Румяный доктор озабоченно говорил о нём с сестрой Анной. Сестра Анна шепталась с Катей. Профессор один раз остановился около него и, слушая доктора, два раза серьёзно кивнул головой.
Дети смутно предчувствовали что-то, волновались и ждали.
Потом Карлу стали давать вино.
V
Был яркий весенний день.
В этот день Стёпка достал где-то зажигательное стекло и, расставив ноги, ловил у окна солнечный луч.
Все с нетерпением следили, как радужное пятно мелькало по стене, и Соня беззвучно шептала:
- Зайчик! Зайчик!
Стёпка навёл пятно на Лизу, на Данилку, на Шуру, скользнул им по всей стене, и потом, точно не нарочно, направил его на Карла.
Пятно остановилось у него на груди, прыгнуло на спину, лизнуло руку, повертелось около головы и окружило глаз.
Но Карл даже не шевельнулся. Он сидел, оттопырив губы, и глаз его так странно заблестел, что Стёпка испугался и остановился, разинув рот.
После обеда Катя принесла Лизе мешок, который ей прислала сестра; и когда Лиза, с нетерпением стуча ногой, разорвала нитку и заглянула внутрь, у неё вырвался восторженный крик:
- Жуки!
Это была целая куча шоколадных жуков, но так похожих, что казалось, вот-вот они сейчас расправят крылья, загудят и полетят.
Стёпка сейчас же приковылял к постели и жадно смотрел. Но Лиза бережно сложила жуков в мешок, нежно прижала его к груди и изо всех сил застучала ногой.
Потом она засунула мешок под подушку, обняла её и лежала, любовно шепча:
- Жучки! Жучки!..
Стёпка не мог спокойно сидеть. Он вертелся около Лизы, уговаривая её променять жуков на стекло, но Лиза отвечала ему равнодушно: "Ты глуп!"
Потом он не выдержал, подполз сзади к кровати и уже просунул руку под подушку. Но Лиза заметила это, одной рукой схватила мешок, другой же начала бить его по голове. Потом ловко повернулась и несколько раз плюнула ему в лицо.
Но через полчаса она одумалась. Она была великодушна.
Она подозвала Стёпку, помирилась с ним и раздала жуков. Каждый из детей получил по одному, и Стёпка, ковыляя, разносил их по койкам.
Одного он положил в люльку к Данилке, другого на чепчик Шуры, который улыбнулся сквозь слёзы, третьего Соне на грудь.
Карлу он не решился нести и только издали показал ему жука, как бы спрашивая его:
- Хочешь?
Но Карл неподвижно сидел. Он долго внимательно смотрел, потом потихоньку стал горбиться, нагнул голову вперёд, чуть-чуть приподнял руку и немного открыл рот, как будто собираясь что-то сказать.
Стёпка нерешительно оглядывался кругом. Но Лиза, которая внимательно следила за всем, громко велела ему:
- Стёпка! Дай Карлу жука!
Она подумала, что Карлу хочется жука, но он только стыдится это сказать, - и Стёпка стоял уже около него, протягивал ему жука и говорил:
- Хочешь?.. Только подержать.
Но Карл не ответил ничего. Он скорчился ещё больше, нагнул голову на бок, закрыл один глаз, а другим продолжал внимательно смотреть.
Солнце заливало всю комнату лучами, которые плясали буйную пляску, и у Карла сделалось вдруг такое странное лицо, что Лиза присела на своей постели и испуганно принялась глядеть.
- Стёпка, - проговорила она шёпотом, - послушай, Стёпка!.. - И захлопала вдруг в ладоши и закричала:
- Таракан! Ай, таракан, таракан!..
В открытое окно пробрался большой рыжий таракан и, осторожно шевеля усами, полз по стене. Стёпка сейчас же заковылял к нему.
- Таракан! Таракан! - пронзительно кричала Лиза, неистово стуча ногой. - Таракан! Таракан! - кричали Анна, Шура и Стёпка.
Описывая крутую дугу, таракан изо всех сил мчался по стене, высоко над головами, и все вскакивали, кричали и визжали так, что Данилка проснулся, потерял свой рожок и залился отчаянным плачем.
Но Лиза нашлась. Она быстро нагнулась с постели, схватила с полу туфлю и бросила её изо всех сил. Таракан в ужасе нёсся по белой стене, удирая от туфель, которые летели со всех сторон, шлёпались рядом с ним, отскакивали и падали на пол.
- Стёпка! Стёпка! - кричала Лиза. - Моя туфля! Моя туфля!
- И моя! - кричала Анна.
- И моя! - тихим голоском шептала Соня.
Стёпка стремглав ковылял по комнате, подбирая туфли, и они летели опять, быстро подхватывались и снова летели вслед за тараканом, который, пробежав по стенам кругом комнаты, очутился над тем местом, где сидел горбатый Карл, и вдруг исчез.
Его не могли найти. Но зоркий глаз Лизы открыл его.
- Там! Там! - закричала она и, размахнувшись изо всех сил, опять бросила туфлю.
