Жена казенного раввина уже готова согласиться. Но тут врываюсь я.
- Ну что вы говорите, Сарра!
- Не мешай.
- Я видел, как вы покупали эту рыбу у Алоизаса. Какая же она морская?
- А это ты видел? - наливается кровью толстуха и поворачивается ко мне самой непривлекательной стороной. - Вон отсюда!
Воспользовавшись перебранкой, Двойре скрывается в базарной толчее.
- Чтоб ты сдох, негодник! - напутствует меня Сарра.
- Зачем не в свое дело полез, - бурчит Винцукас.
- Она же неправду сказала.
- Подумаешь!.. Ваш раввин богатый, а торговка бедная.
- Выходит, бедные должны обманывать?
- Нет… Но ей нужны деньги.
- А кому они не нужны?
- Теперь Сарра тебя к Мирэле не подпустит.
- Перестань!
Шумит базар…
- Ерши, окуни! - кричит торговка рыбой Сарра. Ее голос звучит глуше, чем обычно. Меня охватывает странная жалость. Я почти раскаиваюсь.
Будь у меня деньги, я купил бы у Сарры всю рыбу!
Куда запропастилась Двойре?
Если вы ее встретите, скажите, что я пошутил, что окуни на самом деле морские.
МИРЭЛЕ
Черноглазая Мирэле, падчерица торговки рыбой Сарры - горбунья. Кто-то положил ей за шиворот камень, и он остался там навеки. Носит она его под тонким ситцевым платьицем, цветы которого давным-давно увяли.
Мирэле боится всех.
Больше всего она боится мачехи и доктора Шульмана, того самого, с которым аптекарь Довид играет по субботам в карты. У доктора Шульмана в кармане жилетки, как собачонка в конуре, сидят часы. Когда Шульман приходит к деду, он всегда смотрит на часы.
- Ну, доктор? - спрашивает у него дед.
Это значит - сколько еще мне осталось жить?
Дядя Мотл-Златоуст клянется, что Шульман лечит от всех болезней, кроме нужды и насморка. Насморк доктор Шульман не считает болезнью.
Почему же он до сих пор не исцелил Мирэле, почему не снял проклятый камень с ее плеч?
Мирэле вечно нянчится со своим пятилетним братом Бенцкой.
Ох уж этот Бенцке! Толстозадый, с короткими кривыми ногами, он то и дело просится на руки и орет во все горло, когда сестра не берет его.
- Понеси немножечко, - умоляет Бенцке, - хочу к речке…
- Ты что, оглохла? - обрушивается на падчерицу торговка рыбой Сарра. - Ребенок - умница. Понимает, кто его кормилица. Не будь реки, мы давно бы сдохли. Ну, чего ждешь, холера?
И Мирэле тащит умницу к реке. Там Бенцке шлепает по лужам и швыряет в свою кормилицу камнями.
Наигравшись, Бенцке скулит:
- Домой.
Мирэле поднимает его на плечи, и Бенцке качается на горбу, как в седле.
- Бенцэле, миленький, - упрашиваю, - дай я тебя понесу.
- Не надо.
- Бегом побежим, - предлагаю я. - До костела.
- Побежим? До костела?
В глазенках Бенцке вспыхивают задорные огоньки, которые тут же гаснут.
- А за что я буду держаться? У тебя же горба нет.
Мирэле опускает голову, и от этого камень становится еще больше и страшнее.
- Я тебе ножик подарю, - задабриваю я.
- Ножик?
- Перочинный… С двумя лезвиями. Идем ко мне, Бенцэле!
- Хорошо. Только сперва покажи ножик.
Я вытаскиваю из кармана единственное свое богатство и сую Бенцке. Он трогает его своими короткими, точно обрубленными пальцами и говорит:
- Ржавый.
Убить этого Бенцке мало!
- Брось его, Мирэле. Пускай его заберут цыгане.
Бенцке заливается слезами. Мирэле стоит в нерешительности.
- Слезай, не то отдубашю.
- Отстань от него, Авремэле. Он же маленький, - чуть слышно отвечает Мирэле и, сгибаясь под тяжестью ноши, уходит.
Я долго гляжу ей вслед. Камень все уменьшается и уменьшается, пока совсем не пропадает вдали.
Я знаю - Мирэле сейчас плачет.
Неужели доктор Шульман не может ей помочь?
Все в один голос твердят:
- Нет.
А я не верю. Стоит ему захотеть, и она будет здорова. Придумал бы что-нибудь, нашел бы какую-нибудь целебную воду.
Мирэле глотнула бы ее и сбросила с себя и камень, и Бенцке.
Винцукас божится, что такая вода есть. Где, он не знает, но она есть.
Не может быть, чтоб ее не было. На свете столько чудес: и это синее небо, и эти зеленые деревья, и эта быстрая река! А родники в Скаруляй! Они чисты и прозрачны, как слезы.
Я поведу к ним Мирэле, заставлю ее напиться, и, если бог будет милостив, она станет, как все.
