исполненный удовольствия от исправно выполненной трудной задачи, утер ладонью рот, отошел к балюстраде, остановился у нее и наставил в нашу сторону ухо.
Чай был подан в серебряных подстаканниках, ложечки тоже были серебряные.
- Какие славные вещи!.. - заметил я, принимаясь за свой стакан.