- Наглец! - фыркнул Альзин, и темные брови его угрожающе задвигались.
- Они у меня были в детском садике.
- Э-э-э, - поморщился хозяин. - Там получаются все одинаковые, как сосиски.
- Вы думаете? - я решила с ним не церемониться. - А вот и я воспитывалась в детском садике и мои товарищи, которых вы сегодня так любезно принимаете и так умело развлекаете.
- Ну что вы, что вы, миссис Чаругина, - смутился он. - Я, возможно, и заблуждаюсь…
Валентина Ивановна умолкла, словно припоминая какие-то ускользнувшие детали этого разговора.
- И знаете, Григорий Захарович, на этом званом вечере передо мной во всей узости открылся мирок английских коллег… Удобные кресла, камин, бизнес, приносящий автомашину и домик. А дальше? Дальше? Понимаете, нет взлета… Какая-то приземленность. Нет бескорыстного горения нашего Панарина или того же Нагибова, нет способности трудиться, забыв о времени, о себе, а есть… служба как часть бизнеса. Только б сохранить место у камина. Мы тоже за комфорт, но сводить все дело к этому…
В наши планы они и верят и не верят. Я спросила мистера Фота: "А почему вы так заинтересованы в нашем цехе дистилляции?"
Он ответил довольно откровенно: "Да ведь колонии мы утратили, через несколько лет и вовсе не будем получать кокосовое масло. И тогда придется просить у вас синтетический кокос. Бизнесмену надо глядеть вперед хотя бы на тридцать лет".
- А, шельма! - довольно захохотал Альзин. - Понимает, что именно в Пятиморске придется заимствовать новую технологию.
Зазвонил телефон. Альзин поднял трубку.
- Да?
И со сдержанной яростью:
- ХТЗ прислал рекламацию на литейный крепитель. Узнайте, кто направлял, и накажите. Строжайшим образом! За подрыв заводской марки…
Каждый раз, когда Леокадии приходилось теперь бывать на комбинате, ее охватывало чувство, какое испытывает человек при встреч с чем-то дорогим и близким.
У ворот - "Комсомольский прожектор". На красном полотнище призыв: "Большой химии - широкий шаг!".
Выкупанные водой из шланга, посвежевшие тополя радостно устремились к чистому голубому небу. Поголовье мотоциклетного табуна у проходной по крайней мере утроилось.
Леокадия и Вера миновали заводской фруктовый сад, серую гофрированную стену градирни. Из приоткрытой двери цеха алкилоламидов потянуло мягким мандариновым запахом. А вон напротив вынесена для большей безопасности на открытый воздух установка гидрирования.
В цехе Лешка замедлила шаг, проходя мимо аппарата, на котором когда-то работала.
Бывало, высунешься в летнюю пору из окна - и слышишь, как в степном поднебесье заливается жаворонок. А в самом цехе хитрюги воробьи наловчились садиться только на холодные трубы.
Она перевела взгляд за окно: там теперь высится многоэтажный корпус научно-исследовательского института с его лабораториями, конструкторским бюро, технической библиотекой.
Вера потащила подругу в цех дистилляции. Ух, сколько же сил они потратили на него в свое время! Стась здесь буквально ночевал. Лешка постояла у пульта управления, контролирующего температуру, режимы, уровни. И, конечно же, не замедлил появиться Панарин. Тощий, с длинной шеей, с неизменным хохолком на голове, пожал радостно руку:
- Тянет?
Ему так хочется услышать подтверждение, что Лешка невольно говорит:
- Тянет…
- Ну, вот видишь. Ты же прирожденный химик! Переходи на опытные установки.
"Милый Стась, каково-то тебе переносить мое богоотступничество!"
- Спасибо, Стась, - отвечает она уклончиво.
Право же, такому фанатику невозможно сказать, что в действительности она ни на минутку не жалеет о выбранном пути!
Когда Юрасова вошла в кабинет Альзииа, Григорий Захарович тоже обрадованно спросил со своей всегдашней хрипотцой:
- Все-таки тянет?
Как им всем хочется, чтобы ее тянуло! И Григорий Захарович, видно, еще надеялся на ее возвращение в "производственное лоно". Поэтому, как всегда увлеченно, стал расписывать, что они делают сейчас:
- Ставим на участки счетно-вычислительные машины. В дифенильной котельной - полное программирование работы.
- Григорий Захарович, - вкрадчиво начала она, - наши учителя просят вас энергичнее помочь школе… Кое-что делается, но этого мало. И на сессии горсовета говорили…
Альзин, словно очнувшись, посмотрел на Леокадию, хотел сдержать смех - крылья ноздрей задрожали, - но не сумел, рассмеялся:
- Даром старался!
Он ладонью потер макушку.
