8
В комнате у Аглаи было не прибрано, неуютно. Она поспешно сгребла посуду со стола, оглянулась растерянно - где еще непорядок? - и увидела себя в зеркале: лицо в морщинах, седые патлатые со сна волосы, бескровные губы… Беспомощно глянула на Иринархова и в изнеможении опустилась на постель.
- Одна живешь? - осторожно спросил он, озираясь.
- Одна, - вздохнула она, рассматривая его: тоже сдал, постарел, хотя и не так, как она. - Ты сядь, дай в себя прийти.
Он поставил чемоданчик к стенке, повесил пиджак на спинку стула, подошел к зеркалу, осмотрел себя, пригладил изрядно поредевший, инеем осыпанный чуб, провел ладонью по отросшей щетине на скулах.
- Вот ведь как, - проговорил он, обернувшись. - Крепко наши судьбы сплелись. Сколь ни разводит их жизнь, а все ж сойдутся.
Подойдя к ней вплотную, он нагнулся и поцеловал седую прядь. Аглая неловко ткнулась ему в бок, обхватила руками, затряслась беззвучно. Степан гладил ее по голове, молчал. Наконец Аглая подняла к нему мокрое от слез лицо.
- Как же ты нашел-то?
- Говорю - судьба. - Он отстранил ее легонько, отошел, привычно вскинул щепоть ко лбу: - Слава всевышнему, богу нашему Иисусу Христу, так предопределено, так записано в книге судеб.
Аглая тоже перекрестилась, шмыгнула носом, утерлась концом платка. Спросила с надеждой:
- Насовсем теперь?
- На все воля господня, - неопределенно ответил Иринархов.
- Помыкался, небось, - жалеючи смотрела на него Аглая. - Все в бегах, в бегах… Не знала, что и думать. Хоть бы весточку подал.
- Ты тогда на сносях была… - решился напомнить он.
Ей приятно было видеть, как напряглось его лицо, какими мятущимися стали глаза, - стало быть, не чужой, не отвык в своем далеке…
- Дочка у меня, - ответила Аглая и снова впилась глазами в его лицо: оно исказилось бесслезным плачем, болью затуманился взор; тогда она поправилась: - У нас. Дочка у нас, Степан. Марина. - Поймав, поняв его вопрос, пояснила скупо: - Отдельно живет. Отрезанный ломоть.
Иринархов повел плечами, взбадриваясь, распрямился, ладонью откинул чуб со лба.
- Замужем, что ли?
- Какой там, одна с дочкой… с внучкой, стало быть, - исподлобья глянув на него, зло проговорила Аглая. - Жил тут хлюст, совратил и бросил, съехал с квартиры, ищи-свищи его.
- Дьявол попутал, - не осуждая, спокойно подвел итог Иринархов.
- Попутал, попутал, не доглядела, - перекрестилась Аглая.
Он посмотрел на нее изучающе, напомнил:
- Не бери на себя многое. Все греховны, все порочны, не нам это изменять. Мы слабы, мы можем только молиться. Веру в спасителя внушила ей?
- Отошла она, грешница, откололась.
Аглая виновато потупилась, а когда, испугавшись наступившей вдруг тишины, подняла голову, то даже рот открыла от удивления: под сведенными бровями по-прежнему молодо горели глаза Иринархова. Чудом каким-то преобразился он - опять стал орел орлом, будто и не было тех лет…
- Спим сном греховным, - сказал он резко. - Какими же найдет нас господь, ежели придет сейчас?
Тяжелыми шагами мерил он комнату, заложив руки за спину, думал о чем-то мучительно. Губы подергивались, насупленные брови сошлись в глубокой складке на переносье. Остановившись круто, буравя ее огненными своими глазами, почти крикнул:
- Знай же - грядет второе пришествие! Скоро уже, скоро придет Христос. И тогда поздно будет!
В страхе подумалось Аглае, что сейчас начнется у него падучая. Но Иринархов крепок был еще.
- Что делать-то? - робко спросила она.
- Укреплять веру во Христа, господа нашего, - жестко ответил он, не отводя глаз, ломая ее волю, подчиняя ее себе. - Я научу - как. Но об этом потом. Скажи: жить я могу тут? Все-таки столько лет… Может, ты…
Обида ожгла ее, но высказать, что накипело на сердце, Аглая не смогла, духу не хватило. Вздохнула только - горько, тяжко, со стоном.
- Да что ты, бог с тобой, как и подумать-то мог… Я ж…
Слезы подступили к горлу, и сердцу больно стало: нет, чужой. И верно - столько лет меж ними, разве что вернешь…
- Где помыться с дороги? - спросил он уже хозяйски. - Да чаем угости. Утро уже, завтракать пора.
Сама она не притронулась к еде, пальцы грела о стакан с чаем. Горюючи о безвозвратном, с тоской и чуть пробившейся радостью смотрела на своего непоседливого, непутевого Степана, каждую морщинку ощупывала взглядом, каждую щербатинку на лице.
- Где ж ты пропадал-то?
Ел он спокойно, неспешно, как-то не так, как прежде, по-благородному, что ли.
- Расскажу, не на час встретились. Ты как? На пенсии уже небось?
- Да и пенсия идет, - кивнула она, не отнимая ладони от поостывшего стакана. - Подрабатываю тут по соседству. В пивном баре.
