Внезапно машина въехала в барханы. Дорога завиляла между холмами песка, поросшими верблюжьей колючкой. Здесь можно двадцать раз пройти мимо чабанского зимовья и не увидеть его. При сильных ветрах песок-сыпун зализывает тропы, и они обрываются так же нежданно, как и возникают.
- Хороша загадочка, - промолвил Савичев, остро следя за дорогой. - Чтобы и овцы были целы, и волки сыты.
- Все будет в порядке. Зря волнуешься, Павел Кузьмич.
Андрей заметил, как после этого заколовского утверждения у председателя катнулись квадратные желваки.
- В копеечку обойдется это убеждение.
- Грачев тоже не без головы. Помогут в случае чего.
- Как в прошлом году. Продавали зернофураж по одной цене, а покупали - в четыре раза дороже. Помощь!
- Степан Романович из государственных соображений.
- Это так кажется.
- О чем речь-то? - не выдержала Фокеевна.
Никто не отвечал. Тогда она повернулась к Пустобаеву и повторила тот же вопрос. Осип Сергеевич изогнул брови, осмысливая, как бы половчее объяснить хитрую ситуацию.
- Видишь ли, с одной стороны, - он поднял глаза на зеленый тент "газика", будто хотел прочесть там нужные слова, - с одной стороны товарищ Грачев прав...
- А с другой стороны?
- Ты не перебивай. Понимаешь ли, нам запретили сдавать на мясо запланированный скот, запретили. Из этого исходит, что мы должны кормить это поголовье до января. А кормов у нас мало.
- М-м! Кто ж запретил и почему? - допрашивала Фокеевна.
- А вам-то не все равно? - раздраженно отозвался с переднего сиденья Заколов.
- Как ты сказал?! Ну-ка погляди сюда! Погляди, погляди!.. Вот так.
- Я бы на твоем месте, Павел Кузьмич, сделал проще... - вспылил Заколов.
"Знамо дело, - чуть не выскочило у Фокеевны, - если б лягушке хвост, она бы всю траву помяла!" А Заколов доказывал, что нужно поискать внутренние резервы, поставить их на службу животноводству. Ведь зато, говорил он, колхоз сдаст в январе тысячи центнеров мяса, половину годового задания выполнит! Триумф! Во всех докладах забродинцев будут хвалить...
- Одно нынче - лучше двух завтра! - отрезал Савичев. - Сам, что ли, в ясли ляжешь, когда кормить нечем будет? Во все доклады попадем, только с обратной стороны...
До самого Койбогара не было произнесено больше ни слова.
Барханы вдруг расступились, и глазам открылась степь, бесплодная, исконопаченная сусличьими бугорками. Сбоку все увидели низенькую мазанку с крохотными оконцами. Она прижалась к подножию бархана. Невдалеке от нее высились стены нового саманного дома. Трое колхозников ставили стропила. А в низине тянулась длинная кошара из плетня. Там же одноногий колодезный журавль уныло глазел в каменное кольцо сруба.
Базыла не было. Из мазанки вышла его мать. Поверх вельветовой куртки старуха надела долгополую зеленую безрукавку из плюша, застегнутую на большие серебряные пластинки. Из-под белой, насиненной юбки выглядывали мягкие козловые сапожки. На голове был намотан ситцевый белоснежный тюрбан.
Заложив сухую руку за согнутую спину, будто желая распрямиться, она долго всматривалась в гостей. Признав председателя, сказала что-то мальчугану лет пяти, и тот мгновенно скрылся за барханом. Вскоре прискакал на маштаке Базыл. Подошли колхозники, ставившие стропила.
Достав из багажника чемоданчик и ведро с хлоркой, Фокеевна тут же удалилась. Пустобаев влез на качнувшегося маштака: "Овцепоголовье осмотрю!"
Остальные опустились на песок. Он был теплый, мягкий - на нем хорошо бы уснуть, подставив лицо солнцу. Андрей лег на бок, подперев голову ладонью, Заколов стоял на коленях, чтобы казаться выше. Базыл сидел на корточках.
Андрей заметил, что и Савичев, и Заколов уклоняются от основного. Тяжело сказать человеку, что его многомесячный изнурительный труд, возможно, пойдет насмарку, что напрасно он откармливал валухов, ночей недосыпал из-за них, напрасно пекся в раскаленных солнцем барханах, мок в дожди и слякоть, надрывал поясницу, доставая ежедневно сотни ведер воды из колодца... Но тут уж как ни крои, а швы все равно наружу выйдут!
Базыл не поверил сказанному.
- Это какой порядок, председатель? - растерянно и тихо произнес он. - Это государственный порядок?
- Надо больше в собственных мозгах копаться, чем в государственных порядках! - Заколов решил разом осадить не только чабана, но и всех, кто попытается наводить неуместную, по его мнению, критику.
- Я зачем тогда принял пятьсот ярочек? - будто у самого себя спрашивал Базыл и теребил пуговицу воротника. - Зачем жена пасет ярочек, зачем я пасу валухов? Валухов сдавать надо, жирные валухи, восемьсот штук, шибко жирные. Как быть, скажи, председатель? Чем кормить, где держать? Мы рубим сук, на который сидим.
Никто не улыбнулся.
- Не спрашивай, Базыл, мне самому не легче! - Савичев обратился к строителям: - Придется вам, ребята, другим делом заняться. Нужно как можно быстрее построить помещение для валухов.
