АЛЬЗИН ПРИХОДИТ НА ПОМОЩЬ
Леокадия вышла на улицу. В кафе сидели молоденькие девчонки. Верзила небрежно настраивал на ходу транзистор. Грузовик протащил смоляной баркас, лежащий на прицепе.
У входа в гастроном, под полосатым шатром окна, орал в коляске младенец, обидчиво поглядывая на подвешенный над ним пучок редиски. Кто-то наклеил на столбе объявление: "Требуется няня для трехлетнего ребенка", а озорная рука впереди "трехлетнего" приписал, "двадцати".
Всем известный в городе моряк Онуфрий Павлович, полвека бороздивший моря, видно, стал на вечный прикол. Он сидел сейчас в парке на скамейке, жмурясь от предзакатного солнца; гроздья акации источая сладковатый запах, нависли над его форменной фуражкой казалось, угнездились на ней.
Леокадия подошла к щиту с наклеенными афишами. Одна из них спрашивала: "Кто вы, доктор Зорге?" Народный театр ставил пьесу "Все остается людям". В глаза бросилось: "Клуб химиков… Лекция депутата горсовета врача Куприянова "Завтрашний день пятиморского здравоохранения"".
Ей захотелось немедленно увидеть и услышать его. Лекция начиналась минут через двадцать. А что, если пойти?
Она вошла в клуб, когда зал уже был заполнен, забилась в угол самого последнего ряда.
Издали Алексей Михайлович показался ей совсем чужим, вдвойне недоступным. Леокадии понравилась та свобода, с которой Куприянов излагал свои мысли, его густой молодой голос, естественная простота с какой он держался.
Но кто-то, совсем недалеко, мешал слушать, громко говорил, бесцеремонно смеялся. Леокадия недовольно повернула голову. Впереди и немного левее хорошенькая блондинка увлеченно рассказывала о чем-то соседке - нашла время и место!
- Прекратите! - сдавленным шепотом, но так, что блондинка обернулась, потребовала Леокадия.
Пожилая женщина в очках, сидящая рядом с Юрасовой, тихо, насмешкой в голосе сказала:
- Это его жена.
Минут десять спустя Леокадия, пригибаясь, пробралась к выходу.
Ощущение у нее было такое, будто ее изгнали из зала: было и стыдно, и обидно, и что-то оскорбительное мерещилось ей. Зачем он пошла? Зачем вообще думает об этом человеке?
Рядом, сейчас, не задевая ее, жил город. Сновали автобусы, многоэтажные корпуса домов были заполнены чужими жизнями, и где-то его квартира, его, чужая для нее жизнь.
"Есть ли вообще на свете то великое чувство, о котором писали к сотнях романов, из-за которого ехала в Сибирь Волконская, принимала муки Аксинья? - думала Леокадия. - Или теперь это всё величают "обветшалой романтикой века колымаг"? Неправда, есть!" Она никогда не искала мимолетных знакомств, бездумности случая, но верила тайно, что и к ней придет настоящее.
Розовели клубни туч на зеленоватом небе. Промчался трамвай, выбивая из-под рельсов белые лепестки акации. На перилах высокого гостиничного балкона отдыхали чайки.
Вдали штормило море. Ветер доносил усталое ворчание грома.
Леокадия повернула к морю. Чем ближе подходила она к нему, тем громче становился прибой, теперь уже похожий на пушечную канонаду.
У самого берега Леокадия остановилась. Волны выгибали серые крутые спины, и с них стремительно скатывалась пена. У самого основания набережной какая-то глубинная сила выталкивала высоко вверх белые гейзеры, и ветер стеною нес к земле пенное кружево, и брызги повисали в воздухе.
Подставляя им лицо, Лешка радовалась каждому новому взлету бушующей лохматой стены. Сила моря словно бы входила в Лешку, передавалась ей.
Нет, не минет и ее большое чувство, и она встретит его незагрязненным сердцем.
Успокоенная, Леокадия отправилась в интернат. В канаве у школьного забора, свернувшись, лежал шланг. "Как убитая змея", - подумала Лешка. Оглянулась - никто не видит? - и, перемахнув через невысокий забор, чинно пошла двором.
За поворотом корпуса Рындин и Валерик тянули куда-то провода, а Виктор Нагибов показывал им, как это лучше делать.
Валерик подбежал к Юрасовой. Упругие щеки его измазаны чем-то черным.
- Леокадия Алексеевна, а я утюг починил!
- Давай работай! - недовольно крикнул Рындин. - Хвастать потом будешь.
Леокадия весело поздоровалась с Нагибовым. Молодец, сумел приблизить к себе Рындина. Недели две тому назад у них состоялся вполне "мужской разговор".
Виктор потом рассказал о нем Юрасовой. Разговор начался в механической мастерской. Все ушли, а Рындина Виктор задержал.
- Я хотел бы с тобой начистоту…
Рындин насторожился, подозревая подвох, но Виктор Николаевич ему очень пришелся по душе, и он решил выслушать его.
Нагибов рассказал о бегстве из дому, бродяжничестве, шайке Валета, колонии, о том, как пришел с повинной к прокурору. А потом как взяли его, Нагибова, на поруки. Только, конечно, не рассказал, какую огромную роль в его жизни сыграла Лешка.