И туфля перелетела через комнату и ударила Карла прямо в грудь. Он качнулся в своей сетке, и голова его, укоризненно кивнув, медленно опрокинулась назад.
Настала испуганная тишина.
Таракан убежал вверх к самому карнизу и взволнованно шевелил там усами, а Лиза сидела и глядела во все глаза.
- Карл!.. - вдруг плачущим голосом сказала она, но Карл не отвечал и, откинув голову назад, внимательно глядел вверх.
Стёпка тихонько подкрался к нему, снял с постели туфлю, поднялся на цыпочки и заглянул.
Он раскрыл рот, тоже хотел сказать: "Карл!" - но поперхнулся и испуганно вытаращил глаза: голова Карла медленно приподнялась, два раза чуть-чуть нагнулась и потом опустилась низко на грудь, точно делая всем глубокий поклон.
Он умер.
Дама в трауре
I
В это роковое для него августовское утро Пётр Иваныч проснулся в самом радужном настроении. Как раз вчера он получил из агентства комиссию за страхование склада купца Чижова, обещавшего ему, притом, передать в скором времени ещё другой склад. Это обеспечивало новую сверхсметную получку, а когда в кошельке у него шевелились деньги, Пётр Иваныч чувствовал себя особенно хорошо, и его природная предприимчивость вырастала до невероятных размеров.
Надев бинт на свои знаменитые во всех шантанах и увеселительных местах усы, Пётр Иваныч раскрыл окно, важно уселся подле него и, прихлёбывая чай, стал наблюдать уличное движение. Своей комнатой Пётр Иваныч был чрезвычайно доволен; и, действительно, комната эта имела такие достоинства, что другой, подобной ей, не нашлось бы, вероятно, во всём городе. Во-первых, она была в нижнем этаже и своими окнами выходила на широкий тротуар главной улицы, как раз на той стороне, где от шести и до десяти часов вечера происходило главное гулянье… Во-вторых, она имела совершенно особый независимый ход из больших, плохо освещённых сеней, укромность которых невольно прельщала гуляющих барышень завернуть туда, чтобы исправить случайные непорядки туалета. А это, в свою очередь, давало Петру Иванычу возможность распахнуть в самый критический момент дверь, осветить сени ярким светом и завязать с оторопевшими дамами разговор, который нередко приводил к самым неожиданным и приятным результатам. В-третьих, хозяевами Петра Иваныча была очень несчастная чета - немец, не говоривший по-русски, и русская - не понимающая по-немецки, которые сообща держали кондитерскую, находящуюся в этом же доме. Кондитерская шла плохо; сожители, не имея возможности объясниться, подозревали друг друга в обмане, и сильно ссорились каждый вечер.
Боясь обеспокоить жильца, они старались делать это как можно тише, шёпотом ругались и уличали друг друга, затем, разгорячившись, вцеплялись взаимно в волосы и молча таскали друг друга по комнате, тяжело дыша и иногда с грохотом опрокидывая стулья и столы. Помимо того, что это доставляло Петру Иванычу много приятных минут, проводимых им в свободное время с приложенным к замочной скважине ухом, - постоянное сознание своей вины заставляло хозяев смотреть сквозь пальцы на некоторые странные привычки жильца.
Напившись чаю и кончив свой туалет, - а одевался он всегда, как модная картинка, - Пётр Иваныч вышел на улицу. По утрам Пётр Иваныч бывал всегда в самом деловом настроении и голова его кипела планами деятельности в течение предстоящего дня. Так и теперь: он соображал, что ему надо зайти в агентство и понюхать, чем там пахнет, затем съездить и выругать приятеля, купца Гулевого, начавшего заигрывать с враждебным страховым обществом, затем поехать на другой конец города и подработать страхование мельницы грека Капетонаки, а главное, во что бы то ни стало, попасть в участок и поторопить там со свидетельством относительно одного интересующего Петра Иваныча пожара. Одним словом, дел была целая масса.
Ярко светило южное солнце, в ветвях акаций оглушительно чирикали бодрые воробьи; по мостовой ехали извозчики и катились автомобили; по тротуарам бежали комиссионеры, кричали газетчики, нищенствовали мальчишки; около кафе размахивали руками и горячились маклера, около магазинов останавливались разряженные женщины, под ногами озабоченно путались собаки - улица жила уже вовсю. Пётр Иваныч важно выступал, распустив по ветру великолепные усы, и, свернув за угол, неожиданно остановился около фотографической витрины, которую внимательно разглядывала хорошенькая девушка.
- Нравятся вам карточки? - благосклонно осведомился он, ласково заглянув ей под шляпу. - Я хозяин этой фотографии! Таких красивых, как вы, мы снимаем даром. Хотите?
Девушка испуганно метнулась в сторону. Пётр Иваныч, внезапно увлёкшись, кинулся за ней, крича: "Куда же вы? Постойте же, постойте!" И, убедительно говоря, пробежал рядом с ней шагов сто, как вдруг его остановил зычный окрик: "Стой!" - от которого Пётр Иваныч присел и, схватившись за бока, принялся радостно хохотать.