Доктор должен что-нибудь придумать, иначе я высажу у него окно или… или сам не знаю, что сделаю.
МУХИ
У доктора Шульмана гостит его племянник - гимназист Шмуле. Приехал Шмуле с двумя чемоданами, бамбуковой удочкой и большой бородавкой на правой щеке. Бородавка у него странная, похожая на сплющенную монету или на раздавленную ягоду.
- Кроме этого, у него есть еще папаша, а у папаши двухэтажный дом в Каунасе, - говорит каждому встречному и поперечному хромоногий печник Мейлах, у которого тоже бородавка и тоже на правой щеке.
Чему-чему, но бородавке Шмули я не завидую.
Я завидую его двум чемоданам и особенно бамбуковой удочке.
Удочка гладкая, блестящая, с черными ободками-кольцами. Она мне снится ночами…
Я хожу за Шмулей, как тень. Я все жду, что он обернется и позовет меня. Но он не оборачивается. А если кого-нибудь и позовет, то местечковых собак, путая их клички, или сына господина Айзенберга - Переца.
И вдруг происходит чудо: Шмуле окликает меня.
- Эй, ты, - сопит он. - Хочешь заработать?
- Хочу.
- Мне нужны мухи.
- Сколько?
- По два цента.
- Я спрашиваю: сколько нужно?
- Много… Сто… Двести…
- Сто или двести?
- Сто. И пожирней.
- Жирных у нас мало. Разве что в мясной лавке…
- В мясной ли, на помойке - меня не интересует. Хочешь заработать - будь любезен достань.
- Что ж. Я буду любезен. Я достану. А скажи, зачем они тебе?
- Это уж мое дело.
- А удочку дашь подержать?
- Дам.
- Куда принести их?
- К Большому камню.
- Я приду с Винцукасом.
- Приходи с кем угодно. Только побольше мух притащи.
- А почему ты сам их не ловишь? Не умеешь?
- Это уж мое дело, - фыркает Шмуле и уходит прочь.
Это, конечно, его дело. Но есть вещи, которые все умеют делать. Например, кушать. Бабушка, правда, считает, что и это я делаю лучше других, но я с ней не согласен. Мойшка-Сорока умеет кушать не хуже меня… А мух ловить - это же пустяки. Главное - затаить дыхание, подкрасться неслышно и - хлоп!.. Можно ловить их по-другому - занавеской. Но для этого нужно, чтобы бабушка не видела…
Перво-наперво возьму дома три спичечных коробки и пойду к мяснику Гиршу…
Мясник Гирш сидит на завалинке. Закрыв подслеповатые глазки, он греет свой живот на солнышке и сладко похрапывает. Услышав шаги, Гирш вздрагивает и привычно выпаливает:
- День добрый!
- Здравствуйте, реб Гирш, - почтительно отвечаю я.
- А, это ты, Авремэле! Что тебе нужно? Бабушка, наверно, послала тебя за ножками для холодца или за требухой для пирожков?
- Мне нужны мухи.
- Какие мухи?
- Пожирней.
- Рехнулся!.. Ей богу, рехнулся!.. Я мух не продаю.
- Я продаю.
- Ну и продавай себе на здоровье…
- Реб Гирш!.. Я поймаю у вас десяток-другой и уйду.
- А ты не стесняйся: уходи сразу.
У меня от волнения начинает дергаться нижняя губа. Если Гирш откажет мне, я пропал. Где я еще найду таких жирных мух? Мухи Гирша величиной с доброго жука. Они кружатся над тушами и жужжат. Вот одна села мяснику на ухо. Что она ему там шепчет? Видно, просит защиты. Но Гирш и ее слушать не хочет. Он замахивается, и муха едва успевает унести ноги.
- Ты еще здесь, - хрипит мясник, но в его голосе не чувствуется злобы.
- Здесь, - смелею я.
- Значит, мухи нужны тебе на продажу?
- На продажу.
- И по сколько ты берешь за штуку?
- По два цента.
- Не дешевле?
- Не дешевле.
- По два цента!.. Так я же могу тебя сделать миллионером!.. Ротшильдом!..
- Можете.
- Коли на то пошло, лови!.. Но смотри: если хоть одна муха упадет на мясо, пеняй на себя!..
- Не беспокойтесь, реб Гирш. Они у меня падать не будут.
- Посмотрим! - говорит мясник и заходит за прилавок.
Я оглядываюсь по сторонам. Направо - мухи. Налево - мухи. Под потолком - мухи… В лавке, кроме Гирша, солнца и меня, никого нет. Солнце играет на стенах, на окнах, на сваленных в кучу обрубках. Мухи нежатся в его лучах. Сытые и ленивые, они, кажется, и не подозревают, какая беда нависла над ними.
Я подкрадываюсь к стене. Разгибаю в пальцах руку…
Хлоп!.. Есть!..
Хлоп!.. Есть!..
Хлоп!.. Нет!..
Хлоп!.. Хлоп!.. Хлоп!..