- Так гляди, ядри твою корень, разве кто запрещает… Так нет же… Он ножик в руки и сердце человеку щекотать… А потом его за шкирку… да за проволоку, за решетку, - Костик сложил накрест пальцы рук, поднес к лицу, - во-во-от сюда, за окошко: я тебя вижу, а ты меня нет. Вот так!
- Всяко бывает, - вздохнул Микола.
- Не всяко, а как раз этим и кончается… Скажи, Микола, а тебе не страшно там было?..
- А чего мне бояться? Что я, маленький?
- Конечно, не маленький… Да все равно после всего того… Как ни крути… Говорят, покойники после такого часто снятся. Не снился Ларион?
Микола помолчал, пожевал папиросу.
- Не снился… Да там и не до этого было…
- Как не до этого? Все-таки семь годков…
- Семь по суду, а по правде пять.
- Хотя что это я говорю - семь, - спохватился, поправился Костик, с каким-то детским любопытством глядя на Миколу. Казалось, только теперь он по-настоящему понял, что перед ним Марфин Микола, тот самый Микола, который в тюрьме, и только теперь Костик по-настоящему заинтересовался им. Он словно не замечал, что это его любопытство не по нутру Миколе.
- Ты видел когда-нибудь горы? Настоящие каменные горы? Не курганы наши… Нет! И смотрел когда-нибудь с сорокаметровой опоры на землю? Смотрел? - Микола выплюнул окурок под ноги, потряс головой. - Нет? То-то же. И не работал никогда на такой высоте. Человек с такой вышки - что муравей.
- Так разве заставляют лезть на эти опоры?
- Никто никого не заставляет, не гонит. Добровольно просятся. Хочешь поскорее увидеть семью, сам попросишься. Или грудь в крестах, или голова в кустах… А то, думаешь, так бы выпустили Миколу раньше времени? Дураков нет, - Микола сорвал травинку, начал нервно кусать ее, кусал и сплевывал. Лицо его стало сухим, злым, голос далеким. - Там, брат, начинаешь хорошо разбираться, что такое жизнь. Как подумаешь, что тебе уже двадцать пять, а ты еще ничего на свете не увидел, ничего не попробовал - ни сладкого, ни соленого, ни ты не любил, ни тебя не любили, - как подумаешь обо всем этом, то не только на опору, на стену полезешь.
- Всякое живое существо жить хочет…
- А-а, что ты смыслишь во всем этом! Побыл бы на моем месте…
- И то правда. От одних переживаний умер бы… Убить человека…
- Я не об этом, - поморщился, словно от зубной боли, Микола, - я о тюрьме говорю, о той жизни… Да ладно, что вспоминать, - улыбнулся он. - Теперь о другом думать надо. В мастерскую вот собрался: болты подобрать к петлям, топор наточить… С этим и вышел во двор, да тебя увидел… Думаю, зайду, поздороваюсь. Давно не виделись.
- Ага, живой о живом думает… У меня так с телевизором что-то стряслось, вторая программа плохо идет, никак настроить не могу. Мелькает экран, и все тут… А в мастерской ты вряд ли чего добьешься, только напрасно сходишь. Там-то теперь все будут - и Рыгор, и механик, и Алесь. Жатва, суматоха, то одно сломается, то другое, колхозной работы невпроворот, а тут еще каждый со своим лезет. Вчера пошел крепило на косовище наладить, так не взялись - некогда.
- А я все же схожу…
- Разве я не пускаю тебя, иди. И мне махать надо, вон еще сколько осталось. Ишь, как припекает, а ведь и невысоко поднялось, - Костик взглянул на солнце и поспешно зачиркал бруском по косе.
Микола пошел в свой двор, оттуда на улицу. В мастерской он не задержался, спустя каких-то полчаса уже был дома. "А я что говорил, теперь не до тебя, нож наточить не подступишься", - подумал Костик, увидев его. Но присмотрелся, Микола возвращался не с пустыми руками, на петлях позванивали болты и гайки, и на топоре выше острия виднелась широкая желтая полоска - налет от мягкого точила. На этом точиле Рыгор разрешал точить только ножи и долота. "Вот и раскуси его, Рыгора этого, - подумал Костик о кузнеце. - Меня вчера так с косой шуганул, а этому черту лохматому нашел время и болты с гайками подобрать, и топор наточить…"
Сам "черт лохматый" был хмурый и сразу принялся за работу.
"Мне крепило на косовище сварить времени нет, если хочешь, сам покопайся среди лома, может, найдешь какое старое, а когда станет посвободнее, придумаем что получше, а этому так все нашлось…" - растравлял себя Костик, вспоминая слова Рыгора. Он сердито махал косой, подбирая полеглую овсяницу.
Докосил в саду, вышел за хлев, на клевер. Здесь было труднее: клевер высокий, густой, пудов пятьдесят наберется, не меньше, но лежал он пластом, сбитый, перепутанный ветром и дождем, неизвестно, с какой стороны к нему подступиться. И все же к обеду Костик скосил ладный кусок.
