Хабаров не знал, что ответить. Шляхтин же расценил его молчание как согласие и, чтобы окончательно убедить майора, доверительно сказал:
- Вот мы с тобой спорим. А ведь еще Ленин говорил: чтобы победить, нужна железная военная дисциплина. А возьми приказы Министра обороны о повышении требовательности. Они исходят из ленинской установки иметь в армии железную дисциплину.
Хабарову хотелось ответить, что Ленин делал упор на сознательную железную дисциплину. Но, как назло, он не мог вспомнить, где это есть у Ленина, а говорить вообще Шляхтину, сила которого состояла в том, что свои доводы он всегда подкреплял конкретными фактами, было бесполезным делом. Поэтому он смолчал. Шляхтин же сказал на этот раз жестче прежнего:
- Вот что, дорогой майор Хабаров, разводить дискуссию на эту тему больше не будем. Свои игрушки в либерализм брось. Подчиненным накрути хвосты. Пусть почувствуют твою твердую руку… Не пяль на меня глаза. Думаешь, не вижу, что́ у тебя на уме? Вот, мол, какой командир полка консерватор. Вам, молодым, всегда начальство консервативным кажется. Я тоже за инициативу, но за такую, которая шла бы на пользу большому делу, доверенному нам с тобой. - И вдруг круто изменил направление разговора: - Хочу еще сказать насчет Кадралиева, о котором ты хлопотал. Начштаба по моему указанию проверял караул и доложил: службу твои молодцы несли исправно. Кадралиев действовал по уставу. Объяви об этом перед строем и скажи, что командир полка отпускает его на десять суток домой.
3
Улица, по которой возвращался домой Хабаров, жила своей обычной, внешне однообразной жизнью. Во многих домах, огражденных низким ребристым штакетником, еще горел свет. Сквозь темные окна иных домов голубовато светились экраны телевизоров. Люди отдыхали. Владимир неожиданно подумал о себе и своей семье. Редко случается им вот так беззаботно сидеть вечером всем вместе. Все дела, дела… Владимир прибавил шагу. Его тень, стремительно удлиняясь, извивалась впереди на неровностях улицы. Попадая в полосу более сильного света встречного фонаря, она мгновенно, словно в каком-то испуге, отлетала назад и снова начинала вытягиваться, но теперь уже отставая от своего хозяина. Она словно заигрывала с ним. "А может, он заигрывает?" Владимир заметил, что, даже отвлекая внимание происходящим вокруг, он не перестает думать о разговоре с командиром полка. Догадка показалась Владимиру неправдоподобной. "С какой целью?" - спросил он сам себя, но ответа не получил. Под сапогами битым стеклом похрустывал затвердевший к ночи талый снег: в природе шло единоборство - днем побеждала весна, с заходом солнца зима брала верх. Вдруг простая, удивительно трезвая мысль поразила Владимира: "Если бы противник был, а то ведь единомышленник! Цель у нас одна. А средства? Но против того, о чем говорил Шляхтин, трудно возразить. Так в чем же расхождение? И есть ли оно?" И хотя Владимир понимал правоту доводов Шляхтина, все же где-то в глубине сознания у него пряталось еще не оформившееся несогласие с ним.
Возможно, оно проступило бы более четко, если б Шляхтин не вспомнил Кадралиева. Хабаров добивался для солдата отпуска, чтобы он мог помочь старухе матери. Шляхтин разрешил эту проблему иначе, с пользой не только для Кадралиева, а для всех его сослуживцев: служите как подобает, и, может, вам улыбнется съездить домой…
Размышляя, Владимир не заметил, как прошел трехкилометровый путь от полка до своего дома. В доме светилось только крайнее окошко - в комнате Хабаровых. "Ждет меня", - подумал Владимир о жене с теплотой и жалостью: ей так часто приходится ждать.
Когда Владимир вошел в комнату, Лида отложила книгу и соскочила с кровати. Тонкая и гибкая, в коротком халатике, она мало походила на мать двоих детей.
Проскользнув между столом и раскладушкой, на которой спал Димка, Лида подошла к Владимиру и взяла за холодные ворсистые лацканы шинели:
- Почему так поздно? Что-нибудь случилось?
Владимир посмотрел в большие, темные, оттененные длинными, с изломом ресницами глаза жены - они встревоженно блестели - и нежно провел ладонью по ее черным, с пробором посредине волосам, стянутым на затылке лентой в небольшой пучок. С доброй, немного снисходительной улыбкой Владимир ответил:
- Ничего особенного.
Взял жену за локти, легко приподнял, крутнул на месте и, опустив на пол, с принужденной веселостью повторил:
- Ничего.