- Буфетчицей? - удивленно вскинул бровь Иринархов.
- Где уж… Судомойкой. Кружки пивные собираю, бутылки пустые.
- Человек не должен гнушаться черной работы, - покровительственно возвестил Иринархов. - Только в черной работе можно сохранить душу в чистоте. Дочка, Марина, что делает?
- На стройке она. Маляром вроде.
- Ты бы ее к себе взяла, а там ей голову задурят, - забывшись, раздраженно сказал он.
- Так уже…
Он посмотрел на нее вопросительно, вспомнил, помрачнел.
- Ладно, это мы исправим. - Отложив вилку, потянулся слегка. - Я сосну чуток.
Пока он раздевался, Аглая поспешно, дрожащими руками сменила постель, взбила подушки.
Уже в одних трусах и майке, белотелый, не изведавший здешнего нещадного солнца, Иринархов, помешкав, потоптавшись на половике, исподволь оглядел ее, сказал неуверенно:
- Ну, ты тоже небось не доспала…
По-молодому вспыхнула Аглая, кинулась шторы на окнах задвигать.
9
Секретарь парткома поручил Саламатину провести очередную политинформацию. Федор Иванович поначалу растерялся: событий столько, и все интересно, а на чем остановиться? Газету раскроешь - глаза разбегаются. Он хотел было в парткоме получить задание поконкретней, но секретарь только головой покачал:
- Нет уж, сам, пожалуйста. Мы ж договорились - полная самостоятельность. Так что проявляй инициативу.
Легко сказать… Если б он лектором был или хотя бы, как сын, учителем, - тогда другое дело. А с буровика какой спрос? Техникум окончил, когда сын уже в школу ходил. Всю жизнь в песках, на буровых. Второй год как в управлении инженером по сложным работам. Да и то без диплома. Практика, правда. Иной раз это поважнее диплома.
Ну да не об этом говорить, досадливо отмахнулся Саламатин от ненужных мыслей. И вдруг подумал: а почему бы и нет? Не о себе, но о таких же, кто исколесил Каракумы, Котур-Тепе открывал, Барса-Гельмес, кто разнорабочим начинал, верховым, помбуром, кто сейчас вкалывает… Людей он знает, тут и готовиться особо не надо, конспект только набросать. На том и порешил. Но в вахтовом автобусе, просматривая, пока не тронулись, свежие газеты, увидел в "Комсомолке" статью "Мирная профессия ядерного взрыва", стал читать бегло, увлекся и понял: об этом и расскажет на политинформации. И всю дорогу, все полтора часа езды от города до управления радовался, что подвернулся такой интересный материал. Какую богатую пищу для размышлений дает - и о мире, и о завтрашнем дне, а, значит, о пятилетке, о решениях партийного съезда - о самом главном.
Занималось осеннее ясное утро. Небо совсем просветлело, вот-вот должно выкатиться солнце. Металлические опоры электропередачи рисовались четко, были строги и торжественны, как женихи. А в ложбинах за барханами еще прятался полумрак, то там, то здесь таинственно темнело что-то - не то куст, не то зверь притаившийся… Настало мгновение - и огненный диск солнца выглянул из-за горизонта, бросил на просыпающуюся землю первые неяркие еще лучи, потом весело полез, полез на небо, к полуденной своей высоте.
Эту минуту восхода любил Саламатин. Он оглянулся с улыбкой, приглашая и товарищей полюбоваться, порадоваться - и прямо за спиной у себя увидел Шутова. Тот спал, упавшая на грудь голова качалась из стороны в сторону, было ему явно неудобно, но он не просыпался, похрапывал даже, отдувая нижнюю губу. По одутловатому, нечистому лицу видно, опять он вчера выпил лишнего, да и запах перегара доходил, не давая усомниться.
Настроение испортилось. "Будь моя воля, - раздраженно думал Саламатин, - я б тех, кто с похмелья, как и пьяных, к работе не допускал, писал прогул. Какой из него работник!"
Шутов и в самом деле выпил много, не помнил - сколько. А ведь не собирался, зашел кружку пива выпить. Дружки сто грамм поднесли - тоже думал: одну, и все, домой. Но там само пошло - в своем кругу, за разговором, за шуткой не заметил, как время пролетело, кто в магазин бегал, кто воблу сушеную раздобыл… Осталось в памяти, как глянул за стеклянную стенку - удивился: темно уже, а зашел кружку свою выпить вроде в полдень. И все, ничего больше вспомнить утром не мог. Но проснулся дома, в постели своей, раздетый, - значит, дошел чин-чинарем…
В рабочее время опохмеляться он себе не разрешал. Мучился, но терпел до конца вахты, до возвращения в город, имея при себе заветный рубчик. Это тоже было правило: с пустыми карманами в пивную не заходить, не такой он, Игорь Шутов, не из тех. Подсаживался со своим стопарем. А уж там как пойдет, куда кривая выведет…
Когда будильник зазвенел, Шутов проснулся в этаком радужном настроении - не все еще вышло от вчерашнего. Но пока искал штаны и ботинки, пока плескался в ванной, хмель вышел, и стало ему скучно и муторно, белый свет не мил. И на улицу когда вышел, стало зябко, дрожь пробрала, не мог остановить, хоть вовсе и не холодно было этим осенним утром.