Заглушаемый бурей послышался дружный лай собак и снова женский крик уже протяжный:
- Лю-уди до-обрые!.. Спаси-ите!
Лимпея соскочила с кровати и подбежала к окошку.
- Правда, што кричит кто-то… Баба кричит…
В горницу донесся совсем явственный, смешанный с собачьим лаем, голос:
- Душеньку спасите… Вави-ило-о!..
- Ведь это будто как Петровна… Просвирня!.. - встревожено сказала Лимпея, быстро одеваясь, - Да, это она. По че же сюда попала в полночь-то? Иди скорее - ее собаки-то разорвут, ведь…
- Не пойду я… Это наваждение…
- Эх ты, заяц! Наваждение. Я сама пойду.
В горницу вошел Вавила и спросил её:
- Кто там верещит? Куда ты?
- Да по голосу-то будто Петровна, - робко ответила Лимпея.
Раздался стук в окно.
- Вавила Селиверстыч! Впусти-и! Это я, Петровна. Цыц, вы!
- Ну, она это. Петровна! - бросаясь к выходу, заторопилась Лимпея. - Надо впустить. Ишь собаки-то как рвут ее.
- Кого впустить? - свирепо закричал Вавила. - Какая такая Петровна? Ты сбесилась - запускать в экую пору. Да откуда она тут возьмется ночью. За двадцать верст от деревни. Нет, это што-то не ладно. Корнил! Ну-ка дай скорее мне ружье.
Между тем, стук в окно усилился.
- Вавила Селиверстыч! Впусти, - из-за твоей души страдаю. Упредить тебя пришла я… Закоченела я… Впустите!..
- Чего такое? - отозвался через ставни хозяин. - Што-то я тебя не уразумею…
- Циц, проклятые! - кричала под окном просвирня. - Собак-то хоть уймите. Ну, Господом клянусь, што я, Петровна. Просвирня сельская.
- Просвирня? - протянул Вавила. - Быть того не может. Ступай с Христом, откудова пришла.
- Да Бога ты побойся! Из-за тебя, моль, страдаю. Тебя упредить от беды хочу-у…
- От беды?.. От какой такой беды?.. Ты, может, сама беду-то привела!.. Сказывай прямо: кто с тобой есть?..
- Да одна я, одинешенька. Ну, Бог с тобой! На себя пеняй, коли ты добра не желаешь…
- Впусти, батюшка! - взмолилась Лимпея. - Это ни какая-нибудь… Это правильная старушка.
- Правильная? Служка-то батьки никонианского, правильная? А-а? Откуда у тебя с ней знакомство повелось? Погоди, сейчас я выйду.
Он взял от Корнила ружье и направился к дверям.
Корнил съежился от страха, широко раскрыл глаза.
- Батенька! Ты не стреляй… Не стреляй… Может человек и впрямь добра нам желает.
- Добра?.. От никонианского попа?.. Э-эх, ты-ы, святой…
Вавила вышел в сени. Лимпея бросилась за ним, но остановилась у порога, прислушиваясь. Корнил подбежал к окну и закричал:
- Тетенька Петровна! Поберегись - тятенька-то стрелять будет.
- Ну, люди, тоже христиане называются! - кричала, отбиваясь от собак, Петровна, пока возле ворот раздался зычный голос Вавилы:
- Ну-ка… Выходи из-за угла-то…
В горнице Лимпея и Корнил затихли, ожидая выстрела.
- А на дворе метелица поднялась какая, - прошептала, наконец, Лимпея.
- Впускает… - радостно сообщил Корнил. - Не стрелил.
Вавила открыл дверь, впуская под угрозой ружья просвирню.
- Ну-ка иди, - говорил он, - Покажись-ка, объяснися.
Августа Петровна была с палкой в руках, закутанная, вся в снегу и мокрая, дрожащая, с разорванной юбкой.
- Ну, и люди… Што же вы за люди? - укоряюще стонала она, отряхиваясь и обивая снег с обуток. Прижавшись к печке, грела к руке и дрожала. - Я ведь думала, што ты и впрямь Бога имеешь… В скиту живешь… Христианином называешься.
- А вот я тоже погляжу, што у те на уме, - звучал неумолимо голос старовера, - А может, ты ночью к нам каких головорезов хочешь впустить. Мы, мать, в лесу живем и ночных гостей впускаем пулей. Это уж у нас издавна заведено. Тут обижаться неча. Давай-ка грейся да расскажи мне - перво-наперво: где ты с молодухой подружилась?.. Што у вас за потайное дело меж собой? - он повернул суровое лицо к Лимпее, - Али в церкву тебя поманило? А?
В испуге и негодовании Лимпея тихо ответила:
- Да никаких у нас, батюшка, потаенных делов с ней нету… И в церкву не ходила я…
- Ну, неча огрызаться!.. Ишь, как отвечаешь…
Умолкнув, молодая женщина потупилась.
А просвирня, сбросив мокрую одежду и дрожа, влезла на печку.
- Ну, Вавила Спиридоныч, я напрямки тебе скажу, што ты, видать, сам из разбойников, коли всех разбойниками почитаешь.
Вавила даже оторопел.
- Вот это ладно: ко мне на печку лезешь, да меня же и срамишь.
Но просвирня уже кричала на него с печи:
- И срамить буду! Еще не так тебя срамить-то… Знаю я тебя довольно… Слухи о тебе идут хорошие…
- Какие такие слухи? - уперся взглядом на Лимпею Вавила. - Кто пускал их слухи? Ты пускала слухи? Про што такие слухи, говори?
