- Обидел ты меня, друг! Тебе бы и подавать-то не стоило. Где я теперь узнаю про то, что на свете делается? Но я не сержусь… Глотни на дорожку, чтобы теплее было, а то у тебя под одним боком жарко, под другим холодно. Так… Теперь вам, Дарья Семеновна!
- Ой, нет, нет! - замахала руками Цветкова.
- Не будешь пить - вылезай из кошевы! Сейчас высажу.
- Ну выпей, Даша! - попросил Богданов. - Гулять так гулять! Такое у человека раз в жизни бывает.
Цветкова покорилась, выпила. Шишигин сунул ей в руку конфетку, а сам пошел к следующим кошевкам, где были гости, приглашенные со стороны жениха и со стороны невесты. Еще за несколько дней до свадьбы Богданову принесли лист бумаги, ручку, чернила, и он с трудом написал фамилии тех, кого приглашает. Первым в списке был замполит Зырянов. Затем следовали фамилии тех, с кем Харитон жил, работал. Последним он записал Синько, а потом вычеркнул его, да так крепко нажал на перо, что оно сломалось, - видно, вспомнил про Дарьину козу.
Тройки одна за другой выехали на дорогу и кратчайшим путем, зимником, помчались в Чарус, где, по договоренности, молодых должен был ожидать работник загса.
Был крепкий морозец. Кони бежали резво, под дугами гремели колокольчики, на шеях ширкунцы, в гривах развевались ленты, из-под копыт на седоков летели снежные комья. Скоро люди в кошевках стали белыми, и только лица у всех горели от морозца и выпитой водки.
Березин, сидевший на облучке, весело поглядывал по сторонам да покрикивал на лошадей, туже натягивая вожжи.
- Эй, вы, соколики!
Люди на задних тройках ехали шумно, с криками, с песнями. И только Дарья с Харитоном молчали, глядели на медвежью шкуру, прикрывавшую их до пояса, и скидывали с нее снежные комья.
Вскоре на заснеженных вырубах показался Чарус. От флагов, от кумачовых полотнищ он весь был словно в кострах. На его длинной улице было много народа, молодежь ходила толпами; из громкоговорителей, установленных возле почты и конторы леспромхоза, гремела музыка, повсюду вразнобой слышалась игра на гармошках, далеко за поселок летели крики, песни.
Веселый свадебный поезд мчался по поселку, как вихрь, от которого гуляющие шарахались в снег, в сугробы.
В помещении загса, украшенном цветами и картинами, их встретила пожилая полная женщина в очках.
- Вот вам и поп! - шепнул Шишигин Богданову из-за плеча.
Харитон и Дарья разделись, сели на мягкий диван, пообогрелись. Женщина побеседовала с ними, как положено при этом, о браке, о семье, а затем стала оформлять документы.
- На какую фамилию вас записывать? - Женщина посмотрела на Цветкову, потом на Богданова.
- Как, Даша? - в свою очередь спросил Богданов.
- Ну, пишите на его! - сказала она, кивнув на Харитона. - Была Цветкова, и не будет Цветковой.
Когда все было оформлено и они расписались в книге и в акте, женщина встала, вручила Богданову свидетельство и поздравила с законным браком. Тут же начали поздравлять и гости, пожимать руки. Перед тем как уходить Шишигин подошел к заведующей и, показывая на горлышко бутылки в кармане, предложил:
- Может, выпьете чарочку за молодых?
- Нет, спасибо! - сухо сказала женщина, убирая документы.
Возле троек опять собрался народ.
- Чья это свадьба? Кто женится? - спрашивали в толпе.
- Лесоруб женится! - сказал Березин, направляя тройку вдоль улицы. Неподалеку от конторы леспромхоза он осадил лошадей.
- Тьщ, т-пру!
Через дорогу была перетянута красная ленточка.
- Дальше ходу нет! - сказал Фетис Федорович. - Как теперь быть-то? А? В объезд придется.
И повернул коней к дому Зырянова.
Навстречу вышли замполит и директор леспромхоза.
- Поздравляем, поздравляем! С новой жизнью. - говорили они, пожимая руки супругам Богдановым. - Просим зайти, погреться.
Харитон был смущен.
- Премного благодарен, начальники! К дому надо продвигаться.
- А мы сейчас не начальники. Мы, как все, отдыхающие… Пожалуйте!
Откинули медвежью шкуру, взяли Дарью и Харитона за руки. Упираться Богданов не стал - зачем перечить хорошим людям?
- Давай уж, Даша, зайдем. Потом как-нибудь отблагодарим.
Стол в горнице у Бориса Лавровича был заставлен винами и всевозможными закусками. И когда все гости расселись по местам, были наполнены стопки и стаканы, Зырянов поднял свою рюмку.
- Друзья! Выпьем за наш большой праздник, за наших людей, за право каждого на счастье. Желаю Харитону Клавдиевичу и Дарье Семеновне жить в дружбе, в согласии, создать крепкую семью. Мы, советские люди, против всякого брака в работе, а вот за такой брак, как этот, мы горой!
Когда были вторично наполнены и подняты посудки, Шишигин закричал, притопывая ногами:
- Ой, горько, горько!
