Ко всему еще вспомнился какой-то человек за столом, не из завсегдатаев, даже трезвый будто. Но поставил полбанки - деньги дал, чтоб сбегали, кто-то мигом слетал в соседний магазин. Какой-то непонятный разговор у них был. Вроде договорились встретиться. Как же его зовут? Фамилия какая-то такая, редкая, поповская… Как же его? Патриархов, что ли… "Ну, да черт с ним совсем, - отмахнулся Шутов, влезая в автобус и устраиваясь на заднем сиденье - досыпать. - Надо будет - найдет".
Но во сне ему снова привиделся этот новый знакомец. Будто сидели они вдвоем в пустом пивном баре, но не пили, разговаривали по-трезвому. Тот говорил что-то, но Шутов разобрать не мог - отвлекал какой-то металлический звон, дребезжание, шелест какой-то. Шутов все оглядывался, искал, откуда звук, но не видел ничего такого и сердился. "Не там ищешь, - подсказал вдруг этот, за столиком. - Ты посмотри, что за спиной. Да не у себя - у меня". И впрямь - позади у него посверкивали крылья из нержавейки. "Они ж золотые должны быть", - засмеялся Шутов. Но тот возразил строго: "Это у тех золотые, а мы золото не признаем".
Автобус качнуло, накренило. Шутов открыл глаза и увидел, что приехали. Отошедшая металлическая планка на кресле, где сидел Саламатин, брякнула в последний раз.
Шутов пошел к выходу.
- Ну и аромат, - брезгливо поморщившись, сказал ему Саламатин. - Вчерашнее или новое?
- Не имею привычки похмеляться, - зло бросил Шутов. - Я в форме.
Перед сменой вахт собирались в просторной комнате, которую с чьей-то легкой руки окрестили по-вокзальному залом ожидания. Здесь Шутов примостился на стуле у самой стенки, привалился головой к доске показателей - хотел еще подремать. Но только смежил глаза - зашипел репродуктор, щелкнул и сказал голосом Саламатина:
- Доброе утро, товарищи! Политинформацию проводит Саламатин. Сначала, как заведено, коротко об итогах работы ночной смены. Бригада Мередова вышла на проектную отметку - 4600 метров. Бригада Черных - пройдено ноль метров, простой вызван…
Шутов поднял воротник спецовки, проворчал недовольно:
- Поспать не дадут.
На него зашикали, но он уже не слышал, отключился - утренний сон накатывал, кружил, уносил неведомо куда…
Снова приснился вчерашний приятель, только был он в кителе капитана второго ранга и матросской бескозырке. - "Не по форме одет, кавторанг, - предупредил его Шутов, - смотри, заметет патруль". - "Не заметет, слово знаю, - лукаво щурился тот. - Хочешь научу?" - "Учи ученого, я почище твоего знаю. У меня экстрасенсорное восприятие. Понял?" - "Психический феномен, - кивнул кавторанг. - Психокинез. Сенситив. Познавательный диссонанс". - "Да я твои мысли без сенсорных каналов читаю! - закричал Шутов. - Купить хочешь? Накось выкуси!"
Его толкнули в бок.
- Чего надо? - Шутов спросонья моргал глазами, озирался, не понимая.
- Не мычи во сне. Дома спать надо.
- Матрос спит, а служба идет, - весело вставил кто-то.
Вокруг засмеялись. Но тут же раздался властный голос бурмастера Черных:
- Тише вы, дайте послушать!
- …слова Игоря Васильевича Курчатова, - донеслось из динамика: - "Мирный атом - вот наша цель, бомбы только вынужденная необходимость". И верно, товарищи. На ядерном горючем работают электростанции, корабли. А теперь и о мирном ядерном взрыве мы говорим, как о свершившемся факте. Ядерный нефтяной проект, осуществляемый…
Шутов невольно зажал уши ладонями. Надо же! И здесь. Как нарочно.
О той, о прошлой жизни он старался не вспоминать, не думать. Было и прошло. Даже лучше так - не было, ничего не было. Эх, если бы так… А ведь было, было, было - и служба на флоте, и мечта об училище, об атомной подводной лодке - все было. И пьяная драка была, и суд, и лагерь. Выходя на свободу, он сказал себе: все, никакого моря, только суша, самое сухое место на земле. А снятся субмарины, черный скалистый берег, о который с грохотом разбиваются пенные валы, морские офицеры снятся. Этот тип тоже приснился в морском кителе. Кавторанг…
- На мировом нефтяном конгрессе в советском докладе об использовании ядерных взрывов для увеличения добычи нефти, в частности, говорилось…
Было нестерпимо больно слушать это. Шутов вышел на воздух. Но и здесь установленный на столбе репродуктор разносил на весь поселок голос Саламатина:
- …было проведено два ядерных взрыва, каждый мощностью около восьми килотонн. Коэффициент продуктивности семи скважин увеличился после этого в 1,3–1,6 раза…
"Никуда мне от Саламатина не деться, - с тоской подумал Шутов. - Судьба".
И вдруг вспомнил: о неотвратимости судьбы говорил вчера тот человек в баре. И фамилия его не Патриархов - Иринархов.
10
- Вы успокойтесь, - мягко сказал Сергей, - я ведь так ничего не пойму.
