Синько сглотнул слюну, вдруг заполнившую рот. Если бы пришла на свиданье Панька, она принесла бы ему пирожков, купленных в столовой. Он положил бы пирожки вот на эту раскаленную плиту, они бы поджарились и захрустели на зубах… Но Синько сказал:
- Ни, тетя Хрося, я сытый… Согрею ноги и пиду до общежития.
Сторожихи он боялся. Тетя Фрося ни разу на него не крикнула, не обругала, а он все же робел перед нею, даже больше, чем перед Харитоном Богдановым. Тот сведет брови, сверкнет белками - аж дрожь по коже пойдет. А тетя Фрося, наоборот, всегда с ним ласкова, добра, а почему-то боязно глядеть ей в глаза. А глаза у тети Фроси серые, ясные, но будто с колючками, так и цепляются за душу.
- Куда тебе спешить? Посиди, - говорит она. - Может, Паня скоро вернется из Сотого квартала, забежит сюда.
- И чого ей надо в том Сотом квартале?
- Пошла - значит, дело есть. Зря люди не станут ноги маять. А что, Григорий, ты все еще не приловчился работать в делянке? - спросила вдруг тетя Фрося.
- Ни, - потупясь, ответил Синько.
- Как же это так плошаешь, парень? В твои-то годы я в лесу мужиков за пояс затыкала. Выйду в лесосеку, чувствую, как у меня щеки горят, по всему телу будто огонь разливается, руки чешутся - работы просят. Иногда случится два-три дня гулять без дела, так места себе не находишь… Теперь вот работать в лесу врачи не разрешают, сын в каждом письме только и пишет: "Ты, мама, береги себя. Сердце у человека - не мотор, испортишь - новое не вставишь. Я вот скоро окончу институт, устроюсь на работу и заберу тебя к себе…" Один он у меня остался, а было три. Два сына голову сложили на войне. Кабы не сын - никого бы не послушала, не ушла из делянки сюда, мышей караулить… Скажи, Григорий, почему у тебя дело не ладится в лесосеке? Или старанья у тебя нет, или не помогают тебе? Ведь твой заработок - курам на смех. Как собираешься дальше жить? Не век же ты будешь Панькиным иждивенцем.
Синько склонился к своим ботинкам, начал их ощупывать.
- Скоробишь еще, босиком останешься, - заметила тетя Фрося. И продолжала: - Хочешь, Григорий, я пойду с тобой в лес?
Парень вдруг выпрямился, робко заглянул в глаза сторожихе.
- Зачем, тетя Хрося, в лес?
- Вместе поработаем. Я научу тебя. В лесу со сноровкой надо трудиться. На одной силе далеко не уедешь.
- Ни, тетя Хрося! Сам научусь… Я вже сдаю мастеру по пивтора-два кубометра.
- Ну, смотри. Стыдно тебе не выполнять нормы, вон ты какой здоровый. Твоя жизнь, Григорий, вся впереди. От труда никуда не уйдешь, не скроешься. А станешь скрываться - от счастья убежишь.
- Якое в лесу счастье? Тут видмеди счастливы.
- Счастье везде, где живет человек, надо его только найти.
Посидев у очага, поморгав в смущении глазами перед тетей Фросей, Синько распрощался и ушел - сказал, что пойдет "до дому, до общежития", а сам вышел на дорогу, что ведет в Сотый квартал, и стал дожидаться Паньку. Зайдет далеко в лес, постоит, послушает и возвращается в поселок. Постоит на окраине его и снова идет по глухой, безлюдной дороге в лес, стоит, слушает, всматривается в узкий просвет между ельником. А кругом тихо, кругом лес, кругом снег, вверху, над головой, высокое звездное небо и где-то в стороне одинокая луна.
С Паней он увиделся лишь на другой день. Вечером, шагая рядом с ней в столярную мастерскую, он держал в руках завернутые в бумагу еще теплые пирожки и говорил с упреком:
- И чого ты пристала до той Медниковой? Куда вона, туда и ты, як теля без матки… Я вчора стояв, стояв, ждав, ждав, аж ноги к ботинкам примерзли, а ты и не пришла…
- Тебе было скучно без меня?
Синько ничего не ответил, распотрошил сверток, достал пирог и начал его с аппетитом есть. Панька взяла парня под руку, прижалась к нему и заговорила ласково:
- Ты, Гриша, на меня очень обиделся? Хороший ты мой! Я ведь не хотела идти с Лизкой. Она побежала на свидание к Ермакову, а меня в провожатые взяла. Там познакомила меня с Колькой Гущиным.
- Який Колька Гущин? - спросил Григорий, останавливаясь.
- Из Сотого квартала, помощник Ермакова. Он шел в красный уголок на Новинку, а Лизка повернула его обратно, познакомила меня… Ты, Гриша, ничего плохого не думай. Я все время вместе с Лизкой была, даже ни на шаг от нее не отлучалась.
- А чого вы так долго были в Сотом квартале? Я ждав до часу ночи на дороге и не дождався.
- А мы сидели в избе у Ермакова, семечки лущили, чай пили, Ермаков в гармошку играл, так мы слушали. Потом Гущин с Ермаковым проводили нас до самого общежития.
Недоеденный пирог Синько сунул в бумагу, освободил локоть от Панькиной руки и пошел вперед.