- Ты у меня спрашивай, а не у молодухи! - кричала Августа Петровна. - Молодуху ты не трогай… Богомольник! Скитник! Ревнитель благочестия! Ну-ка, погляди на меня прямо. Ишь ты, рожу воротишь… Стыдно! Знать еще не всю душу-то дьяволу отдал…
- Ну, што же ты так?.. - мягче заговорил Вавила. - Ну, живем, говорю, в лесу… Ночь, ведь. К нам и днем-то добрый человек не осмеливается…
- То-то, тебя все боятся, как медведя… А я вот ночью пришла к тебе. Пешком… Ведь я с обеда по колени в снегу брела… А ты заместо спасиба-то мне пулю посулил…
- Да, будя!.. - уже уговаривал ее Вавила. Ну, и говори-то, че ты прибрела-то?
- А теперь говорить не охота. Што и за вера у тебя такая с ружьем добро встречать…
- Да што такое, говори, - забеспокоился старик.
- Деньги мне давай - тыщу целковых!.. Вот зачем пришла я…
Вавила вдруг ощерил крепкие зубы и хихикнул:
- Денег? Тебе?.. А ты проси больше! Может, я тебе две тысячи сейчас выложу.
- Может, завтра - две и три не возьму, а сегодня - тыщу давай. Вот отдохну, согреюсь, а чуть свет отведешь меня… Сам и поглядишь, кому отдам и у кого голова твоя в закладе.
- Ну! Ты шутки эти, тетка, не шути, - озираясь на Лимпею, пригрозил Вавила.
- Мне, родимушка, не до шуток. У меня своя душа в закладе. Душа, родимушка, не голова!.. - зачастила Августа Петровна, стуча зубами от охватившей ее лихорадки. - Мне голову свою не жалко, мне душу жалко загубить. А они церковь вон подломить хотят… А ежели церковь не удастся подломить - тебя хотят убить… Так мне и выложили на ладошку. Так и сказали: ежели тыщу целковых добуду - все уедут и никого не тронут. Вот ты теперь и думай - што тебе дороже: тыща рублей, али голова, да, может быть, и не одна…
Вавила, скосив глаза на сына и сноху, лукаво потеребил бороду.
- Стало быть, - сегодня тысячу, а завтра придешь, скажешь: две. А потом мне и дать тебе будет нечего. Ну-ка, вы уйдите в ту избу, - приказал он сыну и снохе.
- А што они тебе мешают? - испуганно спросила просвирня, - У меня, родимушка, за душой больше ничего нету. Все, што думала - сказала.
Но Вавила еще строже посмотрел на сына и сноху.
- Кому я говорю? Уйдите в избу!
Озираясь на отца и на просвирню Корнил покорно и поспешно, сгорбившись, ушел, а Лимпея еще попыталась урезонить свекра:
- Батюшка!.. Она тебе добра желает…
Вавила указал снохе на дверь и крикнул:
- Уходи, сказал я!
Лимпея вышла, а просвирня в страхе стала молча смотреть на Вавилу.
Он медленно закрючил дверь, снял с себя нательный пояс, подойдя с ним к старушке, закричал:
- Говори всю правду! Кто послал тебя? Иначе задавлю тебя и псам стравлю, как кошку. Ну, говори же! С молодухой… Со снохой соей стакнулись? На деньги мои заритесь?
- Да ты, опомнись…
- Не хочешь? - зашипел Вавила и, схватив ее за руку, стал набрасывать петлю ей на шею. - Не желаешь? Я те научу искать спасенья!
- Да Господом клянуся!.. Правду всю сказала… Не дай мне погибнуть черной смертью… О… ой, батюшки… и… Спасите!
И вдруг, как в сказке, аль по уговору, в эту самую минуту раздался сильный стук в окно.
- Ломайте окно… Окно ломайте! - загремел за ставнями зычный голос.
Бросив ружье Вавила схватился за ружье и замер с ним в углу, совсем растерянный.
- Ага! Вот кого ты привела… Во-от как, - прошептал он. - Ну, смотрите… Я живым не дамся!
А просвирня выскочила в сени, радостно вопя:
- Батюшки!.. Спасите!.. Вот Господь послал кого-то. - и, отворивши ворота, впустила неожиданных спасителей.
Вавила стал в угол горницы возле печки и, направляя ружье то в оно, то в дверь, задыхаясь повторял:
- Во как… Значит, вправду шайка… Как же я… Дурак я… Не ходи-и - убью!.. Стрелять буду! - заорал он в страхе.
Но дверь открылась. Запушенный снегом, в наряде жандармского офицера, с револьвером в руках, первым появился Матвей Бочкарь.
- А-а!.. - протянул он с ехидством. - Вот ты как спасаешься. Вот, как Богу молишься!.. А ну - стреляй!
Вавила опустил ружье и промямлил:
- Ваша честь… Я думал грабители… Помилуйте настолько!..
Обернувшись к незакрытой двери, Матвей крикнул:
- Урядник!.. Вводи сюда арестантов… Сейчас зачну допрос снимать, - и, подойдя к Вавилу, отнял у него ружье. - Ишь ты, богомольник… Баб своих тут по ночам увечишь?.. Душеспасительная должность - нечего сказать!
Вавила опустил руки, обвис, ссутулился и заморгал острыми глубоко посаженными глазами. Не то это во сне ему привиделось, не то умом рехнулся, потому что было непонятно все, что видел он перед собою.
Урядник ввел Ваську Слесаря и Стратилатовну, которых приютил этим летом у себя на смолокурне Вавила. И почему-то вместе с ними приставская барыня, наложница ли, тоже в ручных кандалах. Все синие от холода, продрогшие, но без видимой печали на лицах. Кое-кто даже улыбался.