- Неправда, - тихо сказала Лида и пристально на него поглядела.
- Тебе показалось.
Он легонько отстранил жену и стал раздеваться.
Лида вернулась к кровати, легла и поджала ноги. Владимир сел рядом. Взглянув на книгу, которую держала жена, он увидел, что она была раскрыта на той же странице, что и вчера. И Владимир вдруг понял, что Лида, уложив детей, не читала. Не могла, обеспокоенная его долгим отсутствием. Такова участь жены командира. Он может пообещать вернуться со службы пораньше, чтобы с женою пойти в кино, но не сдержать обещания. И не по своей вине. А если он дома, его могут вызвать в любое время. И он моментально вскакивает, словно только и ждал вызова, поспешно одевается, забыв иной раз попрощаться с семьей, несется в полк. А женское сердце холодит беспокойство. Что случилось? ЧП? Учебная тревога? Или?.. Нет, только не война, только не война! И жена опасливо вслушивается в ночь.
Во Владимире вспыхнуло чувство сострадания к Лиде, и он открылся:
- Было совещание, а потом разговор со Шляхтиным.
- Разговор? - Лида приподнялась. - О чем?
- О моей работе…
- Командир недоволен?
- Не так, чтобы очень… Но сдается мне, об одном и том же мы говорили на разных языках.
И Владимир пересказал разговор с командиром полка.
- Володя, ну зачем поступать по-своему, если это не нравится твоему начальнику? У нас еще нет квартиры, Володя. Разве тебе не надоело снимать вот такие каморки? Вспомни Москву… Да и раньше было не лучше. Восемь лет мы живем вместе и все восемь лет - на частных квартирах. На тебе это не так отражается: ты целыми днями на службе. А я дома. Я не могу пойти работать из-за того, что негде и не с кем оставить детей, что везде чувствуешь себя временным жильцом. Да если и пойдешь устраиваться на работу, там говорят: "А, жена военного - долго у нас не задержитесь". А зависимость от хозяев… Боже мой, ты ничего этого не испытываешь. Ты вообще не думаешь ни о чем. Все я… Мечтала: после академии получим квартиру, и вот… Обнадежил - поссорился с командиром полка.
- Никто ни с кем не ссорился, не преувеличивай. Все уладится, все разложится по полочкам.
- Насчет полочек я слышу уже в который раз, а квартиры все нет и нет.
- Будет… Когда-нибудь да будет.
- Вот именно: когда-нибудь.
Владимир сухо сказал:
- Давай лучше спать. Мне завтра рано в батальон.
В комнате тушью разлился мрак. Посапывали дети, ровно, еле слышно дышала Лида. И хотя Владимир лег давно, сон не шел к нему. Из темноты выглядывало то лицо полковника Шляхтина, то лица знакомых солдат и офицеров, то картина последнего совещания, то Лидия с ее укором. "Лида по-своему права…" Вспомнилось недалекое прошлое. Огромное монументальное здание академии, просторные аудитории, читальные залы, учебные кабинеты… Слушатели торопливо скрипели перьями на лекциях, стараясь записать как можно больше, на классно-групповых занятиях перевоплощались в военачальников, спорили, доказывали, шутя говорили: старик Эпаминонд и не подозревал, что открытый им великий тактический принцип неравномерного распределения сил по фронту более чем через два тысячелетия будет взят на вооружение всеми армиями мира. В перерывах же, куря на лестничной площадке, рассказывали анекдоты, острили и мимоходом сетовали на отмену выплаты так называемых квартирных денег, жаловались на неустроенность быта.
Хабаровы снимали комнату в Бауманском районе, в старой, густонаселенной квартире. И хотя это заметно отражалось на семейном бюджете, иного выхода не было.
Напротив, через улицу, строился жилой дом, один из тысяч домов, которыми стремительно обрастала Москва. Глядя в окно на этот дом, Лида мечтательно говорила:
- Когда у нас будет своя квартира?
- Скоро, Пушинка, скоро… Окончу академию - сразу получу диплом, назначение на должность и ордер на квартиру, - весело успокаивал Владимир жену.
"Диплом и должность есть, а с квартирой по-прежнему. Да еще объяснение со Шляхтиным. Он, говорят, такой человек: если что не по нему… Совсем некстати это, рано… Да, Лида, может, по-своему права… - вторично подумал Владимир. - Ну а я? Или, даже если прав, благоразумнее поступиться своими принципами в угоду тихому благополучию?" Владимир не сказал себе ни "да" ни "нет". Он только мысленно произнес в темноту, никому не адресуя: "Что ж, посмотрим…"