Иришка ревниво потянула Иржанова за руку:
- Пойдем, пап…
Раздался звонок, предупреждающий о начале сеанса.
После его окончания Анатолий поскорее пробрался с детьми к выходу, чтобы выйти раньше Анжелы.
ТАНЯ ДЕЙСТВУЕТ
Трудно было предположить тот заряд враждебной энергии, какой обнаружила Таня, услышав от Алексея его признание.
"Что ему еще надо? - возмущенно думала она. - Всегда обстиран, отутюжен, накормлен… Сколько лет была неплохой, а теперь, видите ли, не подхожу. Нет, шалишь! Закон есть закон, и ты еще посмотришь, на что я способна".
Особенно подстегнул Таню к решительным действиям рассказ сына. Придя из школы, он угрюмо сообщил ей, что одноклассник Петька Бурцев спросил у него сегодня:
- Отец бросил вас?
Володя ответил:
- Нет.
Петька пожал плечами:
- Все говорят…
И это была правда. Кто-то видел Юрасову и Куприянова у плотины, кто-то приметил, что он получает письма до востребования. Разве этого недостаточно для далеко идущих предположений? И как не сказать о них по-соседски?
Тогда Таня решила учредить розыск. Начала она с того, что все перерыла в ящике стола Алексея и обнаружила тетрадь со стихами. Первые же строки привели ее в ярость.
Слово есть в любви -
Жестокое и резкое,
Как удар кнута,
Как в крапиве стезя,Словно, что смиряет,
Буйное и дерзкое,
Сказанное шепотом -
"Нельзя".
"Стишками занялся", - с остервенением разрывая тетрадь, гневно думала она и решила сейчас же написать письмо старшей сестре Алексея в Ленинград, чтобы та повлияла на непутевого брата.
За этим занятием и застал Куприянов Таню.
…Вчера Леокадия сказал ему:
- У тебя есть все: семья, интересная работа, доброе имя… Зачем тебе из-за меня терять это? Я прошу тебя, понимаешь, прошу: останься там, а я уеду…
- Без тебя ничего у меня нет, и живу я уже не дома, а в больнице, - ответил он и решил начистоту повести разговор с Таней.
- Можно, я обо всем ей расскажу? - спросил он Леокадию.
- Не знаю, - испуганно посмотрела она.
- Так надо. Все, честно…
И вот теперь он пришел на Лермонтовскую.
- Здравствуй.
Таня не ответила, только посмотрела с неприязнью.
- Слушай, Таня. - Он сел напротив. - Зачем нам оскорбления, враждебность? Поверь, к хорошему это не приведет. Только заставит меня уехать из города. А так будет хуже сыну.
- Вспомнил о сыне!
- Я о нем и не забывал. Останусь для него тем же, кем и был. Мы можем сохранить уважение друг к другу?
- Не нужно мне твое уважение! - гневно крикнула Таня. Пусть пользуется им твоя фифочка!
Алексей Михайлович с трудом сдержал себя.
- Почему ты так отзываешься о человеке, которого не знаешь? Я смалодушничал прошлый раз… Леокадия Алексеевна - учительница… Мы любим друг друга…
- Можешь не рассказывать… Знаю я таких… Каждому на шею вешаются. Семьи рушат. Только запомни: раз ты мне жизнь калечишь - и я искалечу. И тебе и ей. А сына больше не увидишь! Врагом тебе станет.
Продолжать разговор не имело смысла.
В этот же день Таня пошла в горздрав и горком партии. "На войне - как на войне", - подбадривала она себя где-то вычитанной фразой, уверенная, что должна отстаивать свое право любыми доступными ей средствами. - Что же это получится, - думала она, - если дать волю? Тогда все беззащитны и нет никакой уверенности… Мыслимо ли это?
Заведующая горздравом Зоя Федоровна Мануйло - решительная женщина с неулыбчивым лицом, после исповеди Куприяновой сказала:
- Печально. Вы успокойтесь. Мы примем меры.
В горкоме партии Таня попала к секретарю Углеву. Он, терпеливо выслушав ее рассказ, спросил:
- Что же, вы полагаете, должны мы сделать с доктором Куприяновым?
- Заставить его возвратиться! - недоумевая, что ей задан такой, вопрос, потребовала Таня.
- А если он не захочет? Если он действительно любит и не сможет к вам возвратиться?
- Любит, не любит. Такого не бывает! Это в романах и в восемнадцать лет. А если он совесть потерял - надо так проучить, чтобы другим урок был.
Секретарь посмотрел на нее с огорчением. Правду говорят, что человек особенно ясен в ссоре.
- Вряд ли ваши слова продиктованы любовью. Во всяком случае, мы с ним поговорим.
Директора, Марию Павловну, Куприянова не застала, хотя и заготовила фразу: "Как же она сможет воспитывать детей?" Юрасову она разыскала в учительской. Все же постеснявшись народа, коротко сказала:
- Я - Куприянова. Нам надо поговорить.
Леокадия спокойно - позже она удивлялась этому спокойствию - посмотрела на нее:
- Надо. Я прошу вас подождать минут десять. У меня еще дела в классе.
Леокадия ушла, а Таня презрительно подумала, сидя на диване: "Пигалица. Смотреть не на что". К собственному недоумению, Юрасова не вызвала в ней той злобы, которую она заранее распаляла в себе, идя сюда.
…В классе Леокадия Алексеевна полностью овладела собой. Поговорив с детьми, она возвратилась в учительскую и вместе с Куприяновой вышла на улицу.
Полквартала они шли молча, свернули в пустынный сквер. Ни одна, ни другая не начинала разговор.
Наконец Леокадия сказала:
- Я очень хотела с вами встретиться.
Таня метнула на нее подозрительный взгляд.
- Хотели не хотели - пришла…
И, словно пришпоривая себя, умышленно отметая неведомо откуда прокравшуюся жалость к этой девчонке, грубо сказала:
- Не там жениха ищете!
- Я не искала, - тихо ответила Леокадия.
И было в ее голосе такое страдание, что Таня невольно подумала: "Может, она и правда не виновата…"
Нет, определенно Таня почему-то не могла говорить как предполагала: уличать, оскорблять.
- У него совести нет! - с сердцем воскликнула она, чтобы хоть как-нибудь излить чувства, обуревающие ее, и словно бы этим восклицанием немного оправдывая Леокадию: наверно, это он вскружил голову малоопытной девчонке.
Леокадия приостановилась, посмотрела на Таню печально и с осуждением.
- Ну что вы! Он очень мучился и мучается. Это я во всем виновата… И перед Володей и перед вами…
И вдруг Таня расплакалась. Оплакивала себя, Алексея, Володино горе и горе этой девчонки. И то, что вот озлобилась так и ходила всюду и везде с местью в сердце. А если вдуматься, разве нужен ей Алексей такой, какой он сейчас? Но и не могла привыкнуть к мысли, что не будет его.
- Разве ж я к нему плохо относилась? - сквозь рыдания говорила она. - Обстиранный, накормленный… А сыну, знаете, какая рана?
- Не плачьте… Я все понимаю… Доработаю учебный год - и уеду…
Таня схватила ее за руку, глаза мгновенно просохли.
- Правда? Милая! Уезжайте, уезжайте! Вы не обманете?
- Нет, не обману.