Строители курили председательские папиросы и соглашались: нужно так нужно! А Базыл не скрывал горькой обиды. Он отвернулся к новому дому с большими окнами, с высокой крышей. Теперь и дом неизвестно когда будет достроен.
- Не расстраивайся! - громко ободрял чабана Заколов. - Была бы наша воля, мы бы...
- Конечно! Масло был бы - баурсак пек бы, а то муки нет.
И опять никто не улыбнулся.
Жена Базыла Фатима пригнала отару ярок. Мелко топоча, овцы с блеянием ринулись к длинной колоде из толстых досок. Но она оказалась пустой. Базыл поднялся, но Андрей опередил его:
- Я натаскаю воды!
Он едва протолкался между овец к бетонному срубу и потянул за отполированную руками цепь. Блюкнув, бадья потянула цепь ко дну. Перехватывая руками, Андрей выволок ее и вылил в колоду. Началась давка.
- Уть! Уть! - Фатима расталкивала овец, гнала от корыта, а они все лезли, жадно процеживая ледяную воду сквозь зубы.
Андрей не считал, но бадей сто он вытащил наверняка. Спина ныла, а цепь накатала на ладонях красные пузыри мозолей. С горечью и сочувствием посмотрел он на немолодую казашку в кирзовых сапогах, на ее грубые темные руки: сколько же ей, бедной, достается здесь! А ведь у них с Базылом теперь две отары. Значит, в день надо напоить тысячу триста голов! И накормить. И о семье не забыть - дети, старая бабушка... Вот она, арифметика человеческой самоотверженности!..
Возле "газика" никого не было: Базыл пригласил всех в мазанку чаю попить - такой обычай казахский. Андрей шагнул через выбитый порожек, пригнулся, опасаясь низкого косяка. И в сенцах растерялся: куда идти? В полутьме всюду громоздились какие-то предметы. Только приглядевшись, разобрал, что это новая мебель: зеркальный шифоньер, диван, раздвижной стол.
Кое-как протискавшись, Андрей вошел в избенку, тесную, низкую и темную. Ему стало не по себе: не зря чабан так грустно поворачивал лицо к новому дому, он уже и мебели накупил. И вот!..
Возвратились в Забродный вечером. Около правления все вылезли из машины. Андрею и Василисе Фокеевне было немного по пути - она решила зайти в амбулаторию: "Ирина Васильевна, чай, беспокоится!" Гремела пустым ведром и вздыхала. Он не спрашивал, о чем она вздыхала, понимал и так. Поездка у всех оставила неприятное, тягостное впечатление. А у него - особенно. И забыть о ней никак нельзя. Прощаясь, Савичев почти одними губами спросил: "Ну как, Андрей?" - "Подумать надо, Павел Кузьмич", - так же, почти шепотом ответил он. Попросил прощения за все прошлое. Савичев махнул рукой: "Бывает! Тут у любого мозги наперекос пойдут".
- До свидания, Андрюшенька! - Василиса Фокеевна повернула к амбулатории.
- Будьте здоровы, тетя Васюня! - И вдогон изменившимся голосом: - Привет Ирине Васильевне!..
И тут же пожалел: "Зря! Еще Гране скажет, а та... Ну и пусть!"
Ирина сидела за столиком и ярким лаком красила узкие длинные ногти. Василиса Фокеевна неодобрительно посмотрела, но промолчала. А Ирина обрадовалась приходу санитарки. Ей всегда было приятно слушать неторопливую речь старухи.
Первым делом Василиса Фокеевна передала привет от Андрея.
- От какого Андрея? - смутилась Ирина. Перед вечером из школы прибегала Варька с разбитым коленом, пока Ирина перевязывала, девчонка без стеснения разглядывала ее и вдруг брякнула: "А наш Андрей в вас влюбленный! Я точно знаю".
Василиса Фокеевна заметила Иринино смущение.
- Известно, от какого! От Ветланова!
Ирина потерялась еще больше, она не знала, как продолжить разговор. Сметливая санитарка сделала вид, что уже забыла о привете, и сокрушенно вздохнула:
- Где порядок, где его берег - не видно! Вот послушай, желанная, чего я тебе расскажу насчет этого самого животноводства...
Ушла Фокеевна поздно. Как всегда, не торопилась. Да и куда спешить в такую ласковую и по-осеннему темную ночь!
Шла серединой улицы, глядя под ноги. Невзначай вскинула глаза и... Господи исусе, царица небесная! Неслось на нее что-то белое, громадное. У Фокеевны цокнули зубы, она так и присела со страху. А оно шумно промчалось рядом, ветром обдало и скрылось в темноте. Вроде бы и человек, а без головы. Сзади хвостом искры стлались.
Фокеевна подхватила юбки и, поминутно оглядываясь, припустила к дому. Не успела пробежать и сотни шагов, как услышала, что ее настигает привидение. Почти в обморочном состоянии рванулась она в первую же калитку...
- Господи, Васюня! Да на тебе лица нет! Ай несчастье какое?..
Ариша Пустобаева, перепугавшись не меньше белой трясущейся Фокеевны, тормошила санитарку и никак не могла добиться ответа. Наконец та осторожно присела на табурет и, косясь на дверь, кое-как рассказала о безголовом чуде с огненным хвостом.