Из будки было слышно, как кто-то вызывал по рации:
- "Урожай"!.. "Урожай"!.. "Урожай"!.. Чорт возьми!
Мы вошли с Катковым в будку. Около рации стоял вполоборота к нам бригадир тракторного отряда Федулов.
- "Урожай"! Ну, "Урожай" же! "Урожай"! - Он пристукивал при каждом слове гаечным ключом по столу. - "Урожай"!.. Тоня-а! - вскрикнул он вдруг и бросил ключ на стол. - Тоня! Где ты пропадала, чорт возьми?
Рация отвечала граммофонным звуком:
- Я тебе, Василь Василич, не Тоня, а "Урожай". И ключом по столу не стучи. Если все так будете стучать, то связь невозможна.
- Да я же полчаса стою как дурак…
- Я в этом не сомневаюсь.
- У меня авария, а тебе шутки.
- У меня сегодня вторая авария. Если мне с каждым плакать, то глаза высохнут, - тебе же хуже будет, - а рация охрипнет от мокрости. Кого тебе?
- Старшего механика. Поскорей, пожалуйста.
- Сотая доля секунды! - ехидничал граммофонный голос дежурной Тони. Потом слышно было, как она крикнула: - Иван Васильевич! У Федулова авария. - И пока все ожидали механика, Тоня спросила: - Вася?
- А? Я, - ответил Федулов и оглянулся на нас.
- Раскис? "Ава-ария-а"! - И слышно, как она стучала по столу, подражая ему. - Не капризничай, Федулочка: Иван Васильевич вылечит.
- Не вылечит так скоро. Дело серьезное, - все еще угрюмо возражал Федулов.
- А ты ляжь вверх животом на пашню и кричи: "Караул!" Ей-богу, поможет.
Федулов улыбнулся и снова посмотрел в нашу сторону.
- Тебе шутки, а у меня в одном "ДТ" двадцать процентов всей силы отряда.
- Что там у тебя стряслось? - послышался в рации голос старшего механика.
- Картер пробило. Нижнюю головку шатуна, в третьем, разорвало.
- Не может того быть! - воскликнул механик. - Сейчас выезжаю. Через двадцать минут буду.
Я подошел к рации и вызвал:
- "Урожай"!
- Я "Урожай", - ответила Тоня. - Кто?
- Луков.
- Здравствуйте, Владимир Акимыч!
- Здравствуй, Тоня! Позови-ка быстренько старшего агронома Михаила Петровича.
- Он здесь. Собирается уезжать. Сию минуту!
- Я слушаю, - вскоре отозвался Михаил Петрович.
- Дизельный вышел из строя суток на двое. Делаю перегруппировку отряда: два "ХТЗ" прекратят культивацию, дадим каждому по одной сеялке и будем продолжать перекрестный в течение суток. В графике делаю соответствующее изменение.
- Свет для ночного сева будет на обе сеялки?
- Отвечай, Василий Васильевич, - обратился я к Федулову.
- На одну не будет, - ответил он.
- Сделаешь свет, - сказал Михаил Петрович.
- Да ведь фары нету! - воскликнул Федулов.
- Возьмешь в восьмом отряде и сделаешь свет, повторил твердо Михаил Петрович, а мне сказал:
- С перегруппировкой согласен, вносите изменение.
Потом все притихло.
Федулов как-то смущенно повел могучими плечами, провел по черным волосам ладонью ото лба к затылку и задумчиво посмотрел в окошко.
Катков, наоборот, чуть просветлел и обратился ко мне:
- А Михаил Петрович толковый агроном! Сразу понимает дело, с полслова понимает.
Федулов зашел за будку, будто спрятался, но не прошло и двух минут, как оттуда рявкнул заведенный мотоцикл. Федулов выехал из-за будки и сквозь треск мотора крикнул:
- Доеду в восьмой отряд. У них один трактор стоит, фару возьму на ночь. Приедет механик - снимайте головку. Вернусь быстро.
- Подожди-ка, Вася, - сказал Катков, сделав ему знак заглушить мотор.
Стало снова тихо.
- Ты сперва напиши трактористам распоряжение, а то уедешь, а я буду с ними договариваться полчаса. Пиши.
Федулов положил блокнот на бачок мотоцикла, написал распоряжение и вручил его Каткову. Затем он умчался, а Катков посмотрел на часы и сказал:
- Без десяти восемь. Едем?
Я не ответил и смотрел на Илью Семеновича Раклина. Тот как сидел на гусенице, так и заснул, откинув голову и прислонившись к капоту двигателя. Костя заметил мой взгляд и сказал:
- Он уже две ночи не спавши. И третья не предвидится. Так вот, меж делом, заснет на ходу…
- А ты? Ты же подсменный.
- На втором дизеле тракторист болен. Мы втроем на двух тракторах: днем сеем, а ночью культивируем… И сам Федулов сегодня ночью работал, не спал ни вот столечки, - и Костя показал самый кончик ногтя.
- Ты-то тоже не спал сегодня?
- Я - что, я могу, - угрюмовато ответил он и вздохнул, глядя на кусок головки шатуна, который продолжал держать в руке. - Вот горе-то наше! И надо же ей лопнуть сегодня! Подождала бы недельку… Ведь оно ж вон сколько кругом не сеяно!.. Смотрите, - Костя протянул мне кусок головки шатуна. - Раковина, заводской дефект. Я тут ни при чем.