- Гриша, голубчик! - поспешила Панька за ним. - Я, ей-же-ей, ни в чем не виновата! Сегодня Лизка снова пошла в Сотый квартал, а я с ней и не думала идти, я к тебе спешила… А ты на меня дуешься.
Она дотронулась до локтя Синько, тот не оттолкнул ее. Она крепко зацепилась за его-руку, снова прижалась к нему.
- Ты не сомневайся во мне, Гришенька. Больше я никуда от тебя не стану уходить. От всех парней стану сторониться… У тебя опять, поди, ноги зябнут?
- Ни, не зябнут, - сказал Синько, раскрывая сверток.
- А пирожки-то, Гриша, с рисом-с мясом, я ведь знаю, ты любишь такие… Вот бы нам с тобой комнатку иметь. Я бы каждый день для тебя пироги стряпала, ты бы у меня как сыр в масле катался.
- Так иды до администрации, проси якийсь-нибудь куток в новых хибарах.
- Мне не дадут, много нас в общежитиях. Вот если бы ты, Гриша, хорошо работал, тебе бы комнату дали. Пошел бы к Зырянову, к замполиту. Он для всех старается жизнь хорошую сделать. Ну, чего ты молчишь, Гриша?
- Ты говоришь, Панька, що пироги-то з мясом-з рисом, а мне один с капустой попался. Надули тебя в столовци, - сказал Синько, комкая промасленную бумагу и кидая ее в сторону.
36
Перед Октябрьским праздником подводились итоги соревнования лесоучастков, бригад. В контору леспромхоза поступали длинные списки отличников производства. Из районного центра, находящегося от Чаруса почти за сотню километров, был приглашен фотограф, который на директорских лошадях разъезжал по всем лесоучасткам и снимал людей для портретов на доску почета. Это был солидный мужчина в шубе с бобровым воротником, в очках, с огромным желтым портфелем, вмещавшим в себя всякую всячину. Портфель походил на жирного, только что опаленного на костре борова.
В лесосеках на Новинке, когда фотограф разыскивал Лизу Медникову, его приняли чуть ли не за министра. Всем было интересно, зачем такому солидному человеку понадобилась девушка. Да и сама Лиза, когда он подошел к ней, чуть оробела.
- Да, я Медникова, - ответила она, недоуменно поглядывая на очкастого краснощекого человека.
- Так это вы по две-три нормы выполняете? Великолепно! Девушка-богатырь среди дремучего леса, вооруженная передовой техникой. Этот этюд и Москва с пальчиками оборвет.
- А вы кто будете? - спросила Лиза.
- Я - Евгений Чирков, мастер фоторепортажа, сотрудник фотоартели "Художник"… Сейчас я вами займусь.
Он раскрыл портфель, достал треногу, начал ее устанавливать.
- Вы поскорее, - попросила Лиза. - Мне надо работать. Меня ждут.
- Спешить, девушка, некуда. Кстати, как вас звать? Лиза? Великолепно! Сперва сфотографирую вас, потом сделаю групповой снимок, после чего вы поедете со мной.
- Куда?
- По лесу будем ездить. Эту, как ее, электропилу с собой возьмете. По дороге сюда я видел замечательные места, великолепный фон, а к этому фону не хватает только человека. Вы будете позировать, а я снимать.
- Никуда я не поеду.
- Как это не поедете? Вы в моем распоряжении. Я имею разрешение снимать все, что мне здесь понравится.
- Ну и снимайте. А я при чем?
- Я вас засниму в разных видах. Мои снимки пойдут в газеты, в журналы. Я вас прославлю на весь Советский Союз. Откроете журнал "Огонек", а там снимок девушки-богатыря Лизы Медниковой. Разве это не приятно?
Настроив, наконец, треногу, он начал привинчивать к ней фотоаппарат. Делал все медленно, раскручивал да закручивал разные там винтики, поглядывал по сторонам, что-то соображая…
- Ну, вы скоро? - раздражаясь, спросила Лиза.
- Скоро, скоро, имейте терпение.
- Вы, наверно, работаете без норм?
- Почему вы так думаете?
- Если бы у вас была норма, вы бы не копались так.
- Я работаю аккордно: сделаю леспромхозу витрину лучших людей - и тысяча рублей в кармане.
- Легко вам даются тысячи. Поэтому вы по полчаса и настраиваете свой аппарат. Я бы за это время сколько деревьев разделала.
- Нельзя равнять ваш труд с моим. Фотография - это, знаете, тонкое дело. Сейчас бы вот мне нужно солнышко, а его нет. Я ведь здесь снимаю не в ателье, мне надо приспособиться… Ну, готово! Становитесь к этой сосине - так ведь, кажется, называется это дерево? Пилу свою на руки возьмите.
- Зачем на руки?
- Чтобы видно было, чем вы работаете. Повыше к груди приподнимите, будто ребенка держите. Это же ваш любимый инструмент, который вам приносит славу. Так. Чуть голову к пиле наклоните. Вот, вот. Ну, спокойно, снимаю. Готово! Вот это будет снимок! Как только Москва напечатает, я вам вышлю экземпляр газеты или журнала… Теперь становитесь всей артелью.
Перед тем как фотографировать все звено, Чирков, потирая руки, прошелся перед шеренгой людей.