- Ну да, ну да… конечно. - Рожнова вытерла платком мокрые глаза. - Я сейчас… успокоюсь…
Парта была тесной для нее. Она приткнулась боком, неудобно, крышку откинуть не догадалась.
- Вы говорите, что ваш сын попал в сети, - напомнил Сергеи. - В какие сети?
- Ну, к этим, к баптистам, - удивленно, точно классный руководитель не понимал простых вещей, проговорила Рожнова. - К баптистам.
У Сергея сердце похолодело: Марина. Почему-то вспомнил вдруг про нее и испугался, хотя не о ней совсем шла речь.
- Уж прямо в сети, - с трудом произнес он и попытался даже улыбнуться. - Неужто Женя…
- Да он на это… на моленье к ним ходил! Сначала, конечно, соседка сказала, я не поверила, кинулась к Жене, а он и говорит: "Позволь мне, мама, самому разобраться". А что тут разбираться? Ясно же - никакого бога нет, выдумали все это. Вы уж ему объясните, а то я что… Не авторитет для него.
Слезы снова закапали у нее из глаз. Рожнова уткнулась в платок, всхлипнула.
Сергей знал, что муж ее умер два года назад от рака, что работает она замерщицей на промысле, три часа только на дорогу уходит да хозяйство - обед, стирка, когда ж воспитанием сына заниматься…
Он смотрел на вздрагивающие плечи Рожновой, слушал сбивчивый рассказ, кивал в знак внимания, а думал о Марине. Перед глазами стояло ее лицо - то потерянное от смущения, то загорающееся от мгновенно вспыхнувшего интереса, то доверчивое, то опустошенное, отрешенное, то по-детски дурашливое… Милое Маринино лицо.
Беспричинный испуг за нее прошел. Только теперь, благодаря неведомым ассоциативным ходам, вдруг с необыкновенной ясностью понял Сергей, как дорога она ему. С горделивым чувством он подумал: вот ведь сумела вырваться из этих самых сетей. Надо ее учиться определить. Он подумал об этом и обрадовался: буду помогать.
- Я, конечно, сама виновата, - успокоившись несколько, но еще всхлипывая, продолжала Рожнова. - Не надо было эту Аглаю просить приглядывать за сыном. Знала ведь, что верующая. Думала - женщина тихая, отзывчивая, плохому не научит. Да разве угадаешь, как оно все обернется?.. Я с ней как познакомилась. Сосед у меня, Шутов, в бурении работает, Аглая убираться к нему приходит. Специальности-то у нее нет, вот и прирабатывает. Так теперь Женька мой повадился к этому Шутову, к пьянчужке. Говорит: мне с ним интересно. А чего там интересного? Еще пить научит. Был бы отец, он бы ему… - Рыдания опять подступали к ней, скомканным мокрым платком она как бы заталкивала их внутрь, не давала вырваться отчаянным воплем.
"Конечно, в этом все дело, - подумал Сергей. - Женя с ребятами как-то не сошелся и дома одинок, в доме мужчины нет".
И тут он вспомнил о своем обещании Жене узнать о Циолковском и Павлове - были ли они верующими. Стыд ожег его. Как же он это забыл?
- Я займусь этим, - пытаясь скрыть вспыхнувшее чувство презрения к себе, проговорил он. - Вы не беспокойтесь, все уладится. Не такое сейчас время. Да и Женя мальчик смышленый, думаю, в самом деле сам разберется. А мы ему поможем.
- Я уж вас попрошу. - Она с трудом выбралась из-за парты; крышка громко хлопнула, а Рожнова торопливо прижала ее руками, виновато глянула на учителя. - Извините меня. Заморочила вам голову. Может, и в самом деле пустяки все это.
Слова ее как-то вдруг успокоили Сергея. "А и верно, - думал он, - чего я казнюсь? Ничего же не случилось такого…"
Он посидел один в пустом классе. Непривычно было видеть класс таким - неуютными, скучными какими-то казались развешанные по стенам карты, рисунки, портреты великих просветителей. Ребячий гомон оживлял все днем, а теперь они как бы потеряли свой смысл.
"Как грустна опустевшая школа", - думал он, спускаясь по лестнице, и невольно ступал осторожно, точно крался: неуместно гулкими были его шаги в тишине.
Вечера уже не были душными, и он с удовольствием постоял в школьном саду, средь облетевших деревьев. Желтые листья, нанесенные ветром к самому крыльцу, были сухи и с треском крошились под ногами.
Был тот короткий закатный час, когда солнце уже скрылось, а небо еще светло, и вершины недалеких гор горят празднично, как новогодние елочные свечи. Но они тускнели, гасли на глазах, и тихая грусть заползала в душу.
Ему вдруг нестерпимо захотелось увидеть Марину. Постучать и сказать, что шел мимо. Но он вспомнил, что даже не знает, где она живет.
Домой идти не хотелось. Он неспешно пересек площадь, стал подниматься по проулку. У дверей магазина возились продавцы - готовились закрывать. Резко зазвонила проверяемая сигнализация. Потом в наступившей тишине лязгнул замок. Сергей слышал, как переговаривались, прощаясь, продавцы. Женский голос сказал:
- Устала - ноги отваливаются.
- Ничего, привыкнешь, - ответил ей мужчина. - Вначале у всех так. Целый день на ногах. Ну, пока.
Где-то здесь жила та самая Аглая, о которой говорила Сергею Рожнова. Странно, что он очутился у этого самого магазина.