Ася пристально на него поглядела. Несмотря на тяжелые переживания, ночную "скорую помощь", страх за маму, конфликт с учителем, Антон, не евший почти ничего целые сутки, быстро управился с яичницей и, подкрепившись, почувствовал себя тверже и непреклоннее.
- А теперь давай решать, как быть дальше, - сказала Ася.
- Дальше? Прощай, школа.
- Невозможно, Антон. У нас обязательное школьное обучение.
- Пойду в вечернюю.
- А где будешь работать?
- Где-нибудь.
- Несерьезно, Антон. У человека должна быть профессия.
- Це-е-ль жизни, - вставил Колька. - Дети, вы признаете цель жи-и-зни?
- Выбор профессии и цель жизни - это одно? Или разное? Колька, у тебя есть цель жизни? Какая? У тебя, Ася? Я, например, не знаю. Не слышал. О цели жизни пишут сочинения в школе, а соберутся ребята, о чем хотите говорят, но чтобы о цели жизни - не слышал. Что такое цель жизни? И вообще, зачем жить? Зачем живут люди?
На него опять накатили сомнения, страхи, он опять был нестерпимо обижен.
- Ну… коммунизм - цель жизни. Не веришь? - спросила Ася.
- Коммунизм - цель общества. А я? Я - единица среди миллионов. Что я? Я - отдельный человек, единица, неужели я могу сказать, что моя цель - строить коммунизм? Ведь это слишком громкое слово, когда относится к отдельному человеку. Разве учитель скажет: цель моей жизни - строить коммунизм. Учитель скажет: вколачивать в мозги ребят знания. Так, по крайней мере, скажет наш Гри-Гри. Добавит: воспитывать. Неудобно, когда отдельный человек говорит о себе: я строю коммунизм. Можно говорить: мы. Нельзя: я. А я хочу знать, какая у меня цель жизни. У меня лично. И не знаю. Спроси всех ребят, спроси себя.
- Я отвечу, - сказала Ася, качнув пышной гривой, каждый волосок которой золотился, как бы сиял. - Я отвечу. Хочу много-много знать. В разных областях: литература, искусство, музыка, путешествия, открытия. Ребята, как интересно! Люблю узнавать что-то новое, необыкновенно новое.
- Вот на-а-при-мер, океанология, - вставил Колька. - Например, есть в океанах такие глубинные желобы, что трудно измерить. Работают подводные лаборатории, исследуют влияние на окружающую среду. Да мало ли что…
- Это цель жизни? - спросил Антон.
- По-о-чему нет?
- Это не цель, а профессия, - возразил Антон.
- Но может слиться. Цель и профессия могут быть одним. Моя цель - найти интересное, нужное место в жизни и всю себя отдавать любимому делу, - сказала Ася.
- Может, ты синий чулок? - криво усмехнулся Антон.
- Неправда. Я хочу личного счастья. Хочу, чтобы у меня был красивый дом, красивая семья. И обязательно дети. Не единственный, а дети. Люблю жизнь. Люблю жизнь, люблю… - Она оборвала бурный поток слов и виновато поглядела на Антона.
Он сидел, понуро опустив голову.
Она быстро к нему подошла, села рядом, положила руку ему на плечо.
- Антон, извини меня, я забылась. Да… я уроки для тебя записала. На завтра.
- Не пойду в школу.
- А знаешь, ребята говорят, когда ты убежал, все поняли, что Гри-Гри раскаивается, в душе понимает, что неправ перед тобой.
- Если бы даже он попросил у меня извинения, и тогда все равно.
- Но ведь ты тоже ему нахамил.
- Я в ответ.
- Ася, убедилась, что его ослиное упрямство не сломишь? На се-е-годня хва-а-тит педагогики. Пошли, - позвал Колька.
- Я погожу, - коротко ответила она.
- Тогда по-о-ка.
Колька махнул рукой и ушел.
Антон молчал, понуря голову.
- А ведь и верно, океанология - наука увлекательнейшая, нестандартная, даже экзотическая, - продолжала Ася, - и Колька будет океанологом. И вообще, Антон, сколько прекрасных дел на свете, голова кружится, так интересно, глаза разбегаются - не выберешь.
- Значит, нет одного, единственно нужного, если не выберешь. Значит, посредственность.
- Антон, я сделала бы все, чтобы тебе помочь, - не сразу заговорила Ася. - Но как? Знаешь, когда я узнала тебя? Прошлой весной, я только перевелась в вашу школу, было комсомольское собрание, ты выступал, что-то о литературе… Запинался, мялся, но все слова свои. Антон, как тебе помочь? Могу убрать комнату, сварить суп - для тебя и в больницу, для мамы.
- Ты какая-то необычная генеральская внучка. Яичницу жаришь, супы варить умеешь. Может, прошла практику в тимуровской команде?
- Не ершись, Антон. Расскажи об отце… Если можешь.
- Всего не расскажешь, - угрюмо промолвил Антон. - Вон на стене картины. Погляди, вон птица летит. Улететь бы куда-нибудь.
- А что? Стоит захотеть. Можешь стать летчиком. Только неучей в летчики не берут.