- А сколько, по-твоему, придется стоять?
- Да сколько? Картер в эмтеэс везти надо. Гильзу новую надо. Поршень, шатун. Если все это есть, то… кто ее знает, а если нету, то тогда я уж и не знаю.
Катков рванулся в будку, и оттуда было слышно, как он говорил по радии:
- "Урожай"! "Урожай"? Тоня! Узнай срочно: есть ли для дизеля запасные детали - гильзы, шатуны, поршни.
Через несколько минут Катков вышел из будки.
- Все есть, - сказал он.
Костя несколько повеселел. Он зашел вперед трактора, похлопал по радиатору и сказал, как живому:
- Ну ты, инвалид! Ничего, ничего.
На душе стало немного легче, и мы с Катковым помчались переводить "ХТЗ" на сев. По дороге встретилась нам автопоходная мастерская. Наверно, механик разыскал ее в массиве по радио и направил сюда. Нам стало веселее. Митрофан Андреевич прибавил скорость и по-мальчишечьи крикнул:
- Держись, Владимир Акимыч!
В ушах засвистело. Борозды пошли вкруговую. Автоколея, по которой мы ехали, набегала на нас узкой лентой и проваливалась под мотоцикл, как молниеносный конвейер, а та колея, что рядом, бежала в противоположную от нас сторону. Никаких толчков - так мягок в езде "ИЖ-49".
Митрофан Андреевич что-то подпевает в тон мотоциклу, но что - разобрать трудно. А телеграфные столбы несутся к нам редким частоколом. Каждый из них, проскакивая мимо мотоцикла, кажется, чуть сваливается в сторону, и звук мотора ударяет о столб хлестко и звонко: "ж-жих!" - и проскочил, "ж-жих!" - и проскочил.
Но вот близ дороги стоит трактор. Тракторист кончил загон пахоты и, видно, собирается переезжать в другое место. Мы остановились около него. В средине загона пахота была отличной - черная пашня лежала без единой полоски огрехов, но края пахоты пестрели "обизами", треугольнички незапаханной стерни, похожие на балалайки, и канавки от небрежных заездов уродовали вид пашни. Иной бригадир, глядя на такое, будет кричать на нее поле, выходить из себя, а бывает, - что там греха таить! - и выражаться начнет черным словом, для крепости. "А как, - думал я, - отнесется к этому Катков?"
Митрофан Андреевич сдвинул фуражку на лоб.
- Та-ак…
Он бросил пристальный взгляд на тракториста, ухмыльнулся и с хитроватой веселостью крикнул:
- Здорово, Леня-а! Как спалось?
- Я пахал ночью, - ответил Леня. Малый он молодой, лет девятнадцати, над губой пушок, вымазанный с одной стороны автолом. Невысокого роста, плотный, он смотрел недоверчиво на Каткова. - Вон сколько напахал. Во! А вы - "спалось"!
- Значит, все отлично?
- Отлично. Пахота - во! - Леня поднял большой палец и вытер рукавом лицо, отчего оно стало еще грязнее.
В его покрасневших добродушных глазах исчезла искорка недоверчивости, они прямо-таки подкупали, и мне стало жаль юношу. Боялся я острого на язык Каткова. Только, как оказалось, напрасно боялся.
- А что я хотел у тебя спросить?.. - продолжал Катков серьезным тоном.
- Что?
- Если я сошью тебе первейший из всего колхоза кожух… Черной дубки или хромовой, как шелк, выделки, из самой лучшей овчины… - Он щелкнул пальцами и вытянул ладонь, будто кожух уже висел у него на руке.
- Ну?
- Подожди, я договорю. Сошью такой вот кожух, а воротник и опушку сделаю от старой дохлой, полинялой козы… Будешь носить такой кожух?
- Не. Не буду. Это, может, дурачок какой будет носить. А зачем портить дорогой кожух? Лучше уж не шить совсем.
- А ты-то именно так и сделал! Сшил дорогой кожух, а опушку - от облезлой козы. - И он показал Лене на "балалайки", канавки, валики, в общем на всю "опушку".
Леня слегка покраснел, сделал движение локтями, будто почесал бока, и не нашел ничего ответить.
- Ну хорошо. А как ты думаешь - моя учетчица примет от тебя такую пахоту? Нет, не примет. И я акт не подпишу.
- Значит, пропахал задаром всю смену? - нерешительно спросил Леня.
- Благо, ты первый сезон работаешь, а то бы припечатал я тебе расход. Теперь уж не знаю, как быть… Что Владимир Акимыч скажет, так и будет. - И он пошел к мотоциклу, посвистывая, будто то, что я скажу Лене, вроде бы и неинтересно ему знать.
- Опаши края хорошенько, - сказал я Лене. - Сейчас опаши, пока старший агроном не проезжал. А в следующий раз без контрольной борозды не начинай пахоты. Сперва поперек краев борозду пройди, а потом и начинай. Плуг будет сразу входить в пашню. И… опушкой не будешь портить кожух.
Леня улыбнулся.
- Опашу. Прямо сейчас и опашу. - И он облегченно вздохнул.