Рындин во все глаза глядел на Виктора Николаевича. Так вот, значит, как трудно приходилось и ему. А ведь стал человеком, каким!
- Поверь мне, друг, - как взрослому, говорил Нагибов, - тебе уже сейчас надо готовиться к дальнему пути. Ты кем хочешь стать?
- Капитаном на теплоходе, - едва слышно ответил Рындин, видно с трудом сделав это признание. - Да только разве у меня получится?.. Я в трусах, а не в рубашке родился, - с горечью сказал он…
- А я тебе говорю: получится. Вот немного потеплеет, и будем вместе на море ходить. А пока давай соорудим модель подводной лодки!
- Давайте, - сам не веря своему счастью, выдохнул Рындин.
- Ты, когда захочешь, приходи ко мне домой. У меня есть и и струмент… Я живу на Береговой. Знаешь, где эта улица?
- Знаю…
- Береговая, три. Приходи в эту субботу, часов в шесть.
Рындин с готовностью пообещал:
- Приду.
Леокадия, узнав об этом уговоре, подумала: "Надо в школу пригласить Сергея Долганова". Сергей уже несколько лет нес штурманскую службу на теплоходе "Дунай", а семья его жила в одном дворе с Юрасовыми, даже в одном подъезде.
В коридорах интерната - обычная кутерьма: какой-то свистун дул что есть силы в полый ключ, другой бежал коридором и азартно пришлепывал подметкой.
"Не ошиблась я в Викторе", - думает Леокадия.
Как-то у них в интернате был вечер учителей, пришли в гости Валентина. Ивановна, Стась, Нагибов с женой - скромной женщиной, очень понравившейся Леокадии. Танцуя с Виктором, Лешка впервые за все время спросила его:
- Ты счастлив, Витя?
- Сейчас?
- Нет, вообще в жизни?
Он ответил не сразу.
- Да…
- Я так рада за тебя! - искренне сказала она.
- А ты?
- Счастлива.
Он внимательно посмотрел на нее.
- Очень хочу, чтобы так и было.
Он тоже был искренен.
В его нынешней семейной жизни не было той пылкой любви, что чувствовал он когда-то к Лешке, но с женой - бесконечно преданной ему Валей - был очень дружен, отвечал ей вниманием, заботой и не без оснований считал, что жизнь у него сложилась хорошо. Хотя порой приходила мысль, что тогда - давным-давно - была первая и неповторимая юношеская любовь, какая бывает у человека однажды.
С новым интересом, словно бы со стороны, приглядывался Виктор к Юрасовой и с радостью замечал то, что осталось в ней от прежней Лешки: прядка, опадающая на невысокий лоб, быстрый, веселый: взгляд зеленоватых глаз - человек с такими глазами не может юлить, - смех до слез, с трудом сдерживаемое озорство… И прямота поступков, слов и решительность.
Но замечал и новое: исчезли шумливость, восторженность, излишняя подвижность. Она теперь любила внимательно слушать взгляд ее все чаще был пытлив. Губы утратили суховатинку, стали: ярче, а брови запушились и даже приобрели золотистый цвет.
…Подошла Лиза Пальчикова. О, великое достижение - без начеса волос над лбом! Теперь она коротко подстрижена и, как пуделек после купания, встряхивает своими кудряшками. Незаметно подбирает их гребешком у шеи - снизу вверх.
- Леокадия Алексеевна, вас разыскивает мужчина… Полный…
"Григорий Захарович!"
- Где он?
- В учительской… - И еще два взмаха расческой.
- Да спрячь ты, наконец, эту злосчастную расческу и иди на самоподготовку.
В учительской действительно расхаживал Альзин, с любопытством поглядывая на картину над диваном: к старой учительнице в класс, видно, в перемену, пришли ее бывшие ученики - офицер и еще один, в штатском костюме и очках. Принесли цветы. В дверях с любопытством толпится малышня.
"Мир этот, конечно, интересен и для нас важен", - думает о школе Альзин. Он уже успел заметить и выставку спортивных наград в вестибюле и гранку в стенгазете "Что читать по химии".
Нет, право же, здесь изрядные резервы, и неспроста директор школы Мария Павловна только что сказала ему не без лукавства:
- Наша школа приобретает явно химический уклон.
- Это плохо? - спросил он.
- Почему же? Отлично!
- Здравствуйте, Григорий Захарович! Вот радость-то для нас!
Он пожал руку Леокадии, улыбнулся живыми глазами. На нем - свободного покроя коричневый костюм, скрадывающий полноту.
- Рекогносцировка. Можно мне, Леокадия Алексеевна, на ваш класс поглядеть? Не очень я нарушу распорядок?
- Что вы!
Начались вечерние часы подготовки уроков. Шестиклассники при входе Альзина вскочили и с любопытством уставились на звездочку Героя Труда. Поздоровавшись, он сказал:
- Пришел приглядеть себе будущих работников - вы же в седьмом классе начнете изучать химию.
Леокадия Алексеевна пояснила:
- Григорий Захарович - директор комбината. Помните, мы там были на экскурсии?