- Все воспитываешь. Я не о том. Неужели не понимаешь? Совсем о другом… Вчера нам прислали письмо из какого-то Отрадного, папа там был в командировке. А мама разорвала письмо. Нервная. Теперь не знаем, где это Отрадное, что папа там делал… Что меня мучает… - У Антона перехватило горло, он с трудом сдержал плач. - Что меня мучает и маму… Последнее время папа стал тихий и слабый. Такой прозрачный, будто вода смотрит сквозь тонкий слой льда; а мы не замечали, какой он стал последнее время, а мы и не видели, и не думали, что с ним это может случиться.
Ася слушала, не отрывая от него строго-внимательных глаз.
У нее изменчивое лицо. Светится улыбкой, смеются ямочки у губ, сияют глаза. А то вдруг разом, как сейчас, все погаснет.
Оттого, что она так страстно сочувствовала, Антону хотелось изливать перед ней душу. Он ни с кем не делился, одиночество и молчание угнетали его.
- Наш дом, если можно так сравнить, был словно полный оркестр. Отец тихий, но он был контрабас. Теперь контрабаса нет, и только скрипки жалобно поют.
- Ты любишь музыку? - быстро спросила Ася.
- Да… Не знаю… Кажется, да.
- Пишешь стихи?
- Вот уж нет! Двух строк не умею срифмовать.
- В стихах главное не рифмы. Главное - чувство. Мальчишки прячут свои чувства, а ты не умеешь скрываться.
"Умею, - подумал Антон, - ты не догадываешься, что ты моя Тайна. Никто об этом не знает, ни ты, никто, разве немножко Колька".
Подумав так, он смутился и снова не знал, о чем говорить.
Но раздался звонок. Пришел Красовицкий.
8
Неторопливо снял пальто, аккуратно повесил на плечики, шляпу положил на столик перед зеркалом, пригладил гребенкой волосы. Антон зорко наблюдал, как он обстоятельно все это делает. Зачем он пришел?
- Не скучаешь? - глянув на Асю, сказал ему Красовицкий. - То есть, я хочу сказать, товарищи навещают, молодцы! Мне в подъезде сообщили про маму, - вздохнул он. - Характер у твоей мамы порывистый. Про отца-то нипочем не угадал бы, что свалится, - тихий, мирный был человек, а мама - кипяток. Надеюсь, случай не очень тяжелый.
- Не знаю.
- А ты бука, Антон. Ну здравствуй, здравствуй, бука. Главное, не хандрить. Здравствуйте, девушка. Спасибо, что заботитесь о товарище.
- Если больше никто не заботится…
- Почему никто? Товарищи сочувствуют, потрясены. Уж очень нежданно, молодой, весь в надеждах. Мне поручили… Нужны некоторые сведения.
- Пришли за сведениями или заботиться? - дерзко кинула Ася.
- Ах, колючка! Откуда вы такие колючки? Вот и мой таким же растет бирюком.
Он подошел к картине, где в глубокой синеве неба плыло печальное облако-птица, и принялся сосредоточенно рассматривать.
- Вы картину зарезали, - сказал Антон.
- Никто ее не зарезал. Мне не близка художественная манера твоего отца, Антон, но я говорил и говорю, что картина профессионально вполне грамотна.
- Грамотна! - удивленно воскликнула Ася. - Она прекрасна! Вы глядите на нее и вам хочется лететь, быть хорошим, делать добро, что-то необыкновенное сделать…
- Вот это плата за труд художника. Великолепная плата! Ах, Виталий, рано ты ушел, - горестно качнул головой Красовицкий.
Сел на стул, поставил у ног на пол портфель, положил на колени ладони. Руки у него большие и волосатые. А лоб высокий, профессорский.
- Дружок мой Антон, судьба твоя сложилась несладко.
- Не жалейте, - хмуро буркнул Антон. Он боялся жалости, боялся заплакать.
Красовицкий не понял.
- Избегаете чувств, обойдемся без чувств, - холодно произнес он. И после паузы, смягчившись, совсем иным тоном, ласково: - Я решил еще раз тщательно проанализировать последнее произведение Виталия Андреевича. Впрочем, мне оно уже ясно. У меня к тебе просьба, Антон. Я собираю картины и этюды товарищей, удачные или неудачные, но чем-то отличные ото всех. Иногда встретишь бред… Но беру. Коллекционирую странности. Хе-хе. Стопроцентный реалист, стопроцентно "правильный", как некоторые критиканы язвительно меня именуют, и вдруг гоняюсь за странностями… для домашней коллекции, разумеется. Удивлен?
- Значит, для выставок, где картины показывают людям - одно, а для себя - другое?
- Я объяснил же, Антон: коллекционирую необычное. За подарок отблагодарю, разумеется.
Антон молчал.
- Да, вот что еще, - продолжал Красовицкий. - У отца был заказ на оформление книги и даже аванс. Небольшой, но все же деньги. Ты не видел эскизы?
- Нет.
- Я предполагаю, чтобы долг над вами не висел и, прежде всего, в память Виталия, может быть, исполнить его заказ. В память друга. Надо посмотреть эскизы, что-то, наверное, Виталий Андреевич оставил. Заказ давний, нужно взглянуть, что там у него, может, удастся использовать. И еще, Антон, такая, брат, незадача. Виталий Андреевич просил командировку…
- Ну? - похолодел Антон.