- Подсластить, горько! - закричали гости.
Все взоры были обращены на Богдановых. Дарья потупилась, а Харитон растерялся, покраснел, замигал глазами; на лбу выступила испарина. "Ну, зачем это? - словно говорил он. - Ну, увольте меня от этого, как же можно при народе?"
- Харитон Клавдиевич, страсть горько! - пробасил Березин. - Подсласти, не скупись!
- Пить невозможно!
- Не водка, а полынь!
Точно виноватый, Богданов спросил:
- Что же, Даша, разрешишь, что ли?
- Разрешаем, разрешаем! - закричали гости.
Под аплодисменты Дарья повернулась к Харитону и сложила бантиком свои губы.
- Теперь сладко!
- Как мед!
Ну, а дальше все пошло как по маслу. Люди пили, ели, кричали "горько", просили подсластить. Все были навеселе, раскраснелись. Пустились в споры, в разговоры. Подвыпивший Шишигин напирал на Якова Тимофеевича.
- Неправильные ваши распоряжения, товарищ директор.
- Какие распоряжения неправильны?
- А почему вы запретили заготовлять телеграфные столбы?
- Нарядов нет, не требуются.
- Как так не требуются? Может ли это быть? Я слышал, правительство нажимает на стройку электрических станций. Разве электричество не по проводам побежит? Провода-то на столбы вешать. А вы говорите, столбов не надо. Тут вы промах делаете. Иной раз привезут к нам на эстакаду хлыст. Думаешь, эх какой бы телеграфный столб из него получился! А его приходится чуть ли не на вагонную стойку раскраивать. Жалко дерево портить.
В разгаре пира поднялся Березин, сказал в шутливом тоне:
- Не пора ли к лешему, гостеньки? Надо и честь знать.
- Гуляйте, гуляйте! - перебил его Зырянов.
Директор леспромхоза посадил Березина на место и шепнул:
- Фетис Федорович, не егози, пускай люди пьют, закусывают.
- Люди-то пьют, закусывают, а кони стоят голодные, - возразил Березин. - Коней пора ставить на отдых, мы можем гулять и на Новинке. Догуливать к нам пожалуйте.
- В этом ты прав, - согласился Черемных. - Тогда езжайте.
Три тройки вскоре мчались в обратный путь. Харитон и Дарья сидели в обнимку, а с задних троек кричали:
- Горько, подсластить!
- Уже рассластили! - отвечал Березин, подмигивая.
Почти перед самой Новинкой на крутом повороте дороги кони встали, захрапели, попятились. Перед ними был высокий завал из елок, из хвороста, из сушника. Из-за засады раздались крики, ружейные выстрелы. Первая тройка круто повернула, шарахнулась в сторону, в снег, кошевка перевернулась, и Харитон с Дарьей оказались в сугробе.
Наверху завала с берданкой появился пилоправ Кукаркин.
- Ага, перетрусили!
Из-за завала высыпала с гармошкой веселая пестрая толпа.
- Выкуп нам за невесту давайте, выкуп! - кричали женщины.
- А нам за жениха! - басили мужчины.
Все окружили Харитона и Дарью, начали отряхивать с них снег; потом повели за завал, где посреди дороги стоял стол, на столе водка, тарелки с вилками. Над костром в сторонке висело ведро, в котором варились пельмени.
Достав из кармана бутылку и стаканчик, Шишигин угостил сначала Кукаркина, потом стал обносить всю его компанию.
На столе в клубах пара появились горячие пельмени.
- Прошу к столу! - скомандовал пилоправ.
И снова всем стало горько, снова виновникам торжества пришлось сластить продукцию водочного завода.
Завал был раскидан на стороны, и тройки помчались дальше. Вслед за ними, наигрывая в гармонь, с песнями и пляской направилась в Новинку ватага пилоправа Кукаркина, шествие которой замыкала подвода со столом и посудой.
В Новинке Харитона и Дарью высадили среди улицы. От самой дороги к большому двухэтажному дому были разостланы полоски ярких половиков. Минуя Дарьину каморку и мужское общежитие, половики вели вверх по лестнице на второй этаж. Богдановы шли под ручку впереди, а за ними - гости, за гостями гудела праздничная толпа.
На втором этаже в коридоре Березин вышел вперед, подошел к двери, обитой войлоком и клеенкой, щелкнул внутренним замком и, подавая ключ Богданову, сказал:
- Харитон Клавдиевич, вот ключ от вашей новой квартиры. Живите, будьте счастливы, всем довольны… Прошу, заходите!
И распахнул дверь.
Богданов перешагнул порог, огляделся.
В большой светлой комнате у глухой стены стояла накрытая пышная никелированная кровать, над ней висела написанная маслом, в массивной раме копия с картины Шишкина "Утро в сосновом лесу". В углу на отдельном столике стоял радиоприемник. Посредине комнаты находился сервированный стол, плотно обставленный кругом стульями. Новенькая посуда на белоснежной скатерти, приборы из нержавеющей стали, бутылки с винами - все это блестело, играло.
- Пожалуйста, раздевайтесь, вот вешалка! - говорил Березин. - Чувствуйте себя как в своем собственном доме. Все это ваше.