Немного полежал в прохладных сенях, выждал, когда солнце покатится вниз и спадет жара. Снова вышел на клевер. Но скошенный кусок увеличивался медленно: косу все чаще надо было подправлять бруском, то и дело хотелось пить и он ходил в сени, где стоял хлебный квас.
Микола что-то мастерил на своем дворе. Под вечер, когда солнце опустилось к лесу, пришел на сотки Костика.
- Кончай дурную работу, пойдем к нам.
- Нет, не пойду, вы уж сами там как-нибудь управляйтесь, - начал слабо отговариваться Костик, поглядывая на свой двор. Ему и хотелось пойти - надоело косить, - и знал, что Гелька не похвалит за такое.
- Да не гляди ты, Гельки нет, вместе с моей на току. Попозже и они придут, выпьют по чарке. Думаешь, у них души нет, им не хочется? Пошли, там уже все готово.
- Ну, разве что так, разве что вместе с бабами, - согласился Костик и пошел вслед за Миколой.
Пока Костик косил, Микола успел подкопать и выпрямить столбы в воротах, навесил новые петли, далее крюки смазал тавотом, чтоб легче ходили. "Черт лохматый, ну и хватка. Где ни повернется, всюду горит", - подумал с завистью Костик, прикинув, какую уйму работы переделал Микола за полдня. Костику хватило бы дня на три.
Дверь в сенях тоже висела на новых петлях. "А это уже зря, на новые петли да старую дверь. Надо было б и дверь сменить", - посоветовал мысленно Костик. На двери были видны глубокие вмятины, они остались с той ночи, когда Микола сидел на чердаке и бросался кирпичами - отпугивал людей. И Костику стало как-то не по себе, как и в ту ночь, когда и участковый, и люди уговаривали Миколу слезть с чердака, а тот молча швырял из темноты вниз кирпичи.
С той поры минуло пять лет, а в хате этой Костик был раза два, и то так, мимоходом, и теперь, как только переступил порог, взгляд как-то сам собой уперся в пол - в то место, где тогда лежала голова старого Лариона. В том месте в половице чернел большой сук, а возле него тогда натекла лужа крови. И сегодня Костик сразу увидел этот сук, и ему показалось, что и сейчас вокруг него все еще что-то ржавеет.
Взгляд Костика заметили Микола и Марфа - она стояла возле окна, ожидала их, - Микола поморщился, а Марфа закудахтала, словно курица возле цыплят:
- Давайте, мужчинки, сюда, за стол. Работу никогда не переробишь. Или, может, Костик, руки вымыть хочешь, то давай полью.
- А оно, наверно, надо б и ополоснуть, - согласился Костик, поворачивая назад, во двор. Он вымыл руки, вытер ручником, который Марфа держала на плече, пошел в хату.
Их, по всему было видно, давно уже ждали. На столе стояло все что нужно в такую минуту. Кроме тарелок и бутылки с водкой стояла - Костика аж передернуло - темная бутылка из-под шампанского… "Неужели та самая? Неужели не выбросили?"
- Ты не бойся, Костик, в ней не водка, - по-своему поняла взгляд Костика Марфа. - Там яблочный сок, может, кто захочет запить. Еще осенью с Люсей заготовили, так литров с десять и теперь стоит.
Костик махнул рукой, сок так сок, примерился глазом к небольшой полной рюмке: куда ты денешься, жить в соседстве и смотреть волком друг на друга…
- Давай, Костик, давайте, мужчинки, выпейте, и я с вами подниму чарку. Это же такая радость в нашей хате, такой праздник. Пускай оно утонет, то горе, - Марфа заморгала, заплакала, но тут же утерла глаза уголком платка, и, словно не было слез, глаза засветились радостью. - Давайте, мужчинки, - и первой выпила, подзадоривая их.
- А-а-а, где наше не пропадало, - поднял рюмку и Костик.
Марфа посидела немного за столом и убежала по своим делам, мало ли их у хозяйки летним вечером. Мужчины остались одни. Выпивка двигалась не очень споро, особенного желания пить не было ни у Костика, ни у Миколы, по-видимому, виной тому была еще и духота на дворе, она чувствовалась и тут, в хате. Микола раза два подбавлял в рюмки, сам аккуратно выливал до дна, Костик - наполовину. Микола был злой, грустный, хотя и пытался улыбаться, и подгонял Костика с выпивкой. Костик сопел, оглядывался по углам, словно впервые был здесь, а глаза нет-нет да и натыкались то на темную бутылку на столе, то на половицу с черным суком.
- Холера его знает, с этим телевизором, - заговорил он, и казалось, что только телевизор и занимает его теперь. - Первая программа идет хорошо, чисто, а со второй что-то стряслось. Включишь, и начинает мелькать, то полоски какие-то, то словно снег идет где-то и весь экран заслоняет. Думал, может, антенна виновата, вертел ее и так и этак, все едино. Бывает, хорошую картину передают или так, программа какая, концерт, ничего нельзя разобрать, голос хорошо слышен, а изображения не разобрать.
- Телевизоры - не моя специальность. Если б у тебя с электричеством что-нибудь такое, тут я могу… А это… не моя область.