- Нет, нет, совсем не даром, - страстно возразила Леокадия. Большой химии понадобятся большие люди… И много их…
Она стала рассказывать о школьном кабинете химии, кружке, планах, о том, как помогает им Виктор Нагибов.
- Но это только начало… Самое начало…
Альзин слушал молча, наконец сказал задумчиво:
- Кто его знает… Может быть, и правильно, Леокадия Алексеевна, что вы именно там…
Он впервые назвал ее по имени и отчеству.
- Помогать, конечно, придется. Трудно… но надо. Как? Вот вопрос! Получше оборудовать ваш кабинет, мастерские? Это важно, но, насколько я понимаю, не главное. В общем, мы здесь посоветуемся.
Он сразу же увлекся новой идеей, увидел в ней открывающиеся возможности.
- Цехи возьмут шефство над классами. Комсомол выделит вам пионервожатых. Хорошо бы детям встретиться с бригадой коммунистического труда, скажем, Нади Лобунец. Затем… Панарин расскажет о поездке в Англию, а я, если разрешите, прочту лекцию "Химия соревнуется с природой".
Он словно бы размышлял вслух:
- Если какой-нибудь малец получит двойки, мы его за ушко - в цех, в красный уголок. Расскажем о своих успехах и по-рабочем спросим: "Почему же ты так?" А сирот можно разобрать и по семьи на субботу, воскресенье. - Он посмотрел на Леокадию веселыми глазами. - Гожусь в воспитатели?
- Еще как!
- Тогда зачисляйте на общественных началах.
Она уже совсем собралась уходить, когда Григорий Захарович вдруг сказал:
- Между прочим, сегодня был в нашей амбулатории Куприянов.
От неожиданности лицо Леокадии залила краска.
- Помогает организовать в цехах терапевтическую помощь.
Не заметив смущения Леокадии, Альзин сказал убежденно:
- Одаренный и, главное, хороший человек. Цены таким нет.
Вот и еще одна рекомендация для полного комплекта. Но ей-то от этого не легче.
Леокадия ушла, а Григорий Захарович подошел к окну, постоял, о чем-то напряженно думая. От левой брови к седым волосам пролегли по высокому лбу две морщины, похожие на расходящиеся тонки лучи.
"Эта девочка, видно, точно знает, чего хочет… Вообще молодые шестидесятых годов сложнее, чем были мы в их возрасте. Мы порой не прочь побурчать, мол, "не та молодежь ныне пошла, несерьезна, бескрыла"… А если быть справедливыми? Ведь в массе своей они богаче и интереснее нас, прежних… Глубже, разностороннее их образованность, неизмеримо выше вкус, духовные запросы.
Разве это плохо, что они любят одеться покрасивей, что не нравятся шаблоны в речах и наши, порой нудноватые, поучения? Конечно, огорчаешься, когда наталкиваешься, на недостаточную почтительность к старшим или чрезмерную самонадеянность.
И все же… И все же… недалёки те отцы, что хотят видеть своих, детей во всем такими же, какими они сами были. Разве к тому лучшему, что было в нас, не должно прибавиться еще и новое? Нет, милые, интересный вы народ, и мы вам поможем…
Действительно, как она верно сказала: "Большой химии понадобятся большие люди". Но и они от соприкосновения с химией станут еще смелее… умнее… Потому что она, как производство наивысшего типа, формирует новый круг интересов, требует непрерывного обучения и переучивания, обостренной пытливости, масштабности взглядов, незаурядных волевых качеств… Да, да, проблема Большой химии - это проблема большого Человека!.."
Он возвратился к столу: надо было написать очень трудное письмо.
Его московский друг, крупный ученый, Леонид Хрисанфович Безбыш, часто поддерживавший их комбинат и приезжавший в Пятиморск, предложил свой метод окисления мягких парафинов. Научно-исследовательский институт, возглавляемый им, выхлопотал около миллиона рублей, чтобы построить в Пятиморске цех, подтверждающий правильность расчетов.
И вдруг Стась Панарин, Валентина Ивановна, Громаков, Мигун в один голос заявили: метод, предложенный ученым, экономически невыгоден - технология сложна, громоздка, не отработана, продукция, получится дорогой, низкого качества, строить цех преждевременно. И все это с неотразимыми аргументами в докладных записках.
Григорий Захарович и сам видел, что новый метод недоработан в экспериментальной стадии, и его порадовало в рассуждениях молодых помощников, что на первый план они выдвинули соображения государственной целесообразности. Ни личная обаятельность Безбыша, ни то, что он, по существу, опекун комбината, не увели их в сторону от главного. Теперь надо было написать Леониду Хрисанфовичу деликатное, но честное письмо. Потому что… потому что истина превыше всего.
Но письмо, пожалуй, лучше написать дома